Cергея Чонишвили на роль Кочкарёва предложил сам Александр Абдулов

В московских театрах появился уже третий «офисспектакль», повествующий о том, какие страсти кипят за стеклянными дверями конференц-залов и приемных топ-менеджеров и какую страшную ломку проходят те, кто ищет место под солнцем на бизнес-Олимпе.Эстафету, заданную Театром им. Пушкина («Offис») и РАМТом («Под давалением 1-3»), подхватил театр Наций, выпустив спектакль по пьесе испанского драматурга Жорди Гальсерана «Метод Грёнхольма». Лаконичную пьесу-триллер, которая идет в нескольких десятках стран, поставил болгарский режиссер Явор Гырдев (москвичи видели его фильм «Дзифт», получивший приз ММКФ, и спектакль «Калигула»).[b][i]Человечество – плесень[/i]– Перефразируя Вольтера «Если бы не было Бога, человечеству стоило бы его выдумать», можно сказать если бы не было насилия и унижения, людям пришлось бы изобрести этот способ выявления человеческого в человеке?[/b]– Таков закон любой корпорации – никогда не доверять большие деньги хорошему человеку. Вдруг у него возникнет человеческая эмоция. А на такой должности ты должен быть машиной. Очень антиглобалистская пьеса![b]– Строили мы, строили...[/b]– Что ж, человечество построило такой мир. Вот задам вам «достоевский» вопрос – стоит ли счастье человечества слезинки ребенка? Нет? О’кей. А если этот ребенок – Гитлер? А если перед вами поставлена точная задача: убить одного ребенка или несколько миллионов погибнут потом от голода и жажды? Не берете на себя? Поэтому вы и находитесь в... таком же положении, что и я, где не надо принимать ТАКИХ решений.Мы все время забываем, что человек – часть биосферы. Гармония в ней – это четкое процентное соотношение. Если травоядных много – хищники ленятся, если мало – хищники начинают поедать друг друга или падаль, хотя им это несвойственно. Человек – то же самое животное, только более изощренное, потому что перестраивает мир под себя. В результате мы живем без когтей, клыков, плохо видим и слышим, ужасно двигаемся (да еще и подстегиваем себя, что двигаться надо, иначе – жировые отложения и инфаркт). А в атмосферу гадим так, что нашим внукам и правнукам уже ничего не останется. Правда, есть чудное открытие ученых: если взять за эталон человека и природу образца 1900 года, то к семидесятым годам мы должны были полностью утратить репродуктивную функцию. Ан нет, размножаемся. Значит, мутировали. Я думаю, человечество – сродни плесени, которая во многих условиях выживет.[b]– Как вы с такими мыслями в театре играете?[/b]– А я очено редко играю в театре, если вы успели заметить. Наигрался. Придя в «Ленком» в свое время, играл по 28–32 спектакля в месяц.Потом ушел в армию – в Театр Армии: монтировал декорации, бегал в массовке, разбирал декорации. Вернулся – и за двадцать дней до премьеры был снят с роли Глумова.Потом играл по 24–26 спектаклей в месяц, и это продолжалось годы. Только за два года перед «Женитьбой» (а это 2007 год) стал играть по 7–9 спектаклей. Параллельно с 93-го у меня возник независимый театральный проект «Игра в жмурики» (из которого потом родился Независимый театральный проект Эльшана Мамедова). Мы делали его, зная, что сыграем три презентативных показа в филиале Театра им. Моссовета. Самое большое, на что мы рассчитывали, он мог продержаться один сезон. Все сложилось иначе: несколько лет по 4–5 спектаклей в месяц без чеса по городам. А если с гастролями, то на нормальных площадках. Сразу после выпуска нас пригласил Бернар Сабель в Театр де Жан Виль, который тоже ставил «Жмуриков», и мы сыграли в Париже в его декорациях. В общем, последний раз мы сыграли «Игру в жмурики» в 2005 году. Плюс к этому я с 95-го года играл в Театре-студии под управлением Олега Табакова в «Психе» и «Старом квартале». То есть количество спектаклей в месяц не опускалось ниже двадцати.Параллельно я стал дружить с радио и телевидением. Полтора года было отдано «Петербургским тайнам», а с 2000-го началось кино и документальное кино плюс первая передача, на которую я согласился, – «Иностранное дело».Мне сказали – денег на проект нет, но очень хочется сделать. Мы сделали первый блок (8 серий) – от варягов до Карибского кризиса, рассчитывая, что на следующий блок нам чтонибудь дадут. Потом на тех же условиях еще 9 серий про основные направления МИДа.Денег по-прежнему не было, но зато у нас появился патронаж МИДа. Сейчас ведем переговоры про третий блок.[b]– В общем, в результате естественного отбора театр отошел в сторону?[/b]– Нет, просто когда я сыграл свою первую премьеру со словами через тринадцать лет работы, я сказал себе, что хочу иметь право говорить «нет». Мне не надо много денег, коттедж под Москвой и «Лексус», но надо не думать, чем я буду платить за этот кофе, за бензин или за квартиру.[b]– А такое было?[/b]– Я жил паршиво после окончания института до 94го года. Месяцев девять просто голодал: моей зарплаты при строжайшей экономии хватало на полторы-две недели. Жил в 9-метровой комнате-пенале общежития и, чтобы не сходить там с ума, ночевал по всей Москве – где ближе было к завтрашней работе. Сдавал бутылки, бизнесом каким-то пытался заниматься...[b]– Марку Анатольевичу с бутылками не попались?[/b]– А зачем, я и так был все время у него на глазах. Второй раз меня сняли с роли де Грийе за пять дней до выпуска. А через полтора года срочно ввели: в пять репетиция, а в семь я играю. Потом назначили выпускающим режиссером «Варвара и еретика». Марк Анатольевич написал однажды замечательную фразу: «Режиссер не всегда может помочь, а может и помешать, когда в лучшие молодые годы заставляет делать неинтересную работу».[b][i]Сплясать гимн Швеции[/i]– А как вам далось решение ввестись в «Женитьбу» вместо Александра Абдулова?[/b]– Это было его решение, и для меня, таким образом, вопрос был снят. Я никогда не был его другом, мы откровенно с ним поговорили раза три за жизнь. Но я знал, что этот человек был повернут на творчестве и очень порядочен. В глаза он мог сказать всякую провокационную ерунду, но за глаза – только хорошее.«Ленком» – это дом, где я кем-то стал, несмотря на то, что в нем я никем не стал, у меня все сложилось на стороне. Но тем не менее там работают замечательные люди, которые многое мне дали, и я стараюсь им что-то дать взамен. Поэтому, например, как режиссер отвечаю сейчас за то, как идет «Юнона» и «Авось».[b]– В вашей жизни были ситуации, подобные той, в которой оказался ваш герой из «Метода Грёнхольма», когда для достижения цели надо было очень сильно что-то в себе ломать и на выходе стать совсем не таким, как раньше?[/b]– А я сейчас не тот, что приехал когда-то в Москву. Если говорить о моем персонаже, который готов снять штаны и сплясать гимн Швеции ради места топ-менеджера, – так я и не топ-менеджер. Я не сделал карьеру на телевидении, в определенном смысле не сделал карьеру в театре или кино.Раза три и я готов был «снять штаны», потому что зашкаливал уровень отчаяния, но каждый раз случалось чудо.[b]– Вы играете победителя, который сохранил себя, или побежденного, не получившего лакомое место?[/b]– Конечно, побежденного. Не забравшись на эти высоты, он вернется туда, где будет лизать зад за три копейки, чтобы выживать, и там тоже не будет самим собой. Как-то на спектакль пришла моя приятельница, которая занимается подбором кадров уже одиннадцать лет. Она призналась, что сразу знала: два персонажа – психологи по подбору персонала, но не думала, что их три.[b]– То есть «метод Грёнхольма» – реальность, а не драматическая конструкция?[/b]– Производственная пьеса! А артистов как набирают? «Хочу почитать из «Марии Стюарт» – «Замечательно. А кофточки у вас открытой нет?» И в сторону: «Какой у нее рост? Сто восемьдесят? С Пупкиной на заднем плане будет нормально смотреться. А то у нас Тютькина в декрет уходит. М-м, вы нам подходите».А разговоры артистов при встрече? «Снимаешься? – Да. – И платят?» Не спрашивая, какой режиссер, что за история. Такой разговор можно стерпеть, когда ты голодаешь, но когда сытые люди говорят сразу про деньги, это унижение профессии, которая и без того достаточно унижена.Я общаюсь с разными людьми из разных областей и знаю, что высокие разговоры об искусстве, которые ведутся в театрах, заканчиваются вопросом, а сколько это стоит. В театре не заработаешь больших денег. И, к сожалению, получается, что самые «нормальные» люди, которые в отличие от господ актеров читают книги, смотрят кино, ходят на спектакли и имеют свое мнение, это те, кто цинично зарабатывает деньги.[b][i]Так мы же русские артисты[/i]– Вы связаны со словом в самых разных сферах – произносите со сцены, пишете, озвучиваете документальные фильмы. В отношении к слову все больше дозволенного: на сцене ненормативная лексика, в нормах языка – горячЕЕ кофе, звОнят, йогУрт... Мутации языка что-то меняют в жизни?[/b]– Ага, покладу я сумку нА стол, звОнит мине мама. Я как-то включил МузТВ: что ни группа – грубые ошибки.Не случайно в одной хорошей книжке написано «Вначале было слово». Это некий код, который действительно влияет на нашу жизнь. Както мы с моей голландской приятельницей составляли словарь фени, мата и сленга.Выяснилась интересная вещь – у голландцев есть мат, который худо-бедно можно произнести, но есть слова и выражения, которые невозможно произнести даже под дулом пистолета. У нас же вообще нет ограничений – 70 лет уничтожения генофонда, когда сидела вся страна, дают о себе знать. А все процессы сегодня идут стремительно – когда-то новость облетала мир лет за тридцать (это еще быстро), теперь достаточно подойти к Интернету.[b]– На премьере «Метода Грёнхольма» был сам автор. Каковы его впечатления?[/b]– У него вообще двенадцать пьес, из них, как он мне заявил, удачных три. «Метод Грёнхольма» он написал в 2002 году – уже миллионером стал на авторские, а мы его только сейчас открыли.«Я не буду говорить, что это один из лучших спектаклей, а я их по миру немало видел, – признавался мне Гальсеран. – Но я порой ловил себя на мысли: неужели я это написал? Если бы не последние минуты, это была бы интересная стильная история, но этот финал просто физиологически что-то во мне переворачивает». «Так что же ты хочешь, старик, – отвечал я ему. – Мы же русские артисты».[b]Досье «ВМ»[i]Сергей ЧОНИШВИЛИ [/b]родился в актерской семье. Именем отца актера Ножери Чонишвили назван Омский Дом актера. Окончил Щукинское училище.Актер театра «Ленком».Снимается в кино, работает на телевидении.Автор сборников «Незначительные изменения», «Человек-поезд».[/i]