Результатом звонка были когда ответные добрые слова, когда — ответные сердитые, когда — непонимание. Кто-то принимался хохотать, кто-то — злился и даже ругался, не воспринимая розыгрыш, а бывало, что просто в недоумении вешали трубку.

Не изменил себе Вова и в этот Новый год. Под бой курантов выпили, звонко чокаясь, и он отправился на кухню в предвкушении забавы. Пальцы пробежали по кнопкам — после секундной тишины раздался глухой гудок. Прошла минута, началась другая: никто не подходил.

Вкус разочарования был вязким и терпким, как дешевое вино. Что за непруха! Набрать еще раз? Или, значит, не судьба? Пока он размышлял, гудок вдруг прервался, и дребезжащий старушечий голос ответил протяжно: — Алло-о, слушаю! Настроение тут же поднялось.

Вова откашлялся и бодро отрапортовал: — С Новым годом вас! Всего вам, всего, здоровья крепкого, самое главное — спокойствия.

В трубке молчали.

— Алло? — переспросил он, желая убедиться, что его слушают.

Дрожащий от волнения голос ответил после паузы: — Спасибо… Спасибо тебе, внучек. Я же знала, что ты позвонишь! Вова не успел вставить ни слова, а неведомый голос, захлебываясь от волнения, принялся изливать на него волны долго сдерживаемой нежности: — Внучек, кровиночка ты моя! Да какое ж тебе спасибо за звонок! Я верила, дорогой ты мой, что позвонишь, вспомнишь бабушку! Господи, есть ты на свете! Спасибо тебе, деточка, спасибо! А я сижу тут одна, совсем пригорюнилась — столько лет тебя не слышала, неужто, думаю, опять не позвонишь, хоть на праздник-то! Как ты? Я так скучаю по тебе, все глаза выплакала… Оно понятно — бабка старая, глупая, что с ней говорить. Но я знала почему-то, что ты обязательно, обязательно позвонишь мне! Вот так праздник у меня сегодня… — Послушайте! — Вова пытался прервать поток путающихся, цепляющихся друг за друга слов.

—Подождите! Я… Я совсем не ваш внук. Послушайте! Я позвонил вам просто так, набрав случайный номер… — Внучек ты мой дорогой! — старушка плакала, не слушая его. — Да ты скажи мне хоть словечко — как ты? Где работаешь сейчас? — Подождите, — в горле у Вовы пересохло, — я прошу вас, да послушайте! — Не женился еще, родимый мой, а? Ну расскажи мне… Как же хорошо, что ты позвонил! …На кухню заглянула Таня; вопросительно тряхнула головой — все в порядке? Вова махнул рукой — мол, потом. Таня улыбнулась, послав ему воздушный поцелуй, и скрылась в комнате. Оттуда раздавались взрывы смеха: Новый год вступил в свои права.

А в трубке все клокотал, захлебываясь, старушечий голос: — А девушка есть у тебя, внучек? — Есть, — со вздохом ответил Вова, сдавшись.

— О, — обрадовалась старушка. — Это хорошо.

Как это хорошо! Одному по свету мыкаться негоже.

Ты ее любишь? Он никогда не задумывался об этом. Та, что была когда-то, была им любима, это точно. Эта… — Даже не знаю. У нас все так непросто… — А что не складывается-то, внучек? — Да сам не знаю… Так получается, что… Неожиданно для самого себя Вова вдруг принялся рассказывать невидимой старушке про перипетии своей личной жизни. Про то, как они ссорились с любимой из-за ерунды, как все пережитое вместе не скрепляло, а разрушало их отношения. Он говорил о том, о чем не говорил никому и никогда: о том, как страстно он желает, чтобы его просто ждали — любого, в любом настроении, о том, как с детских лет, ощущая нехватку мирных, домашних отношений и тепла, он грезил своей семьей, созданной по его представлениям… Он говорил о том, как тяжело переживались ими с сестрой родительские дрязги и как они еще совсем маленькими представляли другие отношения — глубокие, взаимно дополняющие… В середине рассказа он осекся: а слушают ли его? Старушка тут же заволновалась: — Говори, говори, внучек, слушаю я тебя, внимательно слушаю… Его давно никто не слушал так. И он продолжил говорить, но осекся вновь: а что если неведомая ему бабушка вдруг поймет сейчас, что он — не ее внук? Что-то сжалось внутри и обожгло его — точно потоком кипятка. Но старушку, казалось, ничто не изумило. Он услышал, как она вздохнула, а потом ответила смиренно и тихо, будто виновата в чем-то: — Да прости ты родителей-то… Ну, ссорились.

Ты о другом думай — как свою жизнь построить.

Мудрее будь. Когда уступи — нет в этом вреда. Это человек по гордыне только думает: нет, не буду уступать, проявлю характер! А знаешь, внучек, ведь порой характер-то как раз в том, что себя обломать надо. А иногда — другое: на своем нужно настоять.

Он слушал ее мягкий, ласковый голос и вспоминал свою родную бабушку — резкую, жесткую, обычно бескомпромиссную, но наполненную при этом безраздельной любовью к нему и сестре. Глубина ее любви стала очевидной лишь после ее смерти — тогда, когда она растаяла вместе с ее угасшим строгим взглядом, и вместо нее, исчезнувшей, обнаружилась черная, зияющая пустота.

— …И ты будешь счастлив, внучек мой дорогой, солнышко. Я утомила тебя? — Да нет, что ты, бабуль, — вырвалось у Вовы. Сначала он хотел исправить проскочившее «ты» на «вы», но вдруг понял, что не сможет. И не хочет этого делать. А еще ему вдруг стало неимоверно страшно оттого, что сейчас этот разговор прервется. Будто с исчезновением этого чуть дребезжащего голоса он останется одиноким и никому ненужным.

Теперь она что-то говорила и говорила; и он понял, что ему действительно интересно слушать про ее перипетии с соседкой, какой-то наигнуснейшей Маргаритой Сергеевной, которая что-то там не так ставит в общем коридоре, и про цены на лекарства — кстати, какие нужны, он тут же записал на листочке, хотя она и возмущалась — что ты, внучек, не вздумай тратиться, такие деньги, а у молодых одни траты.

… Кот Ломтик прыгнул на стол, прошел мимо тарелок. Не кот, а свинья какая-то.

Вова в раздражении скинул его со стола за загривок; кот взвыл и в последний момент уцепился лапами за телефонный аппарат; он поехал с клеенки на пол и упал с грохотом. В довершение ко всему заметавшийся в испуге кот зацепился за провод и каким-то чудом умудрился вытащить вилку из розетки. И телефон безвольно замолчал.

Вова подхватил провод трясущимися руками. Он все никак не мог засунуть переходничок в розетку; наконец это получилось — телефон ожил, загудел. Вова нажал кнопку повтора набора номера. Но аппарат молчал; номер почему-то не сохранился в его склеротичной памяти.

…В ту новогоднюю ночь он чудовищно напился.

И под утро, забывшись зыбким сном, видел во сне свою бабушку, только она была совсем другой, не полной и высокой, а маленькой, худой, с пучком серых волос. Она, замотавшись в незнакомую ему шаль, ходила в волнении по крошечной квартире, снимая иногда трубку телефона и слушая длинные гудки. Но в квартире ее было тихо, телефон не звонил; лишь только приглушенно включенный телевизор блистал новогодними красками, сменяя одну картинку неистового веселья на другую.

…После праздников Вова пришел на телефонный узел. Милая девушка внимательно выслушала его: — Да, теоретически восстановить номер, с которым вы были соединены, можно. Но звонков в тот вечер было очень много, линия в Новый год всегда перегружена. И у нас случился сбой. Так что, увы, ничем я вам помочь не смогу. Простите.

— Но может быть, хотя бы что-то можно сделать?! Девушка мило улыбнулась, покачала головой: — Я очень сожалею. Будем надеяться, абонент вам перезвонит.

…Он вышел на улицу, сел в машину. Она, плохо прогретая с утра, натужно высекала из двигателя ровный, мягкий звук. Вова не слышал ни неровного звучания двигателя, не замечал начинающейся метели. Глядя в никуда, он просто сидел — ничего не чувствуя, ни о чем не думая, изредка смахивая с глаз упрямые слезы.

P.S. Эта история — реальная, произошла несколько лет назад. И упомянутый в ней Владимир очень просит откликнуться свою собеседницу, позвонив в редакцию.