Часы с боем

За окном изредка проезжают машины. Вот тикают часы. Кому-то мерное щелканье часовой стрелки мешает заснуть, а ей, Анне, без него пусто и одиноко. Впрочем, она же все равно не спит.

Когда-то давно тут висели другие часы: старомодные, с боем каждые полчаса, с металлическим маятником.

Куда они потом, интересно, делись? Покойный муж, любимый до сих пор, доделистый, как называют таких вот «рукастых» хозяев, оставил много вопросов. И часы наверняка он не выбросил, а куда-то убрал. Костик, Костенька, куда ты их дел, те старинные часы? После ремонта куда-то пропали. Появились эти, новые, из Икеи.

На батарейке. А те надо было заводить раз в два дня. Костик заводил. Анна даже не обращала внимания на такие мелочи. Как много она, оказывается, забыла. Как много еще ей нужно вспомнить, как-то синхронизировать. Елене казалось, что она разговаривает с Костиком.

Так привыкла его называть — всю жизнь вместе, когда познакомились, он был именно — Костиком, худым и ушастым, безбровым и голубоглазым студентомпервокурсником. И не поверишь, что потом этот смешной мальчишка стал одним из лучших хирургов в городе. Константин Дмитриевич, уже солидный, уверенный в себе. Костиком оставался только для нее — Ани.

Тикают новые часы — не ходики. Отмеряют новое время. Без Костика. Уже полгода. Страшный мартовский день, как раз накануне Международного женского дня. Ушел на работу — как обычно, рано. Анна Сергеевна еще спала. Она вообще была совой, просыпалась поздно. А Костик вставал всегда в шесть утра, гулял с Фроськой, тихо собирался — чтобы не разбудить.

Позвонили из больницы на домашний телефон в десять утра. Анна удивилась — кто это мог бы быть? Наверное, ошиблись номером. Сейчас на домашний мало кто звонит. В основном — все на мобильный… Она хорошо запомнила этот момент: начало марта, яркий, совсем уже весенний день. Будто со стороны видела себя: моложавая женщина, пятьдесят семь всего, и волосы цвета «молочный шоколад» собраны на затылке тяжелым узлом, и шелковый халатик в сиреневых хризантемах, нога на ногу, на ноге — шлепанец на каблучке. Сидит себе с чашкой кофе за круглым столом. Она думает о логопеде для внука Вальки и о том, что хорошо бы посадить в этом году новые пионы — розовые, и о том, что не забыть записаться на маникюр… Картинка цветная и отчетливая. А потом звонит телефон. Женщина удивляется, поднимается из-за стола и идет в коридор, ответить на звонок. Чашка кофе у нее в руке, — ведь это же наверняка просто ошиблись номером. Она поднимает трубку и нараспев говорит: «Аллооооо». И потом: «Да, это его жена».

И картинка вдруг становится черно-белой и расплывчатой. Не в фокусе. А чашка с кофе падает на плитку и разбивается на тысячу осколков. И женщина — казалось, так бывает только в кино, но и в жизни, оказывается, тоже, — за секунду превращается из «моложавой» в старуху. И волосы уже не «молочный шоколад», а какая-то мочалка потрепанная, и хризантемы на халатике линялые. И куда, куда ей эти шлепанцы на каблучках, ведь на ногах, кажется, моментально проступил ужасный варикоз.

И лицо резко состарилось.

Ее Костика, ее любимого и любящего мужа, больше нет и никогда не будет. Это не чашка разлетелась на осколки. Вся жизнь.

Прошло полгода. И жизнь, кажется, внешне наладилась. Говорят, что первые шесть месяцев самые трудные. Она все прочитала, про все эти стандартные стадии: отрицание, страдание, принятие. Летом к ней — в их с Костиком маленькую уютную квартирку в зеленом центре города, — приехала семья. Сын Алеша, так похожий на Костика сутуловатой фигурой и улыбкой. Невестка Маша, уверенная в себе, хохотушка. Как хорошо, что замкнутому Алешке попалась именно Маша! Валька — ему сейчас шесть, грибборовичок. Передние зубы выпали. Уже умеет читать.

Так вот, о самом трудном.

Не одинокие ночи, не альбомы с черно-белыми фотографиями. Не бюрократический ад. Не соболезнования знакомых, которые вновь и вновь невольно бередили рану: как же такое могло произойти? Врач, а не разглядел у самого себя симптомы сердечного заболевания. Упал прямо на проходной в больнице; торопился на утренний обход. В больнице, своей, и не смогли помочь! Это — как? Оказалось: уже перенес инфаркт на ногах, и сам об этом не догадывался. Рубцы на сердце. А может, не хотел придавать значения симптомам. Уже нет ответов.

Никогда не будет.

Самое трудное — семейные вечера. Маша считала: надо Анну Сергеевну бодрить и веселить. Каждый вечер взялись смотреть фильмы, сплошь комедии. Фильмы выбирала Маша, скачивал Алеша. Валька был ответственным за то, чтобы бабушка не отказывалась от просмотров. «Бабушке тяжело, ее надо веселить», — объясняла Маша, и Валька старался изо всех сил. Большой зеленый диван в гостиной раздвигали, наваливали подушек и подушечек.

Ложились: сейчас молодые не смотрят телевизор сидя.

Посередине Алеша, на одно его плечо пристраивалась Маша, на другое — Валька.

Семья. Счастье. Даже Фроська, собачка, прибегала на общее единение и возню, укладывалась в ноги. На Анну Сергеевну посматривала виновато, виляла хвостом.

Анна Сергеевна сидела на низком креслице рядом с диваном, одна. И прямо-таки чувствовала этот невидимый водораздел между «семьей» и «одиночеством». Их разделяла какая-то пара метров, но это расстояние не преодолеть никогда. И она, Анна, даже смеялась особо удачным шуткам и вставляла, изредка, свои реплики.

Маша радовалась: все идет по плану. Анна Сергеевна возвращается к жизни.

Маша не понимала, что Анна Сергеевна все глубже проваливается в холодный океан одиночества.

Однажды утром они нашли на кухонном столе записку: «Я поехала на дачу. Б.» Б — это, значит, бабушка. Да, ведь Анна Сергеевна резко стала бабушкой, и сама это, выходит, признает.

Алеша посмотрел на Машу. Маша пожала плечами: «Пусть делает, как знает».

Валька завладел отцовским планшетом и подключился к мультикам.

А Анна Сергеевна в это время уже открывала ключом калитку дачного домика.

Надо же, как выросла травища! Лето было дождливым, не косили ни разу. Неожиданно порадовали яблони.

На них наливались яблочки.

Какие-то с легким стуком падали прямо на землю.

Скоро ведь Яблочный Спас, вспомнила Анна Сергеевна.

Зашла в домик. Пахнуло сыростью. На окне паучок свил паутинку. С прошлой осени стояли в вазе засохшие поздние цветы. Анна тяжело опустилась на скамеечку.

Казалось — вот-вот зайдет Костик, скажет: ну, Нютка, и запустила ты дом! Нютка.

Никто в жизни и никогда не называл ее больше Нюткой. И никто никогда уже не назовет. Сидела и плакала — облегчающие, светлые слезы текли и текли. Это неправда, что надо бодриться и смотреть комедии. Надо плакать и вспоминать.

И жить потом дальше.

Боммм!.. Раздалось неожиданное. Анна вздрогнула от резкого звука. Да вот же они, часы с боем! Висят на стенке напротив печки. Откуда вдруг раздался этот неожиданный удар маятника? Не иначе как Костик напомнил. Значит, он здесь, в их уютном обжитом домишке.

Анна Сергеевна подошла к часам, бережно завела их. Они радостно и бодро затикали. Пошли отстукивать время. Тик-так, тик-так.