Дом, который построил Хомский
— Павел Осипович, как жили москвичи в тридцатые годы?
— Я жил на Малой Бронной, в квартире моего дедушки-врача. По сути, это была коммуналка, хотя жившие там люди — мамина семья и семья ее брата — были родными людьми. Потом, конечно, все разъехались. Но рядом с этим домом чувство ностальгии меня частенько накрывает.
Меня близкие всегда поддерживали. Мне, например, никогда не запрещалось играть в футбол со шпаной, которой были полны наши дворы. Мне даже купили бутсы — невиданная роскошь по тем временам, и ребята во дворе за это сделали меня капитаном команды: играл так себе, а вид имел представительный.
Отец спокойно относился и к моим дракам с мальчишками, понимал, что будущий мужчина должен уметь постоять за себя. Я принимал участие в потасовках, соблюдая железное для всех правило: мы никогда не били лежачего ногами.
— А как случилось, что в неполные 16 вы попали на фронт?
— С первых дней войны начали формировать комсомольские бригады, в которые брали физически крепких старшеклассников. Я был спортсменом... Под Смоленском мы оказались в окружении. Никогда не забуду, как лежал в вырытой собственноручно яме, а сверху, засыпая землей, меня утюжила махина немецкого танка. Казалось, еще чуть-чуть — и его гусеницы меня раздавят. Обошлось, как видите. Но не всем так повезло: нас остались единицы...
Когда вышли из окружения, меня тут же отправили домой. Уехав в Томск, к родным, я поступил в местный университет, на филологический факультет. И туда же эвакуировали театральный институт из Ленинграда. Я решился попробовать себя, подал в него документы. Причем Тамаркин, наш университетский педагог и будущий академик, в сердцах совершенно искренне говорил: «Павел, вы человек из интеллигентной семьи! Зачем вам театральный?!»
— Какой театр был вашим любимым в молодости?
— МХАТ и Малый были вне конкуренции. Я был потрясен игрой артистов этих трупп. Закончив учиться в студии Станиславского, я уехал в Ригу, где начал работать самостоятельно. Потом меня пригласил Ленинградский театр им. Ленинского комсомола, где я получил пару выговоров, поставив пьесу Розова «В дороге». На ее автора шло давление. Товарищи из обкома провозгласили: «В нашей стране не может быть таких неустроенных молодых людей, которые действуют у вас на сцене. Вы вредите государству и партии». Но потом отпрыска одного из товарищей осудили за вооруженный грабеж — оказалось, что молодежь в нашей стране очень разная. В итоге я уехал в Москву... В столице были свои «радости» — восемь лет, работая в ТЮЗе, я не мог ставить ни Чехова, ни Шекспира, поскольку это не детские авторы. Мне не разрешили пригласить для постановки Петра Фоменко. Разозлившись, я ушел из этого театра. И вот тогда-то директор Театра имени Моссовета Лосев познакомил меня с Юрием Завадским.
Необыкновенно обаятельный, образованный, воспитанный, Завадский покорял всех. Не случайно в него была так влюблена Марина Цветаева. И именно Завадский вдохнул в наш театр ту правильную человеческую атмосферу, которую мы бережно храним по сей день.
— В Театре им. Моссовета вас окружали грандиозные личности: Раневская, Плятт… Трудно работать с такими индивидуальностями?
— С Раневской я, увы, работал немного. Помню, когда меня ей представили, она окинула меня внимательным взглядом и своим низким грудным голосом сказала: «Посмотрим». А с Ростиславом Пляттом мы были большие друзья. Он был затейником и частенько хулиганил. В 30-е годы, поспорив с кем-то, выкупался голышом под стенами Кремля. Поскольку он уже был известен по картине «Подкидыш», отделался лишь исключением из профсоюза. Широкая, щедрая натура, чрезвычайно добрый, принципиальный до бесконечности — он был совестью театра. Конечно, трудно руководить театром, в котором собрались большие артисты. Они ранимые. Очень талантливые. И театр для них является домом. Если режиссер об этом помнить не хочет, то режиссура превращается в диктат и театр гибнет. Мне не свойственна жесткая диктатура.
СПРАВКА
В 1973 году Павел Хомский был приглашен в Театр им. Моссовета в качестве режиссера; в 1985 году стал его главным режиссером, а с 2000 года — художественным руководителем театра. Всего поставил более 140 спектаклей. Похоронен 9 сентября 2016 года на Введенском кладбище рядом с могилами родителей.