Федор Добронравов: Мне всегда хочется куда-то бежать, кому-то помогать

На 2020 год намечен выход в прокат лирической комедии Эдуарда Парри «От печали до радости». Главные роли в картине исполнили Федор Добронравов и его сыновья Иван и Виктор. По сюжету они также играют его детей. Сейчас проект находится в стадии постпродакшена.

«Вечерняя Москва» обсудила с Федором Добронравовым особенности съемок с родственниками, детско-родительские взаимоотношения, молодость и пристрастие к The Beatles, восприятие картин Дали, а также мечты и отношение к сказкам.

— Согласно синопсису вашей новой картины «От печали до радости», в центре сюжета — история семьи Трифоновых, рабочей династии, которая трудится на местном градообразующем предприятии — вертолетном заводе. В некотором смысле это перекликается и с вашей жизнью, ведь сыновья пошли по вашим стопам и стали актерами.

— В чем-то даже пересекается с моей молодостью (смеется), потому что я думал, что моя жизнь будет связана с заводом. Папа был строителем, а мама всю жизнь проработала на хлебокомбинате, и я думал, что меня ждет нечто похожее. К этому себя и готовил. После школы сразу пошел на завод и устроился слесарем-сборщиком механосборочных работ. Год проработал там, потом отслужил в армии и вернулся на завод, стал электриком и сварщиком. Потом надо уже было как-то кормить семью, и я перешел на мебельный комбинат, устроился оператором лаконаливочной машины. Поэтому сценарий не так уж далек от моей молодости, от тогдашней действительности.

Если говорить о детях, то да, они пошли по той же стезе, куда и меня свернуло в свое время — в 23 года.

— Можно сказать, что у вас династия актеров. Насколько мне известно, ваша жена не связана с кинематографом?

— Да нет, жена у меня также окончила Воронежский государственный институт искусств. Правда, когда пришло время определяться с тем, кто будет работать, а кто — заботиться о семье, она приняла мудрое решение. Наверное, она несчастна в профессиональном плане и хотела бы работать по специальности — быть актрисой или режиссером. Но так жизнь сложилась. Она выбрала семейное счастье, материнство. И мы ей благодарны, ведь если бы не было ее, не было бы и нас. Ну, меня точно не было бы. А если бы не было меня — не было бы ни Витюшки, ни Ванюшки.

— Это ведь уже не первый раз, когда вы с сыновьями вместе принимаете участие в проекте?

— Снимаемся вместе на площадке впервые. Ранее, когда мы с детьми принимали участие в общих проектах, снимались отдельно. В театре играли вместе, а в кино — ни разу.

— В чем главное отличие в работе с родственниками от работы с посторонними актерами?

— Да комфортно очень! Мы сами этого не замечали, ведь они играют по сценарию моих сыновей. Мы репетировали у Леонида Трушкина в спектакле под названием «Забор» в Театре имени Чехова. И люди со стороны подмечали, что мы одинаково стоим, одинаково чешемся. Причем это не постановочный момент. Это все потому, что я отец, а он — сын. И мы там также играем сына и отца. Поэтому очень комфортно нам вместе на площадке, есть, наверное, какой-то общий «птичий язык», непонятный для всех остальных. Мы, не сговариваясь, понимаем друг друга.

— Вы ведь и с режиссером Эдуардом Парри уже работали раньше вместе над картиной «Жили-были». Я так понимаю, сложился творческий тандем. Идея нового проекта совместно у вас родилась?

— Конечно, я не хотел менять режиссера, потому что мне с Эдиком очень комфортно. У него нет болезненных амбиций, он замечательный талантливый человек. Этот сценарий мы заказывали, хочется снимать фильмы вот такие… простые. Не про каких-нибудь суперменов, следователей, нюхачей, а про простых людей. Что уже давно никто не делает. Мне непонятно, почему. Хочется немного выправить ситуацию. Потому что раньше много было фильмов таких — про рабочий класс. Они были оценены по достоинству народной любовью. «Девчата», «Высота», «Весна на Заречной улице» — можно перечислять и перечислять. А «Москва слезам не верит» и «Оскара» получила. Я понимаю, что молодежи данная тематика может не зайти. Но если фильм хороший, он понравится всегда. Я понял это по картине «Жили-были». По моему мнению, вышел хороший фильм.

— История писалась специально под вас, под вашу семью? Имею в виду то, что сценарист наверняка учитывал личные особенности каждого из вас, чтобы достичь большей достоверности во взаимодействии между персонажами?

— Мы давно знакомы с Алексеем Бородачевым, поэтому он, конечно, писал историю исходя из наших характеров. Мы не обговаривали это с ним, но, когда я читал сценарий, нашел большое сходство между нами и героями. Так что писал он, имея в виду нас. Это очень жизненная история взаимоотношений между родителями и их детьми.

— Завязка строится на том, что младший сын влюбляется в возрастную женщину и семья негативно на это реагирует. Но затем понимает, что нельзя пытаться подстроить чужую жизнь под свое видение. Это ведь ключевой момент в жизни каждого родителя.

— Ну, хотелось бы, чтобы родители были настолько мудры, чтобы не давить на детей. Есть такие, кто старается сильно изменить судьбу ребенка. Не дают свободы, говорят: «Мне эта девушка не нравится». И человек остается одиноким на всю жизнь. Не хотелось бы, чтобы так было, но так бывает. Отчасти наш фильм и об этом тоже.

— Есть что-то, с чем бы вы не смогли смириться в отношении своих детей?

— Я бы никогда, наверное, не смирился с предательством. В разных его проявлениях.

— Сейчас, когда дети выросли, появились внуки, вот так встречаться на съемочной площадке — это, наверное, лишний повод, чтобы увидеться?

— Конечно, лето провели вместе с сыновьями. Я был просто в восторге. У Витюшки, правда, был еще один или два проекта — он мотался туда-сюда. А с Ваней все лето вместе провели. О чем можно еще мечтать? Я их вижу через пень-колоду из-за того, что сам вечно в разъездах.

— Вы ведь периодически мультики озвучиваете. Наверняка с внуками смотрите вместе потом?

— С внуками в основном наши советские мультики смотрим, например, «Бременских музыкантов» или «Летучий корабль». А озвучивать мультики мне очень нравится. Это позволяет делать то, чего ты никогда не сделаешь в жизни. Ну никогда мы так в жизни не разговариваем! (Произносит голосом мультяшного героя.) А там можем, и это прекрасно! Это большая отдушина — использовать свои данные в каком-то другом измерении.

— Но ведь актеры тоже могут отыгрывать на сцене или площадке действия, которые они не совершили бы в жизни.

— Да, но если мы говорим об актерстве, то здесь идет речь о тонких гранях: вроде как это я, а вроде и не я. А мультипликация — это бдышь, и другой мир. Там прыгает какой-нибудь лошарик, а ты вместо него что-то там вякаешь. Это совершенно не ты, это другое существо. Мультипликация — это другая планета, такая красочная. Герои могут разбиться вдребезги и через секунду собраться в единое целое. Так что я был бы счастлив озвучивать больше.

Кстати, недавно встретился с одной девчонкой. Ей лет 18, может быть. Она рисует всегда, у нее даже пальцы изменились. У нее другие миры на рисунках, неземные растения и люди. Необычная техника, стиль совершенно потрясающий. Пришли на праздник, она села в уголке, открыла альбом и начала рисовать. Человек в своем мире. Я спросил ее, не задумывалась ли она о сказках. Она ответила, что ей ближе Древняя Греция, мифы. А мне кажется, что перевести сказки на язык молодежи нужно. К ним нужно притронуться, чтобы рассказать вот таким способом, который понятен современным ребятам. Вот так же, как мне непонятны сейчас молодые люди, так и я был когда-то непонятен своим родителям со своей любовью к The Beatles, расклешенными джинсами и длинными волосами. Молодежь — она дальше, выше, лучше, быстрее. И хотелось бы передать эти сказания дальше, потому что память — это самое дорогое, что у нас есть. Пока она существует, мы будем живы вечно. И я не понимаю людей, которые отсекают прошлое, для которых есть только они сами. Куда развиваться и ради чего расти дальше? Не стоит ставить себя в основу вселенной.

Я когда-то побывал на выставке Дали и вышел оттуда с ощущением, что я полный кретин. Абсолютный. Что-то я, может быть, и знаю, но это такая маленькая толика от всего того, что знает он. У меня те же ощущения возникли, когда я смотрел на ее работы: в этом, определенно, есть что-то важное. А я уже не догоняю: буйство цвета, разные изломанные графические линии, вдруг — бам! — большая нога, маленький человечек… Почему? Зачем? Было бы здорово объединить старину с современным видением.

— Вы сказали, что родители не понимали вас в подростковом возрасте. А вы испытывали то же самое в отношении собственных детей?

— Я думаю, что у меня это все нивелировано было, и вот почему. Я был поздним ребенком в семье. Когда я стал подростком, моим родителям было очень много лет. А у меня дети появились, когда нам с женой было по 20 лет. Они очень на нас похожи, но они круче. И у нас нет такой дистанции в возрасте, чтобы было недопонимание, нет барьера. Мы тогда еще сами были детьми.

— Не страшно вам было?

— Да мы не думали вообще. Дело было в Таганроге. Не задумывались, где нам жить, что делать. Все было измерено и исхожено до нас. Все так жили: 20 лет — значит надо замуж выходить, иначе старой девой останешься.

— Сейчас все по-другому.

— Сейчас более прагматично. Даже дети у меня более прагматичные, чем мы с женой. Сейчас-то уже три внучки, а раньше все: «Когда? Когда?». Уговаривали их, а дети отвечали: «Некуда — нет квартиры». Заработали на квартиру, и пошло. А раньше такого не было. Привел жену домой, сказал: «Вот моя жена, будет здесь жить».

— Насколько я знаю, это была ваша мечта — сняться в одной картине с сыновьями. Теперь она исполнилась. Остались еще какие-то нереализованные желания в кинематографическом плане?

— У нас столько великолепных артистов, с которыми я мечтаю сняться вместе. Вот была мечта сняться с Ромой Мадяновым — исполнилась, я был счастлив! Также с Ирой Розановой. И есть много таких людей, с которыми я бы хотел в один кадр войти. Хочу посмотреть, как они дышат. То есть мы с ними знакомы, я их как людей-то знаю. Но на площадке мы, актеры, меняемся. Есть виртуозы, которые в жизни нивелированы — просто люди. А в кадр входят, и видно, что человек — виртуоз: шьет так, что ой!

И мечтать я буду, пока живу. Не люблю тех, кто говорит: «О, я уже все попробовал». Не моего сорта люди. Мне всегда хочется куда-то бежать, кому-то помогать, что-то делать.

— А испробовать какие-то образы новые не хотите?

— Наверное, нет. У меня несоответствие. Я остановился душой где-то в периоде, когда хватанул театральный вирус. Я не ощущаю себя лысым, седым. Ну никак не ощущаю! У меня уже все хрустит и болит, а все равно. Мне говорят: «Да успокойся ты, да сядь, куда ты побежал, отдохни!», а я не могу. Поэтому я не могу сказать, что хочу чего-то конкретного. Но, если режиссер предложит попробовать себя в чем-то новом, я с радостью. Те роли, которые я хотел когда-то сыграть, я уже перерос. Тем героям было около 25 лет. Сейчас мне 60, а ощущаю я себя максимум на тридцатник.

Читайте также:

Мистические миры Алекса ван Вармердама: экскурс в творчество нидерландского режиссера