«Я погубила советский балет»: Наталия Касаткина — о жизни артистки непролетарского происхождения

Артистка балета, солистка Большого театра, балетмейстер, руководитель Государственного академического театра классического балета, народная артистка РСФСР Наталия Касаткина рассказала «Вечерней Москве» о своей жизни, творчестве и планах.

— Наталия Дмитриевна, среди ваших предков много ярких личностей, которые оставили свой след в истории России и повлияли на облик столицы…

— По линии отца мои предки принадлежат к известному московскому купеческому роду. По линии матери — аристократы. Я прямой потомок архитектора Владимира Осиповича Шервуда, того самого, который спроектировал здание Исторического музея в Москве. Его дочь, Вера Владимировна Шервуд, была замужем за Николаем Эдуардовичем Бромлеем, известным промышленником. Но легенда гласит, что он был наследным герцогом, этот род происходит из Британии. В XVIII веке уже из Германии братья Николай и Эдуард Бромлеи перебрались в Россию, основали металлургический завод «Братьев Бромлей», который после революции переименовали в «Красный пролетарий».

— Дворянские корни создали какие-нибудь проблемы для семьи после революции?

— У моего дедушки Кардашова было имение в Путивле. Именно из-за происхождения моя мама Анна Алексеевна Кардашова не смогла поступить в вуз: во времена ее молодости возможность получить высшее образование давалась в первую очередь рабочим и крестьянам.

— Ваш отец был архитектором?

— Мой папа, Дмитрий Алексеевич Касаткин, был гениальным человеком, он построил пол-Москвы. Он был инженером-строителем. Касаткины перебрались в Москву на рубеже XIX–XX веков и обосновались на Каретном Ряду, где открыли мастерскую по изготовлению повозок и карет.

— Вы помните фамильный дом?

— Я помню деревянный двухэтажный дом с пурпурными стенами на Каретном Ряду, дом Касаткиных. После революции семье оставили только столовую и спальню, и до шести лет я бывала там вместе со всеми родными. Потом началась война, мы с родителями уехали на Урал. Позже дом снесли, сейчас на его месте стоит Дом артистов Большого театра, в котором я живу сегодня. Моя мама была писательницей и воссоздала этот старый дом на Каретном в одной из своих книг.

— Ваш отец был одним из организаторов демонстрации достижений новой России в Европе незадолго до Великой Отечественной войны?

— В 1937 году на всемирной выставке в Париже разные страны представляли свои достижения, а мой отец строил там павильон Советской России. Когда проект утвердили, отец получил телеграмму от Сталина. Он дал распоряжение сделать павильон еще выше и внушительнее — по соседству возводила свое строение гитлеровская Германия. Мы должны были выглядеть лучше. В 1958 году я была в Париже и еще успела застать эти постройки. Не было, разумеется, «Рабочего и колхозницы», скульптуру Мухиной сразу после выставки вернули в Москву и поставили у входа на ВДНХ. Советский Союз мог себе позволить такие перевозки. Сейчас в Париже на месте той выставки находится транспортный тоннель, остальное снесли.

— Не отразилось ли на карьере вашего отца пребывание за границей?

— Он полгода провел во Франции и, конечно, общался с иностранцами. У отца из-за этого потом были большие сложности: советские граждане не должны были контактировать с капиталистами. Папу сделали персоной нон грата.

— А вас в каком-либо виде репрессии коснулись?

— Меня из-за непролетарского происхождения не притесняли. Но административное давление было, и сильное. Нас с Василёвым пыталась «сдерживать» министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Она мешала, она просто ненавидела нас и разослала директивы по министерству «не рекомендовать балеты Касаткиной и Василёва к постановке».

— Вы вместе с мужем, балетмейстером Владимиром Василёвым создали уникальный спектакль…

— Да, вместе с супругом мы работали над балетом Стравинского «Весна священная», величайшим произведением ХХ века. Мы создали совершенно новое произведение: придумали хореографию для изображения картин языческой Руси, изобразили в танце славянские весенние обряды. Когда мы закончили работу, на просмотр в Москву приехали крупнейшие режиссеры со всего мира. После спектакля к нам подошел директор Большого театра Михаил Иванович Чулаки и сказал: «Фурцева просила не рассказывать вам, что говорили гости. А то зазнаетесь!». Так он сообщил нам, что работа оценена высоко.

Потом была поездка в Америку. Ситуация во время гастролей в США дошла до абсурда: в Нью-Йорке мы представили балет «Весна священная», это был триумф! Накануне Соломону Юроку, импресарио Большого театра, удалось договориться с самим Стравинским, чтобы он стоял во время спектакля за пультом. Но Фурцева заявила: «Нечего эмигранту примазываться к успеху советского балета!».

— Вы видели Стравинского?

— Нам удалось пообщаться с этим великим композитором. Было интересно услышать от автора, как он создавал этот балет, какими источниками пользовался… После этого нам не давали работать шесть лет. Фурцева предлагала дачу, квартиру, машину. Мы отказывались и говорили, что хотим работать. Она прямо отвечала: «Этого я вам позволить не могу!».

— Вас выпускали на гастроли вдвоем с мужем?

— В первую свою поездку за границу я поехала одна. Мужа оставили дома: это была «подстраховка», чтобы вернулась. Мы писали друг другу письма, но не получали ответов. Через три месяца в Москве нам вручили наши письма — их просто складывали в пачки. Корреспонденцию не пропускали. А через девять месяцев после моего возвращения у нас родился сын Иван.

— Некоторые артисты выбирали для жизни Запад?

— Мы вырастили гениального артиста балета Михаила Барышникова, который остался в Канаде в 1974 году. В СССР это было страшным преступлением. В Америку уехал и другой великий артист, который начинал карьеру в нашем коллективе, — Александр Годунов.

— Вас пытались сманить? Ведь звезд такой величины хотели бы заполучить многие страны…

— Однажды к нам в гости в Москву приехал крупный американский бизнесмен, миллионер. Он занимался тяжелой промышленностью. Пришел и стал уговаривать: сказал, что готов предоставить нам целый театр, где никто не будет мешать создавать то, что мы хотим. Сулил полное отсутствие цензуры, свободу творчества. Мы с мужем сказали хором: «Нет! Мы хотим работать дома». Предложений остаться и работать за рубежом было много.

— Почему вы выбрали СССР?

— Опасений, что за границей у нас что-то может не сложиться, не было. Мы вошли в этот мир как нож в масло. У нас там появились связи в мире искусства, было много поклонников. Просто наши предки — русские люди. Они — часть истории России. Нас с Володей растили здесь замечательные мастера. Куда можно деться от Большого театра? Куда мы — от этих площадей, от домов Шервудов, Бромлеев и Касаткиных, Кардашовых, от Москвы? Нам в голову не приходило эмигрировать. Даже сомнений не было.

— Говорят, что нельзя работать с родственниками, что люди искусства часто разводятся…

— Мы с Владимиром прожили в браке 64 года (Василёв умер 23 августа 2017 года — прим. «ВМ») и всю жизнь работали вместе. Не могли разделиться. Мы орали друг на друга, спорили о решениях в танце, но потом понимали, что думаем одинаково и стремимся к одному. Мы были едины всегда, две половины одного целого.

— Какие из ваших совместных спектаклей вам наиболее дороги?

— Помимо балета «Весна священная», я выделяю по значимости еще две работы: «Сотворение мира» и «Ромео и Джульетта». «Ромео и Джульетту» тоже запрещали. Это был результат интриг одной главной балерины, которая хотела быть Джульеттой, но не была ею по ряду объективных причин. Она ходила жаловаться в областной комитет КПСС. Мы долго боролись за то, чтобы этот спектакль имел право жить, и прорвали блокаду. В итоге этот балет стал одним из любимых у нас и у зрителей.

— Означает ли диплом известного учебного заведения гарантированное мастерство, в данном случае — в области хореографии?

— Я погубила советский балет! Напрочь. Когда мы учились в ГИТИСе, выяснилось, что некоторые люди пришли туда случайно. Когда-то они «пошли в хореографию», потому что так им было ближе к дому. На последнем курсе они не знали основных, базовых элементов, некоторые из них впервые стали к балетному станку. Мы танцовщики и трудились десяток лет перед тем, как прийти в ГИТИС, а эти не владели элементарной хореографией. Я ставила для них дипломные номера, после чего эти балетмейстеры выпускались с золотыми медалями и получали высокие назначения в лучших театрах Советского Союза. Разумеется, долго такие «специалисты» проработать не могли. Началась другая эпоха, возникли симфонические балеты, стали появляться талантливые люди новых поколений.

— Как вы перенесли ковид?

— Два месяца я проболела коронавирусом. Но сейчас хожу по залу и репетирую как раньше. У меня врожденные проблемы с вестибулярным аппаратом, с этим ничего не сделаешь.

— Вы мастер. Неужели с каким-то подобным врожденным «минусом» можно добиться того, чего достигли вы?

— Я долго скрывала, что у меня плохой вестибулярный аппарат. Это не годилось для ведущей балерины Большого театра. Я могла сделать без остановки всего 28 фуэте, потом теряла равновесие и падала. Поэтому я отказывалась от некоторых главных ролей, хотя многие балетмейстеры Большого театра хотели, чтобы я участвовала в их спектаклях. Они не могли понять, почему, а мне было стыдно. Я могла делать неограниченное количество вращений по кругу, исполняла любые пируэты, но не «тянула» 32 фуэте на месте. А потом я заинтересовалась и всерьез увлеклась характерным танцем. Каждый такой танец — как балет.

— Над чем вы трудитесь сегодня?

— Сейчас я работаю над балетом «Пушкин. Сны после жизни», композитор Андрей Петров. Спектакль предполагает оркестр, хор с солисткой, чтение стихов Пушкина. О себе Пушкин писал: «Потомок негров безобразный, взращенный в дикой простоте…» Полагаю, нас за строки классика не запретят в США. Стихи читаются по-русски, они не поймут. Замечу, в группе у нас работает самый настоящий мулат, красивый мальчик, но Пушкина будет играть другой. Он задействован в кордебалете, в русских танцах.

— Ждут ли ваш театр какие-либо перемены?

— Недавно у меня состоялась встреча с министром культуры Ольгой Борисовной Любимовой. Она выслушала нас, вникла в проблемы балета. Появилась надежда, что театр Касаткиной и Василёва обретет собственную сцену. Это очень важно.

— Когда ценители балета смогут увидеть ваш очередной спектакль?

— Из-за пандемии у нас отменили апрельские спектакли в Кремле. Хочется верить, что они перенесены. Показы балетов «Дон Кихот» и «Спартак» состоятся, предположительно, осенью. За период ограничений на общественные мероприятия мы успели восстановить авангардные спектакли «Петербургские сумерки» под «Пятую симфонию» Чайковского и «Чудесный мандарин» на музыку Белы Бартока. Кроме того, мы планируем открытые репетиции в наших залах.

Читайте также: «Пусть вся страна танцует»: Жириновский призвал возродить балы в России