Стирают пыль времен: как в Москве работает программа реставрации

Столичная программа реставрации — одна из крупнейших в мире. Только памятников архитектуры ежегодно в ней возрождается свыше 200. Трудно даже представить, сколько ценных древностей обретает свою новую жизнь в музейных мастерских. «Вечерняя Москва» наблюдала за работой реставраторов во Всероссийском музее декоративного искусства, который в этом году отмечает свое 45-летие.

45 лет назад в центре столицы в дворцовом комплексе XVIII века Ивана Остермана, на Делегатской улице, 3, было принято решение о создании Музея декоративного-прикладного и народного искусства, ныне известного как Всероссийский музей декоративного искусства. Уже через два года с момента его открытия там стали работать реставрационные лаборатории, и к сегодняшнему дню уже около 11 тысяч уникальных изделий отреставрировано. «ВМ» удалось побывать в святая святых этого музейного мира и познакомиться с некоторыми его старожилами.

Пятна истории

Приютившие мастерские старинные флигельные постройки очаровывают камерным антуражем. В комнате заведующей сектором отдела реставрации, реставратора высшей категории Наталии Ануфриевой обстановка почти домашняя. Вот на гладильной доске остывает утюг, а на большом, точно обеденном, столе разложена одежда: рубашка, сарафан, передник. Все такие яркие, украшенные вышивкой, лентами, бисером, что думается, их забрали с какой-нибудь концертной площадки.

— Ошибаетесь, — уже удивляет реставратор. — Это повседневная одежда сельских женщин.

Наряды красавиц XIX века прибыли к нам из деревни Починки Темниковского уезда (сегодня это Вознесенский район Нижегородской области). О том, что с нарядом не церемонились, можно судить хотя бы по пятнам, оставшимся на рубашке в районе груди, возможно, от наваристого борща. Оторвавшись от алого костюма, переходим к обсуждению тончайшего шелкового платка 30-х годов XIX века. Даже с прорехами он вызывает восхищение своей нежной вышивкой.

— Не беда, все исправлю с помощью газа — вот такой тончайшей, почти прозрачной ткани, — мастерица демонстрирует проклеенный и затонированный кусок материи.

Наталия уже представила себе всю бурную биографию платка — что вначале носила его какаято дворянка, а потом стелили его на изящный столик под капающие воском свечи. Удалось обнаружить и так называемые мушиные засиды. Ануфриева знает секретное средство для их уничтожения — «слюну реставратора». Это синтетическая смесь, но как вызывающе звучит! Реставратор высшей категории во многом похож в своих исследованиях на детектива. Заключениям Ануфриевой веришь стопроцентно, ее трудовой стаж равняется возрасту музея, в котором она работает.

— Восемь часов без остановки могу читать лекции о выведении пятен, — поясняет Ануфриева. — Очень осторожно нужно применять растворители, чтобы вместе с загрязнением не растворить ткань, чтобы старинное прекрасное изделие не было безвозвратно испорчено.

Прежде чем достичь высшей категории, Наталия долго училась в Институте легкой промышленности, работала по специальности на заводе, потом в Московском меховом институте, потом были стажировки у маститых реставраторов Государственного научно-исследовательского института реставрации, Эрмитажа, Музея Кремля.

— Но пришла я в это ремесло, можно сказать, случайно, — Наталия протягивает мне баночку с кремом.

Из-под ее волшебных рук уже родилось немало всевозможных средств для восстановления кожаных изделий.

— Очень приятный запах, — исследую крем и пробую на ощупь чудо-смесь. — Нежнейшая консистенция! Можно и собственные руки, наверное, мазать?

Реставратор кивает головой, таинственно улыбаясь, и раскрывает волшебный рецепт.

— Ланолин, вазелиновое масло и воск пчелиный. Аромат меда, конечно, ощущается, — резюмирует она, убирая крем в холодильник.

Из наиболее запомнившихся ей реставраций кожи всплывает история из одной командировки в Казань, где три века назад оставила свою роскошную карету дочь Петра I императрица Елизавета.

— Карета долгое время стояла в национальном музее, но в плохом состоянии. Я восстанавливала в течение месяца кожаный верх, ремни. Теперь это один из главных казанских экспонатов, — с удовольствием рассказывает Наталия.

Ну а для корреспондента «ВМ» она соглашается провести небольшой мастер-класс по шитью бисером. На алом сарафане не хватает нескольких десятков цветных стекляшек. Реставратор протягивает корреспонденту почти невидимую нить и такую же тонкую иголку. После нескольких неудачных попыток попасть в игольное ушко нитка волшебным образом выскальзывает из моих неумелых рук. Какими же чувствительными должны быть пальцы, чтобы справиться с такой работой!

Коварные осколки

В лаборатории, где реставрируются изделия из камня, стекла, керамики, трудится Владимир Васильев. Его мы застаем склонившимся над тончайшим фарфоровым блюдцем, нечаянно кем-то разбитым. Владимир замешивает чтото, похожее на тесто, под рукой у него бутылочки с разными клеями, красками, мастиками. Реставратор признается, что самым сложным в своей специальности считает многофрагментарную склейку экспоната из фарфора и стекла, а также подбор материалов для реставрации.

— В своей жизни я успел попробовать разные профессии, но оказавшись как-то в музее-усадьбе «Архангельское», не захотел с ним расставаться, — вспоминает реставратор.

Владимир с детства любил рисовать, но никогда не верил в свои способности. Оценить их по достоинству смог только главный музейный хранитель — Людмила Булавина.

— Она увидела, как я делаю эскизы в интерьере музея. А потом мне повезло подглядеть, как работают художники-реставраторы по живописи — они восстанавливали огромную картину Габриэля-Франсуа Дуайена «Триумф Клавдия», стояли на лесах, пахло скипидаром и масляной краской. Я понял, что они боги, и я хочу так же прикасаться к шедеврам, — объясняет Владимир Васильев.

Пришлось еще несколько лет учиться в художественном училище, несколько месяцев стажироваться во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика И. Э. Грабаря. Через семь лет работы в Архангельском его пригласили на работу в Музей декоративного искусства. Одной из самых сложных своих работ Васильев считает восстановление блюда Левинфинка (немецкий живописец) из сервиза легендарной марки «Мейссен» XVIII века. Тогда ему пришлось склеивать целых 27 частей.

— Компануешь недостающие части, вроде бы делаешь все, как нужно, но фрагменты не складываются, очень неаккуратно на стыках выглядит клей, а фарфор-то нежный, — рассказывает Владимир.

Справиться с неприятностью удалось с помощью другого клея, разработанного химикамитехнологами реставрационного центра Грабаря, долгое время лежавшего невостребованным из-за токсичности. Но после добавления растворителя получилась легкая по составу, прозрачная жидкость, даже пленка, образовавшаяся на местах склеек, впоследствии улетучилась. Да, находчивый ум квалифицированного реставратора на многие выдумки горазд.

В этой лаборатории мне предоставилась возможность попробовать себя в производстве копии утраченного фрагмента блюдца. Под четким наблюдением мастера замешивается полимерная масса с наполнителем (запах резковат, тем, у кого аллергия, лучше и близко не подходить), потом смесь заливается в форму. Теперь нужно ждать сутки, чтобы жидкость застыла. Затвердевший фрагмент должен еще подвергнуться обработке до достижения идеальных очертаний, чтобы уже четко встать по месту утраты.

Каморка папы Карло

В мастерских реставраторов по дереву глаза буквально разбегаются. Можно сказать, что это еще один музей внутри большого музея. Стены здесь завешаны картинками, масками, панно, старыми фотографиями, полки заставлены всякого рода статуэтками, предметами старинного быта, например из кухонной утвари. Яков Горностаев, заведующий отделом научной реставрации, немногословен, но соглашается провести небольшую экскурсию. В работе у него два мебельных гарнитура. Стул с ротанговым плетеным сиденьем закреплен на верстаке, плетение нуждается в восстановлении.

— Еще недавно эти стулья занимали кабинеты Кремля, а вообще они принадлежат музею-усадьбе «Горки Ленинские». Не исключено, что на них сидел вождь революции Владимир Ленин, — небезосновательно предполагает реставратор и предлагает обратить внимание и на качество дуба, из которого мебель сделана, и на изящную резьбу, украшающую ее.

Куда как академичнее выглядят стулья, доставленные сюда из кабинета Дома-музея художника Павла Корина, филиала Третьяковской галереи. Точно в черную раму заключено белое легкое кружево.

— Стулья сделаны из эбонитового дерева, и оно инкрустировано пластинами из слоновой кости. Вот еще бюро нужно также отреставрировать, — показывает построенные в пирамидку с десяток старинных ящичков мастер Горностаев.

Внимание привлекает тонкая гравировка, украшающая костяные пластинки, какой-то мифологический сюжет. Некоторые пластинки были потеряны. Замену утерянным реставратор нашел... на столичной свалке! Кто-то выбросил старинное немецкое фортепиано. Черные клавиши его оказались сделаны из нужного эбонитового дерева, а белые — из слоновой кости. На ловца и зверь бежит — так и хочется воскликнуть. Не каждому попадаются такие полезные свалки.

— Нарезаю тонкие пластины, не более миллиметра в толщину, потом наношу рисунок, далее гравирую, — объясняет рабочий процесс Яков. Мне, в виде исключения, позволяется попробовать собственной рукой нанести гравировку. И вот рука уже зажимает приятно гладкую деревянную ручку штихеля, указательный палец контролирует острое «жало» инструмента, на белой костяной поверхности остается еле заметный штрих. Кость очень хрупкая, может и расколоться от неумелых движений. Страшно, даже жарко становится! Яков отмечает, что работа со штихелем довольно травмоопасна. Без долгих тренировок можно руки поранить.

В мастерской Сергея Каткова, товарища по цеху Горностаева, в глаза сразу же бросается установленное при входе бревно. Неужели ждет своего часа быть превращенным в Буратино?

— Приятель на даче санитарную уборку провел, вот поделился срубленной яблоней, дождется еще своего часа, — заверяет Сергей, отрываясь от лобзика, он выпиливает деталь для необычной деревянной игрушки.

У него в руках точно маленькая изящная веранда, а на ней — фигурки весельчаков с гармошками, дудками, бутылочками и рюмочками. Фигурки при вращении «секретной» ручки подпрыгивают и крутятся, правда, пока не все, поэтому и реставратор понадобился.

— Называется «Пирушка на пароме», будто через какую-нибудь европейскую реку плывут мастеровые, развлекаются. Очень похоже на изделие XVIII века, — характеризует свою работу мастер Катков.

В очередь на реставрацию к нему «выстроились» еще два старинных деревянных ангела. С их красочным покрытием придется повозиться, уже несколько старых слоев открылось.

Невозможно даже оторвать взгляд от набора профессиональных инструментов. Большой деревянный чемодан отчасти напоминает этюдник художника. Только здесь в ячейках — молотки, стамески, разметочный и измерительный инструмент... Рука так и тянется хотя бы потрогать все это богатство. Но чужим реставратор не доверят свои фирменные инструменты, произведенные еще в XIX столетии в США, Германии, Великобритании.

На мой вопрос, а можно ли прийти в его профессию человеку не слишком молодого возраста, Сергей приводит интересный пример. Среди его собственных учеников как-то оказалась женщина, разочаровавшаяся в своей бизнес-карьере. Реставратор согласился ее взять себе в подмастерья лишь по просьбе друга, и не пожалел. Она буквально жила у столярных станков, за весну и лето успела освоить многие премудрости реставрационного дела по дереву, через год получила третью профессиональную категорию и устроилась на работу в Музей Москвы.

— Так что вполне возможно, только дело свое нужно искренне любить. Секретов не открываю — так ведь и в освоении других профессий, — уверен Сергей.

На прощанье уже в музейной экспозиции он показывает деревянную скульптурную композицию, созданную в 1913 году потомственным богородским резчиком (богородская резьба — русский народный промысел) Филиппом Ерошкиным «Как мыши кота хоронили». Сергей не скрывает, что с мелкими деталями, ножками, хвостиками, жгутиками было непросто справиться. Еще одна полезная черта для реставратора — усидчивость.

СПРАВКА

До революции 1917 года реставраторы служили частным коллекционерам. Так, для Русского музея императора Александра III регулярно приглашали специалистов на договорных условиях. Первый известный московский реставратор, Владимир Сухов стоял у истоков создания государственного Музея изящных искусств. Известно, что Сухов заменил браунгшвейгского мастера в 1911 году. Российскому реставратору пришлось многие техники осваивать самостоятельно, например рецепт тонирования гипсовых слепков. Старейший в России Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени академика И. Э. Грабаря был создан в 1918 году. Сегодня в небольшом списке российских образовательных учреждений, готовых выучить на музейного реставратора, целых девять пунктов занимают московские вузы и училища.

РЕПЛИКА

Музеи сами растят для себя реставраторов

Андрей Шаповалов, заместитель директора по науке Всероссийского музея декоративного искусства:

— Реставратор — профессия очень редкая. Чтобы вырасти до настоящего мастера, нужно очень долго стажироваться. Квалифицированные специалисты — большая редкость. А реставраторов, имеющих категорию, хоть первую и тем более высшую, можно по пальцам сосчитать. Поэтому каждый музей стремится своих реставраторов развивать, чтобы они постоянно повышали свою квалификацию и категорию, могли делать все более сложные работы. Помимо этого важно, чтобы у специалистов была собственная качественная база. Нужны хорошие реставрационные мастерские, материалы, инструменты. Наш музей сумел создать эту базу, стараемся ее дальше расширять. Потеря реставратора для нас приравнивается к трагедии. Ведь в нашем музее очень много уникальных вещей. Для работы с такими художественными произведениями требуется очень высокий уровень профессионализма. Музейный мир — особенный. Случайных людей здесь не может быть, все необыкновенно творческие.