Туда - сюда
Говорят, профессия – это и характер, и образ жизни, и философия. Что за работа такая: машинист метропоезда? И кто эти люди? Мне один путеец сказал: «Наше метро держится на энтузиастах». И правда: быть, к примеру, летчиком романтично: восходы солнца на взлетной полосе, весь мир на ладони… А машинистом метрополитена? В чем романтика? В темной норе тоннеля? В однообразном мигании тускловатых огней и стуке колес? Они треть жизни проводят под землей – «дети подземелья». Я все время допытывалась об этой самой романтике у всех машинистов, с кем говорила. Ведь те, у кого работа – унылое «пахарство», грустные люди. А о машинистах этого точно не скажешь… Московское метро перевозит каждый день почти десять миллионов пассажиров. Даже прославленный «Аэрофлот» за целый год – меньше шести. По объему пассажиропотоков и интенсивности движения наше метро значительно превзошло подземки крупнейших городов мира. Да что там цифры – страшно представить Москву без подземного транспорта. Нынче ветки линий выползли уже за МКАД – из конца в конец час езды. Привычная вещь: спускаемся под землю и летим тоннельными путями, минуя суровые столичные пробки. Приятель шутит: «В метро нет пробок, потому что там не ездит начальство». Вот и неправда: после перестройки в метро появились даже генералы. Правда, с ростом капиталистического благосостояния в подземке стало меньше красивых девушек – они пересели в автомобили. Еще тревожная отметина времени: в метро исчезли урны. Первый признак войн. Нынешняя носит название «терроризм». А машинисты активнее учатся оказывать первую медпомощь. Из почти 30 тысяч работающих в столичном метрополитене более четырех тысяч – машинисты. Здесь нет служб главных и второстепенных. Но машинист – видимая часть «айсберга». Хотя для того чтобы он спокойно водил поезд, на него работают тысячи ремонтников, путейцев, электротехников, обходчиков, уборщиц… Невидимая армия людей, обеспечивающих живучесть этого сложнейшего транспортного Гулливера. Словом, я поехала к машинистам… О романтике они в своем кругу не говорят. Больше ворчат: то не так, да это. Но стал к пульту – все побоку, собрался, подтянулся: цена ответственности – полторы тысячи людей за спиной. У 28-летнего машиниста Виталия Конбекова я тоже допытывалась про романтику профессии. «Да разве вы не чувствуете! – удивился Виталий. – Видели, как в тоннеле, где есть сложные разветвления путей, умно все устроено? А на прогоне между «Смоленской» и «Арбатской» есть место, куда угодила бомба во время войны – до сих пор арматура торчит. Метро – это история! А когда выезжаешь из тоннеля на станцию – она же дворцом волшебным смотрится!» Я с машинистом Конбековым абсолютно согласна: красота московского метро ни с каким другим не сравнима. Наше метро – закопанный город, наша «слава социализму!», если хотите, наши «пирамиды Хеопса». Нигде и никто в мире не строил такие дорогие подземные сооружения. Никто больше не спустил под землю столько мрамора, гранита, столько красоты. А вот на ремонт денег сегодня не хватает – достаточно поговорить с любым мастером по ремонту. Я убедилась: метро держится на профессионалах-энтузиастах. Хоть про патриотизм здесь никто громких слов не произносит. Больше шутят. Спрашиваю Пашу Егерева: «Почему про профессию машиниста нет анекдотов, кроме набившего оскомину про «следующая станция Копенгаген»? Под землей не до смеха? Тот, смеясь: «А мы – серье-е-езные люди». Но известно, что в правилах пользования метрополитеном есть один вполне анекдотичный пункт под номером 2.11.6: на территорию метрополитена запрещается «проходить и находиться на станции без обуви». Все острословы уже поупражнялись: без обуви нельзя, а без одежды, выходит, можно? …Наш поезд плавно въехал снова на «Багратионовскую». Один час – и вся Филевская «баранка». Признаюсь: на земле мне как-то комфортней. Поняла: не мое. Посекундное мышление – слишком тяжкая ноша. А в рейсе меня сопровождал машинист-инструктор Петрачков Владимир Константинович. За что ему отдельное спасибо.