Евдокия Германова: Мой лучший партнер - Джон Малкович

– Пять-шесть, наверное. У Эфроса на Таганке с Высоцким. В «Современнике» с Нееловой. У Бородина в РАМТе недавно совсем. У Някрошюса, конечно. Какие-то еще были западные варианты.– Я не увидела ни одного точного спектакля. Даже на Таганке. У всех – стремление показать свое представление о Чехове, причем обязательно с вывертами. И ни у кого – Чехова с его изысканной простотой, которая и есть вершина. Мне никогда не было по-настоящему жалко никого из персонажей, хотя их и нужно жалеть. А за актрис, игравших Шарлотту, иногда было как-то неловко.[b]– Мне тоже Шарлотты чаще попадались почему-то гротесковые.Хотя это, по-моему, персонаж трагический. Возможно ли, выходя на сцену, каждый раз принимать на себя эту страшную боль: «…кто я… зачем я?»[/b]– Ну, на таком градусе существуют все герои «Вишневого сада». От тоски ли, от гибельной любви, от безбудущности. Так что дело не только в Шарлотте, но в «командном отчаянии». Русская пронзительная тоска.– Адольф Яковлевич тем и замечателен, что в нем напрочь отсутствует самодемонстрация – «А вот я вам сейчас заверну!» Он всегда продирается к сути и ведет за собой актеров.– Так ведь мы третий раз вместе: «Последние», «На дне» Горького, теперь вот Чехов. На «Последних» я писала ему проникновенные письма протеста. Целые трактаты. Я была уверена, что он предлагает мне неверную трактовку характера матери террориста. Свидетели наших споров ждали, что мы вот-вот что-нибудь швырнем друг в друга и разбежимся навсегда. Каждая репетиция была в кр-р-ровь! Но мы не разбежались. И я с первого спектакля и по сей день играю в «Последних» под аплодисменты. Потом было «На дне». Когда Адольф Яковлевич предложил мне роль, я сначала пришла в ужас: ведь в школе нам все мозги пробуравили этим «Человек – звучит гордо»! А потом перечитала – и поняла: пьеса-то гениальная! На ней мы ругались уже не так яростно, а за Настю я получила премию Станиславского. В «Вишневом саду» мы с самого начала продираемся к истине вместе. Хотя спорим, конечно.– Например, о способе существования актеров. Ведь внешне в пьесе так все простенько, бытово. А внутри героев бушуют гамлетовские страсти. Бытовая логика поведения актера на сцене рушится, надо выстраивать другую. Я понятно объяснила?– Таково его режиссерское решение. Я только вижу, что Рената как человеческий психотип очень подходит к образу Раневской. Она трогательна и… нелепа. Другое дело, когда требуется быть такой на сцене. Рената многого еще не умеет. Но Шапиро хорошо чувствует ее нерв, и она играет все точнее.– Я согласна. Вдруг и случится когда-нибудь такое. Ведь позвонил же мне на днях Тонино Гуэрра…– Не скажу. Боюсь сглазить.– Они почти все очень-очень молоды. Играя, заняты собой. Так что пока мне с ними никак, я в вакууме. Ничего, постепенно сыграемся.– Джон Малкович.– Не случилось, к сожалению! Английский профсоюз актеров не разрешил русской актрисе, то есть мне, участвовать в проекте. Но пока нам еще не запретили, мы с Малковичем репетировали. Партнер он потрясающий. Чувствует каждый твой вздох, и ты настолько талантлива рядом с ним!– Надеюсь, сыграю в пьесе Андрея Максимова, которую он же будет ставить.