ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО, ИЛИ ПРИЗНАНИЯ БАРРАБАССА

– Я крайне редко озвучивал мультики. На это слово теперь уже обижаются – ну, скажем, анимационное кино. Крайне редко, но не по своей вине. Это новое дело, новый жанр, очень интересно. Сама история этого фильма мне показалась захватывающей – возрождение того, чего мы не знали: книжек про Незнайку, Мурзилку еще 1913 года.– Как вы понимаете, меня не просили озвучивать Незнайку. Предложили Баррабасса. Мне же было все равно – кого, мне было интересно само дело. В театре я могу отказаться от роли, в кино тем более. Театр мой дом, а кино – это подарок в моей жизни. А от подарка я тем более могу отказаться, если он в плохой упаковке. Но тут я работал с огромным удовольствием. Я уйду – в театре меня не останется, внуки и правнуки смогут увидеть меня в кино, и еще будет анимационный фильм, в котором Баррабасс чуть-чуть на меня похож.– Никак не влиял. Режиссеры, художники смотрели на меня со стороны и все остальное придумывали. Я не говорил: нарисуйте мне ухо поменьше, нос побольше. А что касается самого образа…Хочется, чтобы дети понимали с раннего детства, что такое хорошо и что такое плохо. Причем не поверхностно, а глубоко. Чтобы потом не было у нас того, что происходит сейчас в стране. Ведь мы же созданы, чтобы помогать друг другу, а не рвать глотки. Но, знаете, к сожалению, я себя тоже чувствую виноватым в том, что сейчас происходит. Я переиграл огромное количество так называемых отрицательных персонажей, никогда от них не отказывался (отказывался иногда от положительных, потому что у нас ведь раньше делали вид, что не знают, как и откуда дети появляются у положительных героев. А отрицательные всегда были насыщены хорошей кровью, и это было интересней). Поэтому я знаю, что такое зло. Я бьюсь уже 45 лет за то, чтобы люди, приходящие в залы театров, кинотеатров, понимали, что зло не-че-ло-веч-но.– Нет, я писал звук в большинстве случаев с исполнительницей роли моей помощницы Леди Фи – Танечкой Аугшкап. К тому же мы из одного театра и всегда вместе приезжали на студию. С мальчонкой () я, по-моему, один раз встретился. И потом я познакомился с композитором. Илья Лагутенко – замечательный молодой человек. Я его видел на «Новой волне» в Юрмале, где он был членом жюри и впиливал все насупротив всем, кто сидел с ним рядом. А при непосредственном знакомстве он оказался милейшим молодым человеком, очень спокойным и терпеливым ко мне как к непрофессионалу – я же дилетант в пении. Он написал очень хорошую музыку, и мы очень славно с ним работали, пока записывали.[b]Об актерской работе– А что вы скажете о работе начинающего актера Кости Абрамова, озвучившего Незнайку?[/b]– Во-первых, Косте до актера еще жить и жить. Пусть он живет долгие годы. Но такие вопросы меня очень раздражают. Это та же ситуация, что с «Народным артистом» или «Фабрикой звезд». Невозможно сделать актера за месяц или за два. Такого не бывает! И быть не может! Этот мальчишка очень боевой, смешливый, раскрепощенный. И дай бог, чтоб он понимал, что впереди еще куча работы. Даже когда ты становишься народным артистом, то все равно каждый день чему-то учишься. Живое это дело. В нем запланированы и взлеты, и падения.Кстати, если вы видите на экране, как глубоко прожита жизнь человеческая, то можете быть уверены – это артист театра. Он все время в тренинге, он встречается с разной режиссурой. Мне в этом смысле вообще повезло. Я был связан с гениальной режиссурой. Я не работал из гениев, наверное, только с Эфросом, Ефремовым… Но с остальными я работал. Ваше поколение в большинстве своем уже, наверное, не знает про этих режиссеров: Георгий Александрович Товстоногов, Леонид Викторович Варпаховский, Марья Осиповна Кнебель, Андрей Александрович Гончаров…– Это я говорю только о наших стариках. А еще последующее поколение: Анатолий Васильев, Кама Гинкас, Гета Яновская, Роман Виктюк – я с ними со всеми ра-бо-тал. Поэтому если бы я в театр просто свалился с пальмы, я бы все равно хоть чему-то у них научился.– Если это можно назвать пением. (.) Не первый.– Нет, у меня нет уже такого комплекса. Все, что есть, то я и отдаю. Если мне предложат петь оперу, то, естественно, откажусь. Но если мне предложат спеть оперетту – я могу и согласиться. Я уж не говорю о мюзикле. Тем более, что первым мюзиклом в Советском Союзе была «Вестсайдская история» в постановке Георгия Александровича Товстоногова в Ленинградском Театре Ленинского комсомола. Я там играл главную роль. И пели, и плясали, и все, что хотите, делали.– Как зритель нас жрет, сидя в зале…– …так и мы питаемся.– Работа действительно трудоемкая, ведь сразу после спектакля, даже сыгранного в пятисотый раз, в себя не приходишь. Я могу шутить, дурачиться, выпивать. Но, может быть, только часа в три ночи роль, которая была твоей с семи до десяти вечера, уходит. То, что происходит на радио и в анимационном кино, быстрее почему-то проходит. Наверное, потому, что я человек театра. И потом в театре копаешь все значительно глубже. А здесь была практически импровизация.– Вы знаете, редко. Есть мои фильмы, которые я вообще не видел.– Важнее, абсолютно точно! Точно так же, как на театре для меня важнее репетиции, чем сам факт спектакля. На репетициях можно черт-те что придумывать, выдумывать. А спектакль, когда вышел, если честно говорить, уже мертв.– Да, для зрителя это первый раз, конечно. Смотреть. А критикам я бы посоветовал бывать на репетициях, чего зрителю делать совсем не надо.– Не знаю. Я, во всяком случае, за всю свою жизнь не видел ни одного критика на репетиции. Но ведь потом они такие глупости пишут, такую ерунду! Хотя я совсем не пижон. Я не люблю, когда меня хвалят, а когда критикуют, мне интересно.– Да, конечно. Мне звонили о премьере в Доме кино, с премьерными показами нужно будет поехать еще куда-то. Но у меня сейчас такой период адский, ну бывает такое, когда все в кучу.Совсем недавно в театре Маяковского вышла премьера спектакля американского драматурга Нила Саймона «Глава вторая» – пьеса для меня очень дорогая. Это почти один к одному последние четыре года моей жизни. Ушла жена, появляется еще женщина – пьеса очень хорошая. Театр относился очень осторожно к тому, чтобы мне это предложить, но когда я прочел – сразу сказал «да», потому что память о моей супруге для меня навсегда. Как только появляется возможность о ней еще и еще раз помнить – помнить, не вспоминать (точно так же, как вы, наверное, заметили, мы друг друга слушаем, но не слышим, это огромная разница) – я обязательно это делаю.Еще я репетирую сейчас пьесу Артура Миллера «Спуск с горы» (может быть, это пока рабочее название). Тоже сложнейшая роль, просто адская. Рядом замечательные артисты: Оля Яковлева, Елена Шевченко – мои ближайшие партнеры по пьесе.Репетирую в антрепризе – так совпало (два выпуска – это вообще катастрофа). И пьеса очень интересная, тоже американская, «Трио» – о жизни и судьбе великого композитора и музыковеда Роберта Шумана, его жены Клары Вик, замечательной пианистки, и Иоганна Брамса. Любовный треугольник, реальная история, которая довела Шумана до психушки. И психушка есть в этой пьесе. Так что роль тоже адски сложная.– Да. И все это вертится и крутится, а мне еще надо успеть вылететь на съемки в Одессу, в Киев и в Москве посниматься. А еще телевидение – вчера рано утром снимался в передаче «Утро» на НТВ, сегодня в передаче «К барьеру». Я ничуть об этом не сожалею – когда востребован, это замечательно, что об этом говорить. Но без Ирочки я совершенно не знаю, что у меня за чем. Ирочка – это моя жена, директор театрального агентства. Вам, кстати, понравился наш офис?– Такая чистюля Ирочка. Она не только моя жена, она еще и мой личный директор, она все про все у меня знает. Я ее всегда спрашиваю: Ира, ну что у меня после репетиций сегодня?[b]О жизни– А что вы считаете своим главным достижением?[/b]– Я думаю, самое большое достижение – что люди верят в меня, благодарны мне за то, что я делаю. Я это чувствую, я это знаю. Я выхожу на сцену и сразу чувствую дополнительное внимание – это колоссальная ответственность. Это я говорю по собственному опыту – 45 лет в театре, кстати, юбилей (). Поэтому каждый день бывает много журналистов.Мы сейчас и книгу выпускаем, чему я долго сопротивлялся: моя жизнь не представляет общественного интереса – считал я, а меня уговаривали. Но потом я подумал: а вот откроют люди книгу – увидят фотографию Леонида Викторовича Варпаховского. Подумают: что это за человек, надо прочитать. Или о том же Товстоногове. Поэтому я согласился. Книга состоит из воспоминаний о нас двоих (об Аллочке и обо мне), написанных пару лет назад самыми разными людьми.Некоторые ребята, думаю, сейчас кое-что исправили бы. Там нет, да я и не хотел, чтобы там был только елей, облизывание и восхищение. Дело в том, что через два года после того, как Аллочка ушла из жизни, я женился. И некоторые близкие друзья негативно отреагировали на это. И сын был сдержан. Но сейчас он общается с Ирочкой как друг. Да и многие знакомые тоже.– Спать хочется. Люблю положение лежа: можно подумать, почитать. Еще люблю убирать, мыть посуду, подметать – в это время голова спокойна, варит хорошо.– Если вы хотите услышать, что я с утра минут сорок занимаюсь зарядкой, то скажу – нет. Я вообще лет 40 не занимаюсь зарядкой. Душ принимаю – и вперед на работу. Работа теперь рядом совсем, пара минут пути – это большое облегчение. Из спальни видна моя гримерная в театре Маяковского.– Нет, у нас скучно не бывает. Дома всегда кто-то из друзей есть. Это теплый дом. Он всегда таким был, и тогда (с Аллочкой), и сейчас. Ребята могут приехать в любое время ночи, в 4-5 утра. Мы никогда не сердимся.