Тум, балалайка!*

К сожалению, кроме этой байки о Бобе Цымбе в последнее время ничего не слышно. Борису Борисовичу уже 74, он давно не выступает, живет тихо на пенсии.Мне, признаюсь, стоило немалых усилий уговорить его на интервью. «Ну, хорошо, приходите в театр», – наконец согласился он.Каково же было мое удивление, когда я узнала, что Боб Цымба играет в национальном еврейском театре «Шалом»! Согласитесь, чернокожий иудей с балалайкой – это нечто из ряда вон.Спектакль, на который меня пригласили, назывался «Моя кошерная леди» – это еврейский вариант «Моей прекрасной леди». Молодой доктор спорит с одним раввином: мол, он сможет сделать стопроцентную аиду (еврейку) из самой неисправимой гойки (представительницы нееврейской национальности). В спектакле Боб Цымба играет хасида из Америки, который принимает у девушки экзамен «на кошерность».– Бобулос давно хотел у нас сыграть, – говорит Александр Левенбук, художественный руководитель театра (некогда ведущий знаменитой «Радионяни»). – И вот, наконец, появилась пьеса. Это единственная в мире современная еврейская пьеса, которую написал гениальный Аркаша Хайт.Мы разговариваем сразу с обоими – Цымбой и Левенбуком в директорском кабинете. На стуле спит очаровательная черная кошечка. «Подбираете всяких приблудных черных котов вроде меня», – бурчит «хасид из Америки».[b]По паспорту я Чупров– Борис Борисович, – начинаю я. – А вы вправду хасид?ЦЫМБА:[/b] Нет. У меня мама – русская. А папа – негр.[b]– А вообще разве бывают евреи чернокожими?ЛЕВЕНБУК:[/b] А как же! А Ханга? У нее мама – одна из пропагандисток или – как это называется? – активисток еврейской общины мира. А она еще всем говорит, что она русская! () Припарка это все. Лапша. Мама у нее – еврейка. Лена может даже в Израиль эмигрировать. Я знаю их очень давно. Раньше негров было-то – я, еще один и они. Волей-неволей познакомишься. Приятель моего отца – тоже негр – он нас и познакомил, тогда мать Ханги еще студенткой была... Мы ведь с Хангами в одном фильме снимались – «Это сладкое слово свобода». У них роль была такая: они улицу переходили.[b]– А потом общались?Ц.:[/b] Ханга меня пригласила в «Принцип домино», туда собрали разных африканцев. Я очень не хотел идти: не люблю всего этого. Еле-еле они меня уговорили. Ну а после программы она говорит: позвони мне, поболтаем. Ну я так и не позвонил.[b]– Борис Борисович, а вы знаете, как ваш отец попал в Россию?Ц.: [/b]Я отца не помню. Знаю, что он был артист цирка. Из Америки приехал в Россию еще в году 25-м. Я маленький был, когда он погиб. Он был силач: на груди камни разбивал. Ну, какой-то пьяный ему вместо груди по животу стукнул. И убил.[b]– Цымба – это был его псевдоним?Ц.:[/b] Нет, это его фамилия. Но я по паспорту не Цымба, а Чупров. Мать второй раз вышла замуж за Чупрова, он меня усыновил. И мы уехали в Хабаровск.[b]– А где вы родились?Ц.:[/b] В Таганроге. Как Чехов. Да, и еще как дрессировщик Дуров и Раневская. Цирк был в Таганроге на гастролях. Я вообще уехал от матери еще ребенком. Приехали в Хабаровск циркачи, уговорили. А тогда как раз война начиналась. Мать подумала, что мне будет лучше с ними.[b]– Что о войне вспоминаете?Ц.:[/b] Хотел на флот – юнгой. Мы уже приехали на Русский остров во Владивостоке. Но там выяснили, что маленький, и отправили обратно. Так я во время войны с цирком ездил по Союзу. Везде полные залы. Но, конечно, тяжело было. Денег очень мало платили. Я вам скажу по секрету, есть так хотелось, что мы с другими мальчишками потихоньку у животных в цирке корм воровали: мясо чуть отрезали, крупы чуть отсыпали. А картошку жарили на касторке.[b]– А немцев видели?Ц.:[/b] Только военнопленных. В Риге я видел, как судили семь немецких генералов. Я только две фамилии запомнил: эсэсовцы Йекельн и Руф. Всех приговорили к повешению. Ну и мы, мальчишки, сбежались на площадь смотреть, как их буду вешать. Нам интересно было![b]Русский? А че такой черный?– В цирке вы кем были?Ц.: [/b]Ассистентом. Потом еще у Дурова работал: кнут подносил. А потом в Риге у Костелло – тоже ассистентом. У Костелло был психологический номер: он читал мысли на расстоянии.[b]– А Дуров? Что это был за человек?Ц.:[/b] Да не хочу я рассказывать! Не хорошо о мертвых рассказывать... ()... Ну выпить был не прочь. Вроде мужик был неплохой. Но когда напивался, становился сумасшедший. Может, это первый Дуров, основатель династии, животных дрессировал лаской, конфеточками. Но я-то работал у сына – Владимира Григорьевича. И там были такие большие багры, как у пожарников: так этот багор слону под кожу... Наверное, я на этой почве с ним и поссорился.[b]– Как получилось, что вы стали артистом эстрады?Ц.:[/b] Это было уже после войны. Приехал в Киев на конкурс украинских мастеров эстрады. Получил там лауреата. За что? А я Сталина хвалил! У нас был такой номер. В меня бросали камни, а я падал на землю и читал стихи: «Я пою о тебе окровавленным ртом, Я пою о тебе в этой каменной бездне. Я пою о тебе под свистящим кнутом, Но я знаю, ты слышишь в Кремле эту песню» () посоветовал мне сделать номер с балалайкой. У Боба был монолог, который написали ему мы с Аркадием Хайтом. Монолог был написан специально на Боба. Его не мог исполнять никто другой. Он отражал его ситуацию в этой жизни. Например, кто-то заподозрил: не шпион ли он? Проверяют документы: документы в порядке – мог подделать. Смотрят, курит советские сигареты: этому его могли научить «там».Заглядывают в профсоюзную книжку, а там взносы не уплачены: значит, все в порядке, это наш человек... Вдобавок решили сделать ему частушки с балалайкой. Боб научился аккомпанировать себе на балалайке. Получился нормальный эстрадный номер. У Боба ведь было деликатное положение на эстраде. Если бы с его внешностью он вышел с сатирическим материалом и стал бы говорить, что у нас то и то не так... Сказали бы: «А ты на себя посмотри!» Наши люди странно устроены. Когда мы сами говорим о своих недостатках, нам кажется, что мы мало о них говорим. А когда кто-то другой говорит о нас, да еще с иностранной внешностью, на это мы обижаемся: «Нет, у нас все хорошо!»[b]– Зато, наверное, приветствовалось высмеивание Америки?Ц.:[/b] Да-а, при коммунистах Америку ругай сколько хочешь. Я песню на эстраде пел: . В свое время лекции о тяжелой доле негров в США были хорошим бизнесом. У Понаровской был муж Вейланд Родд. А его папа – тоже Вейланд Родд – читал лекции, как там неграм тяжело. Пьесу написал – «Цветы, которые топчут».[b]– Борис Борисович, а вам предлагали в партию вступить?Ц.:[/b] Предлагали, но я говорил, что много езжу и мне некогда. Правда, заставили меня окончить Университет марксизма-ленинизма. Год я там кое-как проучился. Даже дипломную работу написал. Но за дипломом так и не пришел. А какой смысл? Только в анкетах писал: «окончил Университет марксизма-ленинизма».[b]– А что, неграм, правда, было так хорошо в СССР, как пелось в песне?Ц.:[/b] Правда. Так всех воспитывали. Это сейчас – скинхеды-шминхеды – по улицам ходить страшно. К чернокожим у нас тогда с любовью относились. Это Михаил Светлов еще написал: «Ну, то, что у нас не любят евреев, это понятно. Но почему у нас так любят негров?» А вообще я считаю, что Бобу повезло. Он работал на эстраде, которая была насквозь интернациональна. Там не было ни антисемитизма, ни расизма. Никогда. Коллеги его любили. Потому что он добрый парень, контактный, с чувством юмора. Он был в эстраде, как тогда говорили, «в теплой ванночке».[b]– Но на улице смотрели как на диковину?Ц.:[/b] Ну да. Идешь, все на тебя оборачиваются. Помню, в Орле, там мост и чугунные фонари. Женщина одна засмотрелась и – бум головой! () Когда ездили по стране, всегда подходили, спрашивали: «Ты что, из Америки? Почему так хорошо говоришь по-русски?» Я одному объяснял минут двадцать: «Родился здесь, мать русская, всю жизнь здесь прожил». А он все равно: «Ну как русский говоришь!»[b]– А вы и по паспорту русский?Ц:[/b] Русский. Была у меня такая история, не так давно, правда. Иду я по улице, милиционер останавливает, смотрит паспорт: «Русский?» – «Русский». – «А че такой черный?» Что мне еще оставалось сказать? Говорю: «Тетя Ася уехала!»[b]С негритянкой я не смог бы– А вы слышали, что про вас Хазанов со сцены рассказывал?Ц.:[/b] Про кассира? Да, но это был такой анекдот. Хазанов просто переделал его под меня.[b]– А вы действительно были такой богатый?Ц.:[/b] Ну, была у меня «Волга»: в УПДК (Управление по обслуживанию дипкорпуса) мне помогли. Знакомый один пошел, попросил. «Волгу» мне продали, которая от какого-то иностранца осталась.[b]– Борис Борисович, а семьей вы обзавелись?Ц.:[/b] Да, детей, правда, нет. Жена сейчас тоже на пенсии. А тогда работала начальником планового отдела на заводе. Познакомились в Москве. И уже 40 с лишним лет вместе.[b]– Долго ухаживали?Л.:[/b] Дня три (). Нет, ну Боб же обаятельный. Был молодой – красавец! Что долго тянуть? ([i]застенчиво[/i]) Ну, не знаю. Понравились друг другу. Поженились.[b]– У вас была свадьба – с белым платьем?Ц.:[/b] Конечно, все было.[b]– В ЗАГСе не удивились такой необычной паре?Ц.:[/b] Да вы поймите: я не вижу этого! Не чувствую! Я всю жизнь с этим. Мне говорят: как так, у тебя русская жена? А я другой и не представляю! Наоборот, я с негритянкой не смог бы.[b]– Вы не воспринимаете их красоту?Ц.:[/b] Конечно, нет. Я сам, когда увидал первого негра в Москве, удивился, передать не могу.[b]– А у вас до свадьбы случались романтические увлечения?Ц.:[/b] Ну как же без этого? Но застенчивость мешала. На танцы придешь в чужом городе. А я же заметный такой. Начнешь танцевать, все сразу смотрят. Это меня как-то стесняло.[b]– А почему вы все время говорите «негр»? Ведь это же оскорбление?Ц.:[/b] Привык. У нас всегда так говорили. Даже не знаю, на что тут обижаться.[b]– Вам никогда не хотелось уехать в Америку?Ц.:[/b] Никогда. Я с удовольствием езжу за границу. Побывал везде, где можно. Но десять дней – и начинаю скучать. Я по натуре, наверное, больше русский, чем русские. Православный, крещеный. Вот в Америке негров называют афроамериканцы. А я тогда афрорусский.[b]– А анекдоты про негров знаете?Ц.:[/b] Знаю парочку () Но они неприличные.[i]*«Играй, балалайка!»Еврейская народная песня[/i]