Александр Градский: От красных галифе до Екклесиаста
— Нет, я меняюсь, ну что ты. При первой же возможности падаю и валюсь на диван, накапливаю энергию гораздо дольше, чем раньше. Иногда меня очень хорошо заводят люди. Вот ты пришла, мне как будто лучше.— Ну, мама моя справлялась со мной отлично (). Может, ей даже нравилось, что ей это удается, а другим — нет.— Могла и отругать, и даже шлепнуть весьма чувствительно. Но мама очень рано умерла. Мне тогда исполнилось четырнадцать.— Нет. Просто я понял, что мир жесток, и надо научиться отвечать ему тем же. Правда, так и не научился до сих пор. А тогда… Я начал играть в группе. Отца перспектива, что его сын станет богемой, совершенно не радовала. Мама была несостоявшаяся провинциальная актриса, и отец, видимо, насмотрелся всякого. У него были правильные представления о жизни, и он хотел, чтобы и я жил, как все. Ну, я потыркался, потыркался, ездил на какие-то бредовые подготовительные курсы, поработал в каком-то НИИ и понял, что это не по мне. А отец стал прислушиваться к тому, что я делаю, и постепенно ему это понравилось. Тогда он посоветовал идти учиться. И я поступил в Институт Гнесиных. Выбор был сделан.— Было такое, но чуть раньше.— () Да, нет же, нет! Ни у кого из нашей веселой компании (я раньше лет на семь начал, чем Макаревич или Гребенщиков) не было задачи стать звездой — это стопроцентно. Был кайф: ты играешь. Тебе рады. Ты получаешь удовольствие. И неплохие деньги. Девушки носят на руках. Но ощущения, что люди расположены к тебе, потому что ты исключительный – ни фига.— Я могу сказать только одно: мне не перестали звонить, не перестали приглашать. Никакого суперажиотажа вокруг моей персоны нет. Но все как-то обстоятельно и бесповоротно. Все тридцать лет. На телевидении меня по-прежнему «дозируют». На улице узнают. Удивляются, правда, что без охраны.Градский-дочери:— Куда ты? — Юбку погладить.— () Метр девяносто! Воот такие плечи, во-от такая талия! — А я обидел девушку, сказав на своем чудовищном тогда английском что-то вроде: «Что-то вы не очень хорошо выглядите, милочка». Что же касается «BILL BOARD», то если быть честным, это был такой музыкальный междусобойчик. Были их критики в Москве, которым я понравился, вот они меня так и вознесли.— Конечно. Я часто говорю об этом.— Ну, ты представляешь? Машка позвонила, мент остановил. Видит в машине трех девчонок и требует паспорт. Не права, а паспорт! А не то в отделение сведет! Да на каком основании? (.) — Это не сегодня произошло. Это старая история.— Если я начну говорить то, что я думаю на самом деле, — будет еще хуже. Если бы я так не любил то, что создал… Дом. Детей. Профессию. Возможность спокойно работать... А если я начну говорить, то просто все потеряю. Не то что кто-то придет, начнет отнимать, нет… – () Да-а! — Оно появилось лет десять назад. Понял: мало времени осталось, и с каждым днем все меньше, и меньше.— Экспрессия излишняя. И давление на окружающих, впрочем, оно же и достоинство — () Ну да. Если я знаю точно, что надо сделать, не терплю никаких возражений. Это очень мужское ощущение — точно знать, что надо делать. Но когда я чего-то не знаю, я честно говорю: «Я не знаю. Научите». И начинаю лихорадочно учиться. У меня есть хорошее качество, оно же плохое — я в принципе могу любую профессию освоить.— Ну, это из разряда хамских деклараций, когда уж очень допекают. Я очень много читал в свое время. А сейчас… Слишком много всего вокруг. Книга ведь требует уединенности. Раньше люди ехали две недели из Петербурга в Москву. Представляешь? Они спали, читали. Заезжали в трактир, выпивали, снова читали.— Немного. Но боли хватило. Я не держу зла на этих людей. Но я все прекрасно помню и поэтому просто отстраняюсь, перестаю общаться. Знаешь, в молодости у меня были две заповеди. Одна — грузинская пословица: «Сиди на своем крыльце, ни во что не вмешивайся, и мимо тебя пронесут труп твоего врага». А вторая: «Если дадут линованную бумагу, то напиши на ней поперек». А теперь я все чаще задумываюсь над словами Екклесиаста, самой любимой моей книги в Библии: «Веселись, юноша, во дни юности твоей, и да вкушает сердце твое радости: только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд». Понимаешь? «Веселись, но знай». Тот, кто постоянно идет на поводу у своих желаний, кончает на виселице.