КУЗНИЦА «ЛИТРАБОВ»

[b]Девочки симпатичнее — Вы полжизни возглавляете факультет и, говорят, помните каждого своего выпускника. Это правда? [/b]— Это, конечно, преувеличение, если учесть, что наши дипломы получили едва ли не двадцать тысяч выпускников. Я помню две категории студентов: очень хороших и не очень хороших. — Учится. Я считаю, что в журналистике можно дать возможность учиться дольше. Вообще система отчислений – это сугубо советский атавизм образования. Вечный студент во всем мире был и есть. В тех же Соединенных Штатах можно по нескольку лет сдавать всякого рода экзамены. Другое дело, что у них экзамены платные: заплатил – сдавай. В любом случае, мне кажется, что к каждому студенту нужен индивидуальный подход: не всегда ведь отличник становится отличным журналистом, а двоечник – плохим. Люди в разное время взрослеют.— Если студент последовательно игнорирует занятия и отдает все время веселой жизни, то, конечно, отчисляем. Но если мы видим, что студент – интересный журналист, то стараемся найти способы заставить его закончить учебу.— (Смеется) У нас очень достойные выпускницы. На факультете много девочек, хотя нам десятки лет внушали, что «профессии нужны мужчины». Вы посмотрите: о чем делают передачи наши выпускницы Татьяна Миткова или Елена Масюк? О чем пишут Наталия Геворкян или Женя Альбац? КГБ, ФСБ, спецслужбы, чеченская война! Вообще у нас есть и мальчики хорошие, и девочки. Но девочки симпатичнее.[b]Задача – готовить «литрабов» — Ясен Николаевич, пятьдесят лет для истории – не срок. Неужели раньше «на журналистов» не учили? [/b]— Еще Михаила Васильевича Ломоносова возмущали журналисты, которые пишут только ради денег. Он написал даже статью «Об обязанности журналиста». В МГУ учились многие будущие прославленные публицисты, те же Герцен и Огарев. Просто не было такой «специальности». А сейчас в сфере массовых коммуникаций заняты больше девятисот тысяч человек. В советское время их было около ста тысяч. Еще в начале века делались попытки создать школы газетных профессионалов, но они не имели серьезного значения и влияния. После революции были созданы коммунистические институты журналистики – КИЖи. В 30-е годы их преобразовали в ГИЖи – в «государственные». В 37–38-х годах их потихоньку разогнали. Московский ГИЖ был начисто запрещен – студенты репрессированы. После войны пришли к выводу, что партийная закалка для журналиста – это хорошо, но недостаточно. Поэтому нашему факультету была назначена роль готовить, как тогда говорили, «литрабов». Они должны были грамотно писать, править других и за других писать. Появилось разделение труда: соответствующие отделения партшкол готовили редакторов-цензоров, мы – пишущих. Пусть, по мнению отдельных товарищей, и «недостаточно зрелых».— Наш замечательный профессор литературы Анатолий Георгиевич Бочаров, например, рассказывал о Солженицыне даже тогда, когда писателя выслали.— Кураторы из ЦК, кстати сказать, были не самые глупые люди. Так что особых нападок на преподавателей не было. Был один очень серьезный конфликт, когда в конце шестидесятых годов мы пригласили преподавать социологию Юрия Александровича Леваду. Он издал свои лекции, которые попали в горком партии. Поднялся большой шум, направление, которое вел Левада, было приостановлено. После чехословацких событий социология вообще была объявлена наукой, «не созвучной историческому материализму». Все это было довольно грустно.[b]Политика не интересует — Ясен Николаевич, а студенты приходят к вам по «личным вопросам»? [/b]— (Решительно) Приходят. Но решают их сами, я в их личные дела не лезу. К популярной ныне журналистке Дарье Асламовой, например, были определенные претензии, не связанные с ее академической успеваемостью. Но я не стал в это углубляться.— Как ни странно, в большей степени это было характерно для советского времени, чем нынешнего. Некоторые «москвичи», например, отделяли себя от студентов «из общежития». Сейчас ребята делятся, скорее, по интересам: «толкиенисты», рокеры и, скажем, футбольные фанаты – последних у нас множество. Социального разделения не замечаю, так же как и политического. К политике, вы знаете, вообще нет большого интереса. Где-то с 91-го года политические увлечения студентов заметно стали сходить на нет.— Ребята из провинции нередко подготовлены лучше москвичей. А вообще сейчас никаких льгот ни для кого нет. Я считаю, что должны быть восстановлены льготы для тех, кто отслужил в армии. В Америке реклама воинской службы выглядит примерно так: иди служить – заработаешь себе на учебу! У нас в армии денег на учебу не заработаешь, но право учиться, думаю, ребята себе могли зарабатывать. К тому же бывалые люди везде себя проявят, разумеется, при наличии способностей.— Конечно. Хотя потом идет отбор. Наиболее острый момент – телевидение. Потому что все хотят на телевидение! Впрочем, когда начинается практика на телевидении, вступает в силу уже «естественный отбор»: выясняется, что для работы в кадре, оказывается, нужно не так уж много людей.— Почти все студенты работают. Есть ребята, которые уже на третьем курсе выходят в эфир, печатаются еще раньше. Увы, иногда это сказывается на образовательном процессе.– (Удовлетворенно) Так тоже бывает, когда человек приходит в практическую журналистику и видит, что ему нужны знания. К сожалению, в последние десятилетия в журналистику пришло огромное количество непрофессионалов, необученных и далеких от гуманитарных проблем людей. На этом фоне наш выпускник имеет преимущество.[b]В олигархи никто не вышел — Еще недавно в эфире и печатных изданиях полыхали «информационные войны». Головешки, впрочем, тлеют до сих пор. Журналисты вновь превратились в «автоматчиков партии» (партий), как говаривал Никита Хрущев. Вопрос: у вас на факультете преподают что-то вроде «журналистской этики»? [/b]— Безусловно. Но главное – не теория, а практика. И когда студенты приходят на практику, то часто получают задания, скажем так, не очень этические. Это было в советское время, есть и сейчас. С другой стороны, могу заметить, что когда проводилось исследование на всех факультетах университета «Какую работу вы бы хотели получить?» – наши студенты в отличие от других на первое место ставили, как правило, «интересную работу», а не «зарплату». Не все в итоге работают по специальности, некоторые идут в предприниматели, есть даже вице-президенты банков. Но никто почему-то в олигархи не выбился. В отличие, к примеру, от выпускников «керосинки» или Менделеевского.— Все журналисты немного одержимые люди. Кроме закоренелых ремесленников.— Уходили – и ребята, и девочки. Интерес к религии на факультете был всегда. Почему ушли, я не решаюсь их спрашивать.— Я бы не сказал. Их беда (за отдельными приятными исключениями) в двух аспектах: во-первых, они не всегда имеют лучших преподавателей, во-вторых, – и это главное – не всегда лучших студентов. Которых берут не за знания, а за деньги. Оплачивается не право учиться, а право получить диплом.— Двадцать процентов от общего набора. Но это не просто «богатые дети», а абитуриенты, которые не добирают одного-двух баллов на вступительных экзаменах. Платят они, кстати, небольшие деньги по нынешним временам: полторы тысячи долларов в год.— Хорошо отношусь. Это по-настоящему городская новостная газета со своим лицом, своими традициями и своими читателями. Я один из них.