Сергей Хрущев: Если бы Путин окончил МЭИ, дела в России шли бы лучше

.– Начнем с медали. Мною двигала в основном не столько сама медаль, сколько лень: медалист не должен был сдавать вступительных экзаменов. Скажу честно: в детстве я хотел стать моряком, даже наметил конкретное учебное заведение в Ленинграде – Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского. Но так как когда-то у меня был туберкулез в ноге, очки на носу, то это желание само собой заранее отпало. Валерия Алексеевна Маленкова () повела меня в МВТУ, там мне показали ракеты, которые большого впечатления на меня не произвели. А МЭИ имел факультет электровакуумной техники и специального приборостроения, это сильно меня привлекало, поскольку вместе с моим одноклассником Мишей Бермантом мы очень интересовались математикой.– Папа Миши был профессором математики, написавшим соответствующий учебник вместе с Люстерником... И как-то так сложилось, что я решил поступать именно на этот факультет, не думая о каких-то других институтах и факультетах.– Да, конечно. Там жила Оля Гризодубова из Воронежа… Но я не помню, чтобы я ходил на какие-то вечера в общежитии, я был человек зажатый, танцевать стеснялся. Вообще мы любили больше собираться в домах москвичей: у Гали Неделько, еще у когото. Отдельных квартир тогда ведь почти ни у кого не было, люди считали за счастье иметь комнаты в квартирах.– Алушта тогда еще проектировалась, а в Фирсановку ездили на занятия по физкультуре, ходили там на лыжах. А бегом занимались на стадионе «Энергия».– Из-за больной ноги я всегда был далек от спорта, занимался в специальной, «ослабленной», группе. Так что демонстрировать на моем примере достижения МЭИ в спорте было бы неправильно ().– Таких много! Под руководством профессора Бибермана, ставшего потом известным ученым, членом-корреспондентом Академии наук СССР, я начинал заниматься электронами. Потом попал на кафедру автоматики, где работал профессор Гольдфарб. Тогда имел место разгар антисемитской кампании, его, полковника, уволили из армии, и МЭИ повезло: это был педагог по призванию, он умел всему научить, разъяснить, разложить по полочкам. Теоретические основы электротехники нам читал профессор Поливанов. Читал он с большим энтузиазмом, но понять что-либо и запомнить у него было очень трудно, в отличие от Гольдфарба. Поливанов, повторяю, был весь заряжен энтузиазмом, измазан с ног до головы мелом, из-под пиджака выбивалась майка – настоящий профессор. Когда он на лекции объяснял вам, вы вроде все понимали, а когда дома начинали по его лекциям готовиться, скажем, к экзаменам, перед вами вставал темный лес, приходилось лезть в книжку Круга. Книжку по ТОЭ написал Карл Адольфович Круг, а нам преподавал его сын, Герман Карлович. А у него, в свою очередь, правой рукой и аспирантом был Гурам Чхартишвили, который непосредственно управлял нами.Помню Льва Ивановича Ткачева, к сожалению, неудачливого человека, изобретшего поплавковый гироскоп, но так и не внедрившего его в дело. Вся слава досталась американцу Дрейперу. Ткачев меня и сосватал к Челомею, у которого он занимался гироскопами. Дипломом моим руководил доцент Виктор Людвигович Шексня, прекрасный человек и талантливый ученый.– Последние 14 лет я живу в Америке, в прошлом году встречался здесь с Костей Проскуряковым, не однокурсником, а просто мэивцем. Он занимается атомной энергетикой, приезжал на какую-то конференцию. Встречался я и с дочерью однокурсницы Люси Ивановой, которая стала потом Чхартишвили. Семья дочери, как и я с женой Валентиной, осела в Америке.– Попробую одну вспомнить ():[i]На муромской дороженьке,Чему-то очень рад,Сидел кузнечик маленький,Коленками назад...[/i] Помню, как ходили хоронить Сталина. Это я всех подбил: пошли провожать, ребята! От института набралась колонна, попали на Трубную площадь. Давка была страшная, но гор трупов, как любят вспоминать некоторые «очевидцы», я не видел. Но водоворот был приличный, крутило-вертело нас чуть ли не всю ночь, я выбрался оттуда часам к 8 утра, так и не лицезрев усопшего. Отец меня спросил: «Чего тебе надо? Пошли со мной, будешь смотреть, сколько угодно…» Потом, помню, был такой грех: во время суэцкого кризиса ходили с ребятами бросать чернильницы в здание посольства Израиля. Оно тогда находилось, по-моему, где-то на Арбате.– Вы автор двух книг: «Пенсионер союзного значения» и «Рождение сверхдержавы». Третья книга пишется?– Сперва немного о содержании второй книги. Советский Союз стал сверхдержавой не при Сталине, а при Хрущеве. При Сталине он был региональной державой – на сверхдержавный уровень его не выпускали. И Сталин совершил массу ошибок, пытаясь силой завоевать этот, так сказать, титул. И везде получил по носу: и во время берлинского кризиса, и в Корее, и при попытке оттяпать часть территории от Турции и часть от Ирана. Сверхдержавой СССР стал в результате твердой хрущевской дипломатии, которая генерировала кризисы, без чего противостоящей стороне не доказать, что ты – равный партнер. Без такого, стрессового, что ли, доказательства тебя всегда будут держать на вторых ролях. И сегодня с Россией никто не считается потому, что она согласилась со своей подчиненной ролью. Так жизнь устроена – за достойное место в мире приходится бороться. Нас, повторяю, признали равными при Хрущеве, при Горбачеве мы от этого равенства отказались. Сейчас я пишу книжку, называться она будет «Масло вместо пушек».– О реформах того времени. Я не верю в практичность людей, очень далеких от жизни, которые говорят: нужно составить план реформ, а потом этот план реализовать. План-то составить можно, но его реализация, как правило, повисает в воздухе, как это случилось с гайдаровскими реформами. Поставили страну с ног на голову, организовав рынок, который в Америке называется looting market economy, то есть мародерским. Это означает, что происходит разграбление того, что было создано при предыдущей системе. Итак, сейчас я пишу об экономических реформах, которые были во времена Хрущева. Если говорить об их эффективности, приведу такой факт: американские исследователи показали, что продолжительность жизни в СССР в 1964 году была больше, чем в Соединенных Штатах, а потом пошла вниз.– Как говорил Воланд, студенты – они везде студенты (). Одни интересуются учебой, другие – нет. Если знаешь, как их учить, то они везде хорошие.– Те, кто их мало знает, те и говорят, что они мало знают. Здесь, как и везде, есть ленивые студенты, есть ребята исключительных способностей и есть средние. Когда мне рассказывают, что американцы мало читают, а здесь в каждом поселке – по библиотеке, не говоря уже о больших городах, то я думаю о поверхностности этих людей: с кем-то они встретились, им сказали, они поверили.– Система обучения здесь другая. Россия учится по немецкой системе, которая пришла еще при Петре I, а в Америке принята англо-саксонская система: она дает свободу выбирать, какой семинар посещать, а какой – нет, что, по-моему, неверно. Студент сам правильно выбрать не может, его нужно направлять. Учеба в американском университете похожа на копание в глубь узкой ямы. Поэтому по окончании учебы выпускники, являясь узкими специалистами, могут сразу начать работать в своей области самостоятельно, без притирки.А в России по-другому. Один из профессоров МЭИ говорил: «Я вас не учу проектировать электрические машины – пока вы выучитесь, это устареет. Я вас научу, как читать книжки, в которых написано, как эти машины проектировать». Поэтому советский студент имел более фундаментальное образование, ему надо было к узкой специальности приспособиться, но зато, как только появляется новое направление, американский молодой специалист теряется, ему на помощь приглашают специалистов из других стран, в том числе из России.– МЭИ – великая школа, она многому учила. Из этой школы вышли первые лица Китая, Румынии, многие государственные деятели России. Я думаю, если бы Владимир Владимирович Путин окончил МЭИ, дела в России наверняка шли бы успешнее (смеется). Мои пожелания таковы: меньше заниматься реформированием образования, чем все сейчас увлекаются, а больше учить и учиться.