Чаепитие в «Вечерке». «Я пишу Москву, пока она есть»

Вот как художник рассказал нам об этом:– Вечером я был у себя в Школе акварели, в Гороховском переулке. Сижу, редактирую текст учебника, вдруг звонит мой товарищ:– Манеж горит! В Интернете появилась информация.– Как? Какой? Не может быть…Буквально полчаса-час до этого я говорил по телефону с директором Манежа. Он сказал, что рабочие уже повесили у входа плакаты о моей выставке, что завтра в 8 утра нужно завозить работы… Примчался на машине в свою мастерскую, благо она на Тверской, рядом с Телеграфом, и бегом к Манежу. На моих глазах рухнула объятая пламенем крыша…– Мистика какая-то с этими катаклизмами! Но если жить вопреки им, они, может быть, уйдут от нас за ненадобностью. Со мной происходят поразительные вещи. Жена этой зимой говорит: «Хорошо бы съездить в Шри-Ланку, там экзотика, там здорово, там моя мама была… Я же предлагал Подмосковье или Европу, но уступил. Жена уже заказала билеты – и тут это сумасшедшее цунами с сотнями тысяч жертв. Трагедия 11 сентября тоже была близко. В 3 часа того дня я должен был быть в Нью-Йорке на выставке, приуроченной к открытию сессии ООН. Если бы мы поехали, наверняка, полезли бы на эти башни-близнецы, оказались бы в эпицентре катастрофы, но… Жена затянула с загранпаспортом, поездка сорвалась. И вместе с Манежем все могло сгореть. На моих глазах! Это только выставку я готовил целый год, а работы для нее создавались много лет. И все погибло бы в одночасье? Сколько было вложено спонсорских и бюджетных средств в это дело, в рекламную кампанию…– Почти с натуры. В ту ночь я уже не смог уснуть. Написал маленькую вещь, чтобы стало полегче. Так бывает: высказался с кисточкой – обретешь душевное равновесие. Сначала в изображении не было архитектуры именно Манежа, а был только пожар. Потом, на следующий день, пошел и сделал короткий карандашный рисуночек обгоревших стен. Он у меня есть. Из всего этого родилась вещь в полтора метра. Обычно я такие работы пишу долго, а эта, можно сказать, молниеносно родилась. Какого-нибудь пиара здесь нет, я как художник просто не мог этого не сделать. Надо мной бы висело чувство неисполненного профессионального долга. На выставке эта картина будет.– Две с половиной тысячи акварелей. Юрий Михайлович Лужков сначала хотел, чтобы выставка была сразу, как только Манеж покинут строители. Но я объяснил, сколько вещей нужно повесить, сколько оборудования установить… Тогда он предложил для вернисажа 27-е или 28 апреля. Так и будет. 27-го выставка откроется официально, а на следующий день – для всех. И называться она будет «Школа акварели. Сергей Андрияка».– Я не хочу, чтобы выставка была персональной. Моих личных работ даю 1200. Огромный центральный сектор экспозиции займут произведения художников-педагогов, а окружать их будут секторы с акварелями учащихся – детей и взрослых. Устроим зал мастер-классов, зал показательных уроков. Будто откроем двери в школу. Составлены графики наших встреч с посетителями и экскурсий по выставке. Мало того художники-педагоги будут ежедневно проводить в Манеже пробные уроки.[b]Все дети – изначально акварелисты– Для ребят, наверное, очень важно, что их работы будут висеть в таком престижном месте, рядом с Кремлем, вместе с произведениями профессионалов. С какого возраста вы принимаете в школу?[/b]– У нас учатся дети с 10–11 лет. Но есть исключения. Меня очень просили о девочке, которой всего 6 лет. Отец убеждал: «Она увлеченно рисует. Ей нужно развиваться, нужно, чтобы ее кто-то учил». Договорились. Хоть и в школе, но педагоги с этим ребенком занимаются индивидуально. А девочка очень маленькая, кажется даже меньше своих годиков. Однако то, что она делает, – для ее возраста удивительно. Она и будет самым юным участником нашей выставки. А вообще все дети изначально акварелисты. Куда это потом девается?– Это взрослые люди, есть даже 75-летние. Понимаете, редчайший случай, когда люди имели мечту, но что-то у них не сложилось в жизни, и мы даем им возможность научиться творить. Люди молодеют, чувствуют себя полезными обществу. Не знаю, почему ни один художественный вуз этого не делает. Мы убедились, что те, кто уже в летах, – очень перспективные ученики. У них может пробудиться настоящий талант.…– Техника акварели – жизнеспособная и современная без всякой натяжки. Непонимание этого – от незнания и отсутствия культуры. Если мы приедем в любую европейскую страну, то увидим там учебники и видеофильмы по акварели, гуаши, чему хотите… Пусть не всегда удачные, но они есть. А у нас эта ниша не занята. Появляется случайно какая-то переводная литература и все. Задача нашей школы – не обязательно родить гениального акварелиста, надо дать основу профессионального образования. Рисунком нужно владеть в первую очередь. Без него – никуда! Дом не построить. Правда, сейчас уже считают, что с компьютером можно и без рисунка обойтись. Поэтому мы имеем ту архитектуру, какую имеем…– Да, есть. Архитекторы-профессионалы, которые уже немало поработали именно в архитектурной сфере, но вдруг решили освоить академический рисунок, акварель. Причин для этого может быть много, но, безусловно, они станут серьезней и мощнее в своем главном деле.– Уже шестой год подходит. Школа все время в процессе, в работе, все время в движении. Наша главная задача, чтобы методика обучения была эффективна. Одаренных пока оставим в покое. Вот пришел человек неодаренный. Мы его так оптимально сумели научить, что ему этого на всю оставшуюся жизнь хватит. Он рисует, владеет кисточкой, как смычком, мы открыли ему глаза на мир, он радуется, что все может. Здорово? Здорово.– Были бы возможности – учили бы всех. У нас площади не рассчитаны на такое количество учащихся. И педагогов надо готовить. Хороший художник не всегда хорошо преподает.– Будучи еще студентом 3-го курса Суриковского института, я преподавал в художественной школе при институте. Утром я был студент, днем педагог, а к концу дня я опять студент. Быстро переключался, но деваться было некуда. Этот опыт мне помог. Сейчас много говорят о реформе образования, сводя все, может быть, к важным, но внешним вещам. На мой взгляд, самая главная беда у нас в отсутствии системы обучения в любой сфере. Не было и нет ее и в родной Суриковке. Попал к хорошему профессору – твое счастье, не попал – твое горе.– Во всяком случае, к делу не готовят. После вуза на работе приходится переучиваться или доучиваться. Когда я обучаю, стараюсь на личном примере все показывать. Все, что я задаю ученику, я должен показать ему сам и вместе с ним сделать. Он видит последовательность работы, видит, как она выполняется. И это правильнее всего. Второе: есть последовательность заданий, которая формирует академическую, рисуночную основу. Пока учащийся задание не сделал, он к следующему не переходит. Будь хоть вечным студентом. Другого выхода нет. Иначе не будет основы для совершенствования.– Сейчас это беда. Но для школ можно сделать безумно интересную систему. У меня был забавный момент. Супруга однажды говорит: «Я вожу ребенка на музыку, вожу на танцы, занимаюсь с ней английским. А ты что делаешь?» Я почесал в затылке. Она права. Но если я попробую учить дочку художеству и что-то не получится – она бросит заниматься, у нее будет отвращение, обида, огорчение. И вот что придумал. Любой маленький ребенок копирует все, что его окружает, копирует взрослых. В рисунке, в живописи он пойдет тем же путем. Будет срисовывать картинку, этикетку, все что угодно, но не с натуры рисовать. С натуры ему трудно. Я сделал контур яблока ей и себе. Покрасил свое яблоко от начала до конца, а потом те же элементарные операции она повторила. Но это уже была не просто раскраска, а как бы подготовка к такой же работе с натуры. У нее стало получаться. Ей стало интересно. Появился азарт, желание раскрасить без меня или раньше меня…– Для нашей общеобразовательной школы надо очень серьезно готовить кадры. Это главная проблема. Если у нас, бог даст, будет академия, то мы сделаем такие курсы. Назовем их условно «Курсы повышения квалификации», чтобы не обижать людей, которые преподают сегодня ИЗО. А вообще профессионализм приходит от сознания того, что ты важным делом занимаешься, ты делаешь что-то не хуже, а даже лучше других.– Сколько угодно. Вспоминаю, как пришел в Московский союз художников и показал свои работы. И такого стиля, и другого, и третьего… Думал, чем разнообразнее себя представлю – тем лучше буду выглядеть. Оказывается, этого нельзя было делать. Потом понял, что вступить в Союз очень легко. Если привык полосочками делать все, ну и делай все полосочками. Повесь двадцать таких работ – тогда скажут: вот он, творческий почерк! Тебя сразу примут-возьмут.– Нет, что вы! Если говорить искренне, очень жалко, что наш город теряет свой облик. Странные вещи приходится слышать, что Москва становится похожей на европейские города. Иностранцам очень нравится, нашим бывшим очень нравится. Приезжают, а тут все блестит, переливается… Короткая радость! Потом среди блеска могут выступить невосполнимые потери. Выходишь на Тверскую, ну, действительно, европейская улица. «Неплохо!» – скажут иностранцы. И больше не приедут. Зачем им приезжать в такой же город, как у них? Москва тем и хороша, что она Москва. Пока она есть – я ее пишу.– Я с натуры пишу маленькие акварельки. Картина в отличие от портретов всегда пишется без натуры – это сочинение. Должен быть, конечно, натурный материал, опыт, знание. Знание натуры. Ну вот, я, кажется, мастер-класс провел. На самом деле это так бывает. Сажусь на подиум, передо мной – бумага, в руках кисточка, и народ задает тему. Я ее выполняю. Помню, приехал в один регион. Мне подкидывают тему: «Лес после дождя». А за окном зима.– Нет, колонковые – самый лучший выбор. Как считали, так и считают. Никто лучшего не изобрел. Наоборот, то, что изобрели, синтетические кисточки, – самые негодные. Беличьи отличаются мягкостью, но берут много воды. Это не всегда хорошо, особенно для начинающего. Пойдут по листу потеки. Щетинная кисточка воду почти не берет, но карябает, что тоже плохо. Есть ушной волос – барсучий, медвежий. Этот лучше. Но лучше всего – хвостик колонка или сибирского хоря.– Разница есть. Наши колонковые выпускает кировский завод. Они относительно дешевые. И за рубежом покупают у нас колонок, у себя его обрабатывают, потом нам же продают. Как всегда. Западные кисточки хорошие, они потолще, круглые, стоят 100 с лишним долларов штука. Кисточки кировского завода стоят 500–600 рублей. Но при интенсивной работе они будут служить месяца полтора, а английские, французские или немецкие – прослужат несколько лет. Считайте!– И сейчас считается, и сейчас гоняются. Правда, появился и в Москве завод «Гамма». Городское правительство вложило в него хорошие деньги, но краски с питерской «Черной речкой» не сравнишь. Новый завод пошел по пути бизнеса, а, как говорится, все, что хорошее, с бизнесом не дружит. Поставлены современные станки, современное оборудование, закупаются импортные пигменты. Они химические и дешевые. Привезти, смешать, хочешь с масляной основой – будет масляная краска, хочешь с клеевой – будет акварель… Покупают «Гамму», конечно, из-за цены, но для искусства – это ноль без палочки.[b]Музей без спонсоров не создать– Скоро Провиантские склады станут выставочным комплексом. Если бы вам поручили составить экспозицию, что бы вы выставили?[/b]– Честно скажу, был бы очень рад, если бы москвичи увидели вещи из запасников Музея истории Москвы. Потом я очень ратую за Тропининский музей. Его очень интересно можно представить…– Конечно. Показали у себя работы из наших музеев, а из Музея изобразительных искусств имени Пушкина не удалось. Упрашивал директора Антонову: «Уважаемая Ирина Александровна! У вас такие сокровища акварели лежат под спудом! Покажите их в нашем музее». Сначала было согласие, а потом – отказ под благовидным предлогом.– Потому что там действительно сокровища. Я многие эти вещи знаю. Западная Европа, XIX век – высочайшие достижения акварели. Там работали огромные объединения акварелистов – испанская школа, итальянская, французская, голландская, австрийская, немецкая… У нас таких художников, которые занимались только акварелью, почти не было, кроме Владимира Гау и Петра Соколова. У всех остальных – масляная живопись и параллельно немножко акварель. Так работали Суриков, Айвазовский, Васильев, Саврасов, Левитан, Врубель… Все отдали дань акварели, но не больше.– В Англии по ней до сих пор с ума сходят. В каждом доме мало-мальски среднего достатка акварели обязательно есть. К счастью, в нашей стране, по крайней мере в Москве, изменилось отношение к акварели. Перестали считать дамским искусством.– Надежду создать на нашей базе первый в России Музей акварели ХVIII–ХIХ веков. Мы сейчас этим занимаемся. Пытаемся спонсоров под этот проект привлечь. Сам поехал в Питер и в антикварных магазинах купил несколько вещей. Но сколько я куплю? Ну, три, четыре, пусть будет пять, шесть работ. Если городской Комитет по культуре возьмет музей под свою опеку, нам дадут денег на три акварели в год. Никакой моей жизни не хватит, чтобы музей был полнокровным, нормальным. Для этого нужно 200 с лишним работ.– Приходите на выставку, я думаю, вы многое увидите. Будет, как всегда у нас, интересная концертная программа, будет показательная печать гравюр. В Манеже должна кипеть художественная жизнь. Цель выставки – не привлечение новых учащихся, не получение какой-то большей известности. Коммерческих соображений тоже нет. Выставка – бюджетная, государственная. На ней ничего не продается. А самое главное, чего я хочу, – чтобы люди могли привести своих детей. Интерес людей всегда вселяет надежду.