АЛЕКСАНДР ТИХОНОВ: МНЕ В ТЮРЬМУ МНЕ В ТЮРЬМУ ВСЯ СТРАНА ПИСЬМА ПИСАЛА

— Хорошо выглядите, Александр Иванович! Задорный смешок: — А разве у меня есть выбор? Наверное, это просто банальность: сидеть на скамеечке на Лужнецкой и, щурясь на солнце, думать о неповторимости нашего тогдашнего диалога. Что сегодняшний Александр Тихонов так мне уже не скажет. Наконец, он приезжает, я вхожу в кабинет, где уже звонят пять телефонов. И Тихонов, в ответ на какой-то звонок, живо парирует: — Что-что? Дозвониться до меня не можешь? Вынужден меня преследовать? Ты эти фокусы брось и слов таких чтобы я больше от тебя не слышал. У меня на преследования аллергия.— У меня там, под столом, подставлена табуретка. Под больную ногу. Два часа делали операцию, ввинтили какие-то металлические шурупы...— Полное вранье. Все началось вот с этого стола, за которым я сейчас сижу. Влетела группа молодцов - человек двадцать. Все перевернули вверх дном, обыскали каждый закуток, а после, в кандалах повезли меня домой.— Видимо, Виталия Георгиевича дезинформировали. Потому что на даче, которую мне, к слову, подарил лично Борис Ельцин за заслуги перед Россией, у меня обыска даже не было. Это потом уже в «черном пиаре», полоскавшем мое имя полтора года, сообщалось, будто у меня на даче нашли триста кило взрывчатки.— Везут, да. И когда привозят, начинается самый настоящий кошмар. Мою квартиру прочесывали так, что если бы там двадцать лет назад затерялась иголка, ее бы непременно нашли. Даже унитаз, простите за пикантную подробность, выдернули.— Я так понял — какую-то кассету. Что за кассета — мне не объяснили. Но в разговорах во время обыска это слово повторялось не меньше тысячи раз: «Кассета, кассета». Все видеокассеты, что были у меня дома, тщательным образом прокрутили. Причем до такой степени старались, что сломали и видеомагнитофон, и телевизор.— Самое интересное, что еще в июне я читал в газетах: разыскивается человек, которого подозревают в организации покушения на Тулеева, получивший по данным следствия семьсот тысяч долларов. Мы еще со знакомыми это обсуждали, ведь покушения на Тулеева давно уже стали притчей во языцех. Но я, конечно, и предположить не мог, что речь в этой статье идет... обо мне. А следили за мной, как позже выяснилось, уже давно. Начальник РУБОП Новосибирской области Юрий Прощелыкин, оказывается, больше года прослушивал все мои телефоны. Больше года — вас это не удивляет? То есть еще задолго до покушения на Амана Тулеева. Они знали обо мне все: и что с женой поругался, и что на подчиненного наорал. Я же нормальный русский мужик, вы поймите: и в семье ссоры бывают, и работниками порой недоволен, и по матушке могу выразиться. А они все это записывали.Мне просто не по себе становится, когда подумаю, что моя личная жизнь рассматривалась посторонними людьми под микроскопом. Причем, меня не только слушали. «Наружка», иначе говоря, наружное наблюдение — и это было. По пятам ходили.— С кем знаком, биография...— Это уже не ко мне вопрос. Но больше всего следователям хотелось, чтобы я подписал чистый лист бумаги. Я, разумеется, отказывался. Позже, когда в Новосибирске я вышел из туберкулезной больницы, приехало телевиденье. Местное. Посадили меня к себе в машину, а на заднем сиденье какой-то фрукт оказался. Как он туда попал — не понимаю. И вот он протягивает мне лист бумаги: «Александр Иванович, я ваш давний поклонник, не откажите в автографе». Я механически взял ручку, и вдруг он продолжает: «Вы только пониже распишитесь — вот здесь, в самом низу». Извините, говорю, ничего не получится.— Не церемонились. Однажды я даже услышал фразу, которую сразу не понял: «Мы тебе лоб зеленкой помажем». После спросил у других заключенных, что это значит. А они мне и объяснили: «На языке тюрьмы так говорят о расстреле».— То на «ты», то на «вы». По-разному. Мне еще такой эпизод запомнился. Я сказал следователям: «Мужики, я же у вас и помереть могу». Знаете, что мне ответили: «А может, это и к лучшему? Нет тебя, нет дела». Когда я получил сотрясение мозга...— Ночью, в камере. У меня «прострелило» больную ногу. Резкая, страшная боль, действительно похожая на выстрел. Я почувствовал, что оседаю на пол, инстинктивно попытался ухватиться за руками хоть за что-нибудь, искал любую точку опоры, но руки ловили только воздух и я потерял равновесие.Сколько пролежал так на полу — не помню. Очнулся, стал стучать в дверь, просить, чтобы ко мне привели врача. Мне сунули две таблетки, я их проглотил, запив водой из-под крана прямо, пардон, у параши в камере. Потом уже за мной пришли, забрали в тюремную больницу, где, кстати, находились заключенные с открытой формой туберкулеза...— Я не всегда сидел один. Ко мне подсаживали других заключенных. А насчет привилегий... Да это просто смешно! За все это время у меня не было свиданий с родными: когда ко мне попыталась пробиться жена и прилетела в Новосибирск, потому что ее обещали пропустить ко мне, все закончилось многочасовым допросом, во время которого на мою жену орали матом, пытались выбить из нее показания. В изоляторе в Новосибирске не было душа, и я вынужден был мыться над алюминиевой миской. Наконец, я похудел на пятнадцать килограмм от сидения на куске хлеба с холодным чаем. Даже в самолете с меня не снимали наручники. Перебрасывали с места на место. Увозили за сорок километров от Новосибирска в колонию в Линево, чтобы никто из друзей или родных меня не нашел. Да что там, меня даже в больницу не хотели класть, потому что врачам было дано понять: «дело Тихонова» может перерасти в «дело врачей» и меня выписывали с температурой тридцать девять... О каких привилегиях вы вообще говорите? — Очень хорошо, по-человечески. Говорили: «Александр Иванович, если уж с вами так поступили, то кто тогда мы, на что нам надеяться?». И еще я от них интересную фразу услышал: «Если бы Тулеева действительно заказали, преступный мир об этом бы знал раньше, чем ФСБ». Да мне вся страна письма писала: знакомые и незнакомые, пенсионеры, дети из детских домов. Рисунки, стихи, открытки.— Шесть покушений было на человека. По-моему, в комментариях этот факт не нуждается.— И я не имею к нему никаких претензий.— Я думаю, это был заказ экономического характера, направленный против Михаила Живило, президента МИКОМа. Ведь его называли инициатором покушения. А расчет простой — отобрать у Живило акции. Я же был знаком с Живило. Они посчитали меня слабой личностью, на которую стоит чуть-чуть надавить, и «чистосердечное признание» готово. Наверное, забыли, что против меня воевало двадцать стран на биатлонных трассах, и не могли заставить меня сдаться. Знаете, что больше всего выводило следователей из себя? То, что я улыбался. Этого мне просто не могли простить. — Я тоже не могу понять. Объяснения всему этому я так и не услышал.— Виктор... Я не осуждаю его, он сейчас совсем больной человек, в тюрьме брат практически ослеп.— Да, Виктор звонил мне: «Ты ездишь по всяким Франциям, Америкам, а я живу как попало». Но я же помогал ему, чем мог, может быть, он просто хотел большего. А то, что Виктор говорил на допросах... Вы видели, какого адвоката ему дали? Разве нормально, что адвокат дает интервью и сообщает: «Виктор Тихонов во всем признался»? Что это за адвокат, который оговаривает своего подзащитного? Ведь на очной ставке Виктор заявил, что я не знакомил его с Живило.— Его обещали закрыть через месяц, потом — через два месяца. Так что я уже и не знаю, когда весь этот ужас закончится. Я уже не могу обо всем этом думать: все мои мысли лишь о здоровье, о том, чтобы меня, наконец, вылечили. И, конечно, о работе. Вот сейчас у меня начинается совещание по поводу подготовки к Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити...Жизнь не стоит на месте.