30 октября: продолжение следует

[i]Ежегодно 30 октября мы отмечаем День памяти жертв политических репрессий.Без глубокого осмысления трагических событий, связанных с периодом отечественной истории, когда миллионы наших сограждан невинно погибли, претерпели страдания, горе и лишения, невозможно построение современного свободного и демократического общества.Правительство Москвы считает одной из своих важнейших задач оказание социальной помощи и поддержки тем, кто пострадал в годы репрессий, и членам их семей.Сегодня мы еще раз отдаем дань светлой памяти всем погибшим, подвергшимся политическому террору и преследованиям, и адресуем пожелания доброго здоровья, счастья, мира и благополучия ныне здравствующим людям, прошедшим через тяжелейшие испытания тех лет.[/i]Ведь это о нем строчка в поэме «Хорошо»: «Мне рассказывал тихий еврей Павел Ильич Лавут…»– Да, отец работал с Маяковским – он организовывал его выступления в различных городах Союза. Но о политике в семье не говорили. Мы жили в коммуналке на Солянке, дом принадлежал заводу «Серп и Молот», и в конце 30-х годов он был основательно «зачищен» НКВД. А рядом находилось здание, где жили иностранные коммунисты, спасенные МОПРом – Международным обществом помощи рабочим; их тоже почти всех арестовали. Я был мальчишкой, но, живя там, бывая в коммуналках своих друзей, учась с ними в одной школе, я уже тогда ни на минуту не верил в то, что арестованные люди – шпионы и диверсанты. Разумеется, я не был тогда антисоветчиком, но и убежденным «советчиком» тоже не был – во всяком случае, в школе от приема в комсомол я уклонился. Но путь к инакомыслию был, естественно, не прост.– 5 марта 1953 года… Я тогда преподавал в техникуме. Помню, все стояли с постными лицами, кто-то действительно ронял слезы. И вдруг я встретился взглядом с преподавателем физики. Мы не были друзьями, но, поймав взгляд друг друга, неожиданно усмехнулись. Нет, конечно же, была эволюция взглядов. Большую роль сыграл XX съезд. Не могу сказать, что он открыл мне глаза, но в моем понимании того общества он меня укрепил. Еще больше – события в Венгрии 1956 года.– Наверное, после процесса над Синявским и Даниэлем. Тогда появились и стали распространяться первые письма протеста. – Он не с самого начала назывался так. Сначала мы его называли Днем политзаключенного. Впервые его отметили в 1974 году. А родился он и стал отмечаться 30 октября по инициативе нашего замечательного правозащитника, к сожалению, ныне покойного Кронида Любарского.Дата достаточно случайная. В этот день Любарскому был вынесен первый приговор. Идея выступления родилась в марте-апреле 1974 года в Мордовских лагерях. Официально Любарский и такие, как он, не считались политзаключенными – они назывались «особо опасными государственными преступниками», как шпионы. И вот было решено донести до мировой общественности сведения о том, что в СССР есть политзаключенные, узники за убеждения, что противоречило даже тогдашним советским законам.Решение отметить День политзаключенного было принято весной 1974 года, чтобы до осени успеть собрать материал. А это было непросто – нужно было составить список репрессированных по двум статьям – 70-я («антисоветская агитация и пропаганда»… – наказание до 7 лет лишения свободы) и 190-1 («заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный строй») – осужденные по этой статье не считались «особо опасными», их содержали вместе с уголовниками и давали до 3 лет лагерей. – Искали – из писем заключенных на волю, из сообщений родственников. Была проделана огромная работа. И 30 октября 1974 года в двухкомнатной квартире Андрея Дмитриевича Сахарова на улице Чкалова была созвана пресс-конференция, где этот материал был обнародован. Резонанс был огромный. Вел конференцию Сергей Адамович Ковалев, который вскоре был арестован. Тем же летом был подготовлен специальный выпуск «Хроники текущих событий», где этот список (как потом выяснилось, неполный) был опубликован. – Да, этот самиздатовский правозащитный информационный бюллетень выходил с 1968 по 1983 год. Всего вышло 64 номера. Все 15 лет издателей преследовал КГБ, поэтому редакторы менялись – редактировали и Наталья Горбаневская, и Анатолий Якобсон, и Сергей Ковалев, и Татьяна Великанова, и другие.Какое-то время пришлось и мне. – Сначала это были 20–30 страниц. Машинописных – о ксероксе и речи не могло быть. К середине 70-х годов это были уже сотни листов на тонкой, папиросной бумаге. В них сообщалось о происходивших в стране политических судебных процессах, о нарушениях прав человека, о фактах сопротивления, о движении крымских татар, о преследовании верующих и т. п. Были рубрики: «В тюрьмах и лагерях», «Аресты, допросы, обыски» и другие. – Я думаю, никто не знает. Возможно, несколько сотен, возможно, тысяч. Передавали из рук в руки.– Сразу. И хотя материалы не подписывались, большинство имен авторов и редакторов рано или поздно становились известны на Лубянке. – Конечно. – Иногда они это особо и не скрывали. Известны случаи, когда велись откровенно неприкрытые, демонстративные наблюдения. Чтобы запугать человека. – Со мной напрямую – нет. Но разговаривали на работе с женой, с моим начальством: «Не надо бы Александру Павловичу… Зачем он это делает…» Или вдруг в доме появлялся давнишний знакомый и начинал меня увещевать. Ну уже было понятно, что он «оттуда».– Постоянно.– Сначала, в феврале 1980-го, у нас в доме был обыск, а через два с половиной месяца уже пришли по-настоящему.– Нет, ночных арестов, как в 30-е годы, уже не было. Рано утром. – Обычное – по статье 191-й: клевета на советский строй, «заведомо ложные измышления». – Поводом стало заявление одного знакомого – он бывал у нас в доме и «сигнализировал» в КГБ, что есть такой антисоветский человек – Лавут. Но взяли меня, конечно, за «Хроники», за письма в поддержку Буковского и Григоренко, а за то, что дал кому-то книгу Солженицына и т. п., а доносчика даже на суд потом не вызывали. – Это было не в один день. После долгих усилий удалось собраться в Доме кино на Васильевской. По-моему, 1989 год. Помню, были все «звезды» перестройки – Юрий Афанасьев, Евгений Евтушенко… Тогда и решили организовать «Мемориал». Но сколько было еще проволочек! – А разве есть сомнения? Материализована память о десятках миллионов жертв коммунистического режима. Накоплен огромный материал об истории тоталитаризма, репрессий и борьбы за свободу – разве эта память не нужна сегодня стране? Но мало зафиксировать память. «Мемориал» – это не только история, но и центр правозащитного движения, институт демократии, которая с таким трудом нарождается в нынешнем обществе. К сожалению, сегодня все более и более явно прослеживается опасная тенденция – ограничить деятельность общественных организаций, направлять их сверху в нужное власти русло. И «Мемориал» должен этому противостоять. Нужно участвовать в событиях текущей жизни – особенно там, где создается опасность реставрации тоталитарного режима – не важно, под какой оболочкой. Это тоже задача «Мемориала».[b]Подскажите адреса репрессий С такой просьбой обращаются к москвичам работники «Мемориала»[/b] [i]В истории Москвы, как и всякого великого города, есть страницы, вспоминать о которых горько. Но если говорить об уроках истории – именно эти страницы требуют изучения в первую очередь.И именно поэтому мы хотим обратиться к читателям «Вечерки», которая в числе первых подняла тему политических репрессий и уже много лет продолжает этот разговор.На протяжении многих десятилетий тема политических репрессий (коммунистического террора) была под строжайшим запретом, и даже после смерти Сталина, после ХХ съезда было невозможно ни всерьез обсуждать причины и масштабы террора, ни думать об увековечении памяти жертв.Если сопоставить масштабы государственного террора с тем, как большинство из нас мало знает об этом – остается только поражаться. Иной раз кто-то из приходящих в «Мемориал» (школьников-экскурсантов или взрослых посетителей) говорит: «А в нашей семье никто не пострадал!» Но при проверке по нашей базе данных (включающей пока только около 15 процентов общего числа репрессированных) очень часто выясняется, что репрессированные в этой семье были – если не по прямой линии, то бабушкин брат или сестра прадеда. Редко найдешь в России семью, в которой не был бы кто-то расстрелян, отправлен в лагеря, раскулачен, выслан, но младшее поколение уже и не знает о семейной трагедии. Удивляться нечему: информацию о репрессированных родственниках много лет приходилось скрывать – в СССР само родство с «врагом народа» было преступлением. В НКВД даже придумали специальную аббревиатуру ЧСИР – «член семьи изменника родины», чтобы не писать длинную формулу тысячи, десятки и сотни тысяч раз. Жены, сестры, братья, родители расстрелянных оказывались в лагерях – как ЧСИР. Наш архив собирает материалы о судьбах тех, кто попал в лагеря как ЧСИР, и о судьбах детей, оставшихся по воле государства сиротами. Мы сейчас готовим выставку на эту тему; первая небольшая экспозиция будет открыта в начале 2006 года.Мы собираем материалы обо всех репрессированных. В нашем архиве десятки тысяч дел.Мы считаем, что должна быть сохранена память о каждом, и собираем все, что приносят нам родственники и знакомые репрессированных. В условиях, когда многие государственные архивы малодоступны, наше собрание особенно ценно для исследователей, для тех, кто интересуется судьбами предков.И еще об одном направлении работ, которым мы сейчас активно занимаемся. Мы недостаточно знаем о жертвах репрессий, но мы еще меньше знаем о тех местах в Москве, которые связаны с репрессиями. Большинству, в том числе и краеведам (экскурсоводам), знакомы считанные названия – Лубянка, Бутырки, Лефортово, Бутово, Коммунарка, Донское, Ваганьковское, Яузская больница. Даже про Таганскую тюрьму вспомнят не все. А ведь мест, связанных с трагедией сотен тысяч москвичей, гораздо больше. В наших планах – подготовить книгу под условным пока названием «Топография террора в Москве». Конечно, это потребует работы в разных архивах, сотрудничества с многими организациями. Но в неменьшей мере это потребует и содействия москвичей. Мы знаем, что в первые годы советской власти на территории Москвы существовал целый ряд концлагерей; есть некоторые архивные свидетельства, но человеческих свидетельств крайне мало. Все пережившие эпоху «большого террора» знают адрес «Кузнецкий, 24», но вдруг у кого-то каким-то чудом сохранилась фотография этого здания тех лет? Есть десятки адресов, домов, из которых на расстрел увели многие десятки жителей, но только о Доме на набережной написано довольно много; история же остальных таких домов остается во многом белым пятном (список адресов, где жили расстрелянные москвичи, можно найти на нашем сайте – mоs.memo.ru). О некоторых домах мы хоть и знаем ведомственную принадлежность (например, дома политэмигрантов, военных, наркоминдела, политкаторжан, работников Коминтерна), но про то, как жили в этих домах, не написано ни в каких мемуарах; о других же неизвестно ничего.И здесь тоже мы рассчитываем на помощь москвичей. Мы надеемся, что и школьные учителя, и школьники примут участие в этой работе, и специально для школ готовим компактдиск с материалами о репрессиях в Москве. Рабочую (неокончательную) версию этого диска мы уже сейчас будем рады предоставить заинтересованным в работе по этой теме. Избитая фраза «Это нужно не мертвым, это нужно живым» в данном случае верна как нельзя более. Мы должны знать – чтобы трагедия не повторилась.Адрес историко-просветительского, правозащитного и благотворительного общества «Московский Мемориал»: