Рейтинг в тумане

, первым заместителем главного редактора радиостанции «Эхо Москвы», мы знакомы давно. Не сказать, чтобы заочно, хотя и не встречались. Такая вот шарада, возможная лишь на радио. Человек азартный, не раз и не два я участвовал в играх, проводимых радиостанцией, случалось — разговаривал в эфире с Сергеем Александровичем, а однажды — выиграл! Когда состоялось очное знакомство, я гадал: а вдруг узнает по голосу, тем более я грассирую и «глотаю» буквы. Не узнал.А разговаривали мы об играх. И не только о них.[/i] — Это интереснейший способ знакомства, общения и взаимного узнавания. В эфире мы не занимаемся экспериментами, не проводим социологические исследования и все же приходим к поразительным открытиям на тему «кто нас слушает». Какая-нибудь игра — «мушкетерская» или «шерлокхолмсовская» — вдруг показывает, что в нашей аудитории и подростки, и дети. Или полная неожиданность: немолодая женщина с потрясающей точностью угадывает результаты «Формулы-1». Или такой сюрприз: человек живет в захолустном поселке, однако же у него есть и компьютер с Интернетом, и желание играть с нами. — Игра невозможна без правил, жизнь с ее законами, налогами, выборами — тоже. Так что человек, осознает он это или нет, всегда играет. Иногда и заигрывается, относясь к той же политике, как к футболу, где есть наши и не наши и надо победить любой ценой. Нельзя проецировать правила игры на жизнь, поскольку игра подразумевает условность, это лишь модель с жесткими правилами, подчас абсурдными. Можно, но бессмысленно накладывать на реальность некие фантастические жесткие схемы — заговор НАТО, масонов, агентов влияния — и видеть между событиями связи, которых на самом деле нет.Вместе с тем некоторые правила, будучи условными, помогают организовать жизнь, упорядочить ее. К примеру, почему на выборах я могу голосовать один раз? Потому что мы так договорились! — Главное — договориться и принять к исполнению. Во Франции, например, нельзя слушать радио на избирательном участке. Пускай на тебя никак не повлияют данные, как проголосовали заморские департаменты, но — нельзя. Правило! И карточки с именами кандидатов валяются везде, но ты их должен взять, положить в конверт, опустить его в прозрачную урну, причем ее откроют с помощью рычага и при этом обязательно прозвучит «блямс». Опять-таки — мы так договорились! — Из-за французских «Кукол» Жак Ширак, полагают, выиграл выборы. Когда кукла с его лицом вползла в студию и у нее в спине были ножи по числу предавших Ширака соратников, это было так трогательно. Но игра у нас на радиостанции… Представить ее могу, однако пока не вижу разумного хода. И так-то политики выставляют себя не очень нормальными людьми, непредсказуемыми, нелогичными и не достойными уважения, а тут еще мы со своими пародиями. Нет, интерактивных опросов, пожалуй, достаточно. — Образ возникает невольно и наверняка ошибочный. Но я распознаю характер человека, а он — мой. Я понимаю, что он чувствует в данный момент, доволен ли, торжествует, раздражен. И еще тут очень важен вопрос, из-за которого мы, собственно, и встретились в эфире. Самое провальное, если, услышав правильный ответ, человек (а с ним энное число слушателей) говорит: «Ну и что?» Например, сколько весит болванка? На самом деле — 125 килограммов, а не 127. Ну и что? Действительно, ну и что? Ни уму, ни сердцу. А вот если все мы узнаем что-то интересное, если возникает радостное удивление — смотри-ка, а я и не знал! и как просто! — тогда все в порядке. — Если по-доброму, отчего и не ответить. Но иногда спрашивают с намерением поддеть, даже унизить. Не поддаться на такую провокацию, сохранить достоинство — это проблема. К сожалению, получается не всегда, мы тоже живые люди, хотя это не оправдание.— В этом много справедливого. Обратите внимание, как неестественна драматическая игра большинства оперных певцов.Точно так же и телевизионщик, лишенный взгляда в камеру, оставшись один на один с микрофоном, часто ничего толком не в силах сделать. Единичны случаи, когда человек одинаково успешно работает и на радио, и на телевидении. И чем дольше и лучше мы занимаемся радио, письменной журналистикой и телевидением, тем дальше мы расходимся. Это разные способы существования. — Если давят — не надо заниматься. Или уходить на другое радио, где говори непрерывно хоть два часа. Мне кажется удачной выбранная нами форма мелкого деления информационного потока. У нас есть программа «Силуэты», которая длится четыре минуты, хотя я уверен, что Николай Александров может рассказать о своем герое много больше — с музыкой, с документами. Свои скупые минуты есть и у Андрея Черкизова, а он способен говорить часами и очень интересно. Однако есть правила, которые нельзя нарушать. Или ты не профессионал. — В дипломе у меня написано, что я преподаватель французского и английского языков. Но никогда в жизни я не преподавал и не умею этого делать. Правда, одно время вел драматический кружок в школе, где преподавал историю Алеша Венедиктов Слава богу, иняз дает общее гуманитарное образование, в общем-то, он был всем хорош, кроме того, что мог дать работу в конце 70-х. К тому же я не подходил под категорию «беременная женщина», и мне не могли дать «свободный» диплом, даже (или тем более) если он «красный». Работал переводчиком с группами, на Олимпиаде. А потом… Есть люди, которым я обязан по гроб жизни, они дали мне возможность изменить жизнь, узнать мир и радио. Это прежде всего Сергей Серегин, который в те годы руководил французским отделом Иновещания. Меня долго переучивали, потому что язык мой рассыпался, и хотя я занимался театром, совершенно не мог говорить в микрофон. А потом пришел Михаил Сергеевич Горбачев, и Иновещание тут же откликнулось на это.Под предлогом другого языка, специфической аудитории, при общем молчаливом подмигивании мы стали делать неподцензурные передачи. Затем Сережа Корзун, тоже инязовец и тоже «француз», придумал «Эхо Москвы», и уже тут мне пришлось заняться не только кино, литературой, театром, философией, но и другими программами — публицистическими, политическими, игровыми. Всю сознательную жизнь я учу французский язык, хорошо знаю Францию, очень ее люблю и могу рассказать немало интересного, но я работаю на «Эхо Москвы» не для того, чтобы самовыразиться. — Всякая работа и, не побоюсь этого слова, искусство — это прежде всего ограничение. Гибельно, если человек не может себя ограничивать.— Рейтинги — вещь туманная. Мы не можем знать с абсолютной точностью, что в такую-то минуту включено столько-то приемников.К тому же немало слушателей сидят у приемников не потому, что их занимает тема холодной обработки металлов в полевых условиях, они просто «пережидают» эту программу в ожидании музыки или новостей. Разумеется, мы интересуемся цифрами, это серьезное подспорье, но часто бывает и по-другому. Появляется Алеша Венедиктов и заявляет: надо сделать передачу о том-то и о том-то, такую-то и такую-то. Я не уверен, что здесь только интуиция, здесь и понимание того, что в данную минуту должно интересовать слушателя, хотя что-то от озарения тоже есть.— У Алеши Венедиктова с преподавательских времен есть принцип: если человек что-то сделал и не похвастался — это подозрительно. Со своими материалами, идеями мы выбегаем в курилку или коридор, нам нужно рассказать, поделиться. Если что-то занимает нас по-настоящему, мы постоянно говорим об этом, обсуждаем, это начинает сниться. Когда Корзун с маниакальным упорством занимался созданием «Эхо Москвы», он сидел ночами, чертил, составлял графики и таблицы. Причем все это с невероятной аккуратностью, которая возникает из того же интереса. Моя мама всегда удивлялась, что у меня такие замечательные тетради по пуговичному футболу (я тогда им очень увлекался, до сих пор играю с сыновьями), все подчеркнуто, цветными фломастерами выделено… Мои тетради по теоретической фонетике были совсем другими, а ведь если как следует оформить лекции, можно было зачет «автоматом» получить. Ни за что! Лучше я двадцать раз буду сдавать… От человека можно многого требовать, если ему так интересно, что дух захватывает.Ему хочется продолжать, дописывать, создавать. С детьми это особенно очевидно: так было с «Чапаевым», так сейчас со «Звездными войнами». Гениальный фильм! — Что?! Когда мы пришли с сыном в кино, когда погас свет и на экране поползли, удаляясь, титры: «Это было давным-давно, в далекой Галактике…», — зал выдохнул, как один человек. Такое мне доводилось слышать только на футбольных матчах. Джордж Лукас не только раскрепостил воображение, он предложил модель с простыми и ясными этическими правилами: «Не надо стараться, надо делать», «Гнев уведет тебя в сторону». Это точка опоры, которая поможет и в более сложной системе, это я вижу по своим сыновьям. «Кодекс джедаев» можно накладывать на жизнь, это приемлемый способ самоограничения.Вообще должно быть нечто неколебимое. Помню, была статья в «Огоньке» сына Лысенко. Много суесловия, оправданий и обвинений, но главная мысль такая: он мой отец, и я его люблю! — У меня отец такой же. При неудаче на футбольном поле я заболеваю, я подавлен, выбит из седла. А вообще в моих доспехах дыр полно, потому что есть масса качеств, которые я терпеть не могу. Я взрываюсь, завожусь с полоборота, и это часто случается.— Всяко бывает. — Близкие не пользуются, потому и близкие. Искать слабые места тоже подло.— С дочкой Верой таких проблем нет по причине ее возраста — ей четыре месяца. А с сыновьями, Женей и Павликом, мы понимаем друг друга, мы — товарищи. — Мы можем спорить, но они знают, что я говорю то, что думаю. Ну не могу я сказать Жене, это мой старший сын, он студент-филолог, чтобы он меньше курил, раз сам дымлю. А неприятные вещи говорю не потому, что я такой хороший и якобы умный, просто я опытней. Но наставлять менторским тоном — постыдно. — Я всегда могу сказать: «Старик, я без ног, давай пойдем завтра». Но я этого не скажу, потому что не спросят. Потому что есть понимание и есть правило, переступать через которое нельзя.