«В России успешный человек всегда считался подлецом»

– В апреле, надеюсь, будет последняя фаза досъемок. И я думаю, что к концу июня мы съемки закончим. Вообще картина снималась очень тяжело. Мы все время останавливались. Я часто вспоминал «Театральный роман» Булгакова… А ведь «Каренина», этот вечный российский сюжет, сегодня снова актуален как никогда. Для меня это не академический сталактит. В героях Толстого жили те же страсти, что и в нас. Вспомним хотя бы «успокаивающие» таблетки Анны.– Да. Мне последние годы очень часто предлагали продолжить «Ассу». Я отказывался – всегда считал, что это невозможно. Но снимая «Каренину», обнаружил какието живые связи старой «Ассы» с новым временем, понял, что сейчас самое время снять «Ассу-2». Фильм по моему сценарию будет называться «Асса-2, или Вторая смерть Анны Карениной». «Ассу-2» я уже снимаю. Хотя почти все герои прошлой «Ассы» погибли, но кто-то и остался в живых. Кинорежиссера сыграет Сергей Маковецкий. В картине заняты также Александр Баширов, Татьяна Друбич.– Хотелось бы надеяться, что и он когда-нибудь осуществится. Да и часть материала уже отснята. Что меня радует в этой отсрочке – так это то, что мы становимся старше. Ведь это история очень зрелых людей. На лица Янковскогои Друбич мы с прекрасным художником-гримером раньше с трудом наносили черты взрослости. А сейчас уже не надо. Жизнь работает на нас.– Я расцениваю это не как успех искусства, а как удачно проведенную финансовую операцию. Это совершенно другое дело. И учить такого рода вещам, наверное, нужно не во ВГИКе, а в финансовой академии. Допустим, открыть там кинофакультет и учить, как вытрясать из населения деньги с помощью кинематографа.– Гайдай был очень идеологизирован? Большей деидеологизации, чем фильмы Гайдая, представить невозможно. Сила советского кино заключалась в том, что в совокупности оно давало каждому человеку – от Тихого океана до Балтийского моря – то, что он хотел увидеть. А в стране жили очень разные люди. Патриотам оно давало замечательные фильмы Сергея Бондарчука. Вот я недавно пересмотрел «Войну и мир» – ну нет сейчас режиссера, который мог бы снять десять кадров из этой картины! Тем, которые говорили, что не система плоха, а люди жестокие, нужно быть добрее – пожалуйста, к Матвееву. Он работал на эту огромную часть аудитории – «Любить по-русски» и так далее. Те, кто ненавидел систему и считал это все могучим маразмом, тоже не оставались брошенными. Они сидели и ждали следующей картины Тарковского. И она выходила – со скандалами, что еще прибавляло картине того самого аромата, который она должна нести.Кстати, я помню удивленное лицо Андрея Тарковского, вернувшегося из Свердловска с премьеры «Сталкера»: «Там вокруг кинотеатра день и ночь очередь кольцами!» И Андрей, которого травили как «некассового» режиссера, сам не мог понять, что это такое. Кстати! Этот некассовый режиссер, который умер двадцать лет назад, до сих пор дает «Мосфильму» стабильный доход в долларах – причем суммы с многими нулями.– В том, что раньше ли позже все равно придется определиться. Понять за кого мы, что за жизнь мы хотим здесь увидеть. И сколько бы нас ни убеждали, что мы вступили в счастливейшую пору деидеологизированного общества, что наше счастье в том, что мы делаем, что хотим, – это не так.Вот простейшая вещь. Уже в школе детей ориентируют на успех. Твердят: «Ты должен быть успешен». Но, во-первых, в России всегда успешный человек на некотором «общественном подозрении» – а не подлец ли он? Вся художественная литература России ХIХ века была ориентирована на сострадание неудачнику, выброшенному из общества, униженному и оскорбленному. В этом – вся история философии жизни в России. А сейчас твердят с пеленок: «Ты должен быть успешным». Учат нажимать кнопочку на компьютере, чтобы он загорелся завораживающими цветами доллара. Сам по себе этот обычный посыл на успешность уже глубочайшим образом безнравственен и разрушителен для России.Я никогда не жил в Англии, но в России, я знаю, чтобы быть успешным, нужно прежде всего распрощаться с совестью. Забыть это понятие. То есть первое условие успеха у нас сейчас – абсолютная бессовестность.– Как-то меня пригласили показать здесь «Нежный возраст». В телефонном разговоре я засомневался, есть ли в городе кинотеатры с dolby-stereo. И услышал на том конце провода мягкое недоумение. Это меня удивило, я сел в самолет и прилетел. Кстати, думал, что лететь до Западной Сибири часов шесть. А через два часа за окошком показалось мощное золотое свечение – как будто подлетали к Нью-Йорку или к Лос-Анджелесу. Самолет сел, и я увидел пирамидальное, светящееся голубым, превосходно сделанное здание аэропорта – по архитектуре напоминающее скорее какой-то большой французский аэропорт. Ночь, метель, температура около 30 градусов мороза. Но опять-таки эти градусы воспринимались как московские, скажем, пять градусов. Или шесть. И я увидел город и совершенно им очаровался.Всегда приезжаю домой из русских городов не только с чувством радости, но и с чувством огромной горечи. В каком страшном состоянии они находятся! Иногда такая тоска наваливается: кажется – это не восстановить никогда… Этот мир должен погибнуть… А от этого города идет совершенно другое ощущение. Мы привыкли жить ради детей, внуков, ради их будущего. Вот этой философии здесь нет вообще. Потому что нормальные люди построили себе нормальный мир по своему разумению. Мне страшно нравится, что здесь люди живут не завтрашним днем, а сегодняшним. И ценят эту жизнь, и воспитывают так своих детей. Хотя город довольно молодой, в нем пока мало жителей.– Это тоже не довод. Потому что по совокупности, если взять всю Россию, – такого богатства страна! Да, нефть не везде есть. Там, где нет нефти, есть древесина. А где нет древесины – есть рыба. А где нет рыбы – есть зверь и пушнина. Что-то ценное всегда можно найти. Просто везде разор, тоска и повальное воровство. А здесь город-мечта и шесть культурных фестивалей. И превосходный музей живописи. И школа для одаренных детей. Это все не следствие нефти, а следствие головы на плечах у руководителей и разумного отношения к своему богатству.– Я. Есть такая хантыйская энциклопедия. Вот я листал ее – просто из интереса к этим местам… И вдруг нашел это главное местное божество. Иногда меня серьезные православные люди укоряют: ну нельзя так, что же ты играешь с язычеством, с чертями… Нет, это не так. Для хантов, которые выживали здесь в чумах один на один с Сибирью, это очень серьезное понятие – Дух огня. Сохранение огня.Зачем нам стыдиться того, во что мы раньше верили? Огонь – это замечательное явление природы. Его надо не просто сберегать. Во-первых – уважать как стихию, которая дает жить. Потом – сберегать огонь как стихию из поколения в поколение. Не случайно своеобразным эпиграфом к фестивалю стали не слова, а фрагмент из фильма Андрея Тарковского «Ностальгия» – там, где Янковский долго-долго несет свечу.– Просто на глазах растет их умение и мастеровитость. Еще четыре года назад практически ничего этого не было. В советские времена было такое понятие – самострок. И у нас 90% набиралось тогда «самострочных» картин. Был непонятен их культурный генезис, метод, которыми они сняты. Вроде фирмА – а потом присматриваешься: да, польские джинсы, причем сделанные на Малой Арнаутской в Одессе. Вот такой вечный совковый самострок. Но уже на западный, американский лад.Сейчас сильно выросло ремесло. И очень многие картины сняты на высоком уровне. Причем удалось даже преодолеть этот безумный американский прессинг. Этот уровень ремесла – во-первых, по генезису русский, учитывая культурные корни страны. И в то же время вполне европейский. Это очень радует. Важно вовремя уйти от чудовищно фальшивого американского самострока…– Я думаю, что он возрос благодаря всем факторам и, как ни странно, нашему фестивалю тоже. Я уже 20 лет профессор ВГИКа. И когда этот фестиваль зарождался, мне лично как режиссеру абсолютно хватало фестивалей, где я мог показать собственную картину. Но я всегда чувствовал какую-то страшную пропасть, на краю которой оказывался вчерашний студент, окончивший ВГИК. Там он был обласкан. Снимал одну картину за другой, иногда ленился, и его заставляли. Объявляли гением. Такая насыщенная профессиональная жизнь во ВГИКе. Но вот ВГИК кончается, и – амба! Ты никому не нужен. У меня все время было ощущение, что неправильно, когда из ВГИКа ты сразу попадаешь в продюсерские лапы. Что обязательно должна быть какая-то щадящая барокамера, в которой можно снять очень уже тяжелый перепад давления. Я даже думал, может, завести какую-то аспирантуру при ВГИКе? Но более удачной мне показалась идея ежегодного фестиваля.– Я понимаю, что это воспринимается наверняка без особой радости и прилива светлых чувств. Но нужно обязательно знать, чем заняты головы европейских кинематографистов… Это страшно важно понимать. Может быть, вместо того чтобы обижаться, что нас не берут на фестиваль в Берлин, надо радоваться. Потому что количество просто бреда и маразма, которые являются там предметом искусства, просто зашкаливает. Поэтому я никогда ничего не запрещаю. Нельзя говорить только про чистые чувства. У нас нет цели порадовать зрителей. Главная цель международного конкурса – заставить задуматься, как нам жить в этом мире.– С очень большим трудом. С очень странного бока. Но это на самом деле предмет для размышлений. Как вообще этот фестиваль, который дает серьезную почву для размышлений и для прогнозирования. Я недавно понял, что нам не хватает теоретической разработки того, что здесь витает в воздухе. В прошлом году мы устраивали дискуссию «Куда ж нам плыть»? Это самый главный вопрос и самая главная неопределенность нынешнего времени. Ребята делают картины абсолютно без понятия, куда ж им плыть. Как бы втайне от себя.– Необходим, как ни странно. И первый раз я об этом говорю. Потому что лично мне он никогда не был нужен. Я сорок лет снимаю картины. Всегда было ясно, на чьей ты стороне, что ты отстаиваешь. Последние десять лет это абсолютно не ясно – кому служишь, что это за белый свет.– Уговаривать не приходится никого. Тот, кого начинаешь уговаривать, обычно и не едет. А едут сюда любознательные звезды. Это особый тип звезды, и это очень хорошо. У фестиваля нет таких денег, чтобы вложить их в какую-нибудь Пенелопу Крус. И смысла нет. А очень большой смысл как раз в том, чтобы делать друзьями фестиваля и молодого русского кино любознательных звезд.– Я не очень понимаю такие тематические идеи. Любовь – везде любовь. А вот где – должно сложиться само по себе. Если задать себе, скажем, «любовь на Ямайке», наверняка выйдет маразм.– Митя – дизайнер. Он окончил институт, ему уже 30 лет. Кстати, он главный дизайнер нашего фестиваля. Придумал очень хороший сайт. Мне нравится его дизайнерский стиль, я доволен его работой. А Аня в этом году заканчивает в Мюнхене консерваторию по классу фортепиано.– Да все то же, что и пятьдесят лет назад. Живое чувство жизни. С утра встаешь – глупо говорить – но масляной полоски солнечного света от окошка к двери мне совершенно достаточно, чтобы какое-то время быть вполне счастливым.