Я рожаю спектакли, как слон

– Я и сам пока не знаю.– Практически не уговаривали – я по легкомыслию обрадовался этому предложению.– Возможности реализовать театральную реформу в конкретном государственном театре.– Я и сам этого не понимаю. Важно одно – у людей должно быть право выбора: быть крепостными или рисковать. В «Театре Антона Чехова» начинающий артист не получает меньше 3000 рублей за вечер. Да, у него нет гарантированной занятости, но ее нет и в репертуарном театре, где он получает 3000 (ну, 4000 или даже 5000) рублей – но в месяц. Мне кажется, когда человек свободен, он по-другому относится к профессии, понимая, что многое зависит от его формы и от него самого.Мне кажется неправильным сидеть на одном месте – надо менять места, менять партнеров, это освежает чувства. Да, у меня есть любимые актеры, но каждый раз к этому кругу добавляется кто-то новый. Мы не обременены постоянными узами – наши встречи происходят по любви. Дважды у меня было так, что актер хотел работать со мной, но не хотел играть данную роль – и мы без обид расставались на время. Или я предпочитал другого актера. Я считаю, преданным надо быть не человеку (мне, например), а делу. Свобода дает большую вероятность успеха.– Скорее ответственно. Постараюсь хоть частично восстановить справедливость – в Театре на Малой Бронной, насколько я знаю, нет его портрета. Я вообще-то не люблю эти фотопантеоны в фойе (наверное, артисты меня не поймут). Но здесь особый случай. В истории Театра на Малой Бронной (не вообще этого здания, а данного театра) было одно явление – Анатолий Васильевич. Здесь работали и другие хорошие режиссеры, но явление, повторяю, только одно. И это должно быть внятно отмечено.– Я привык делать выводы из личного опыта, а не из рассказов, пусть даже уважаемых мною людей. Кроме того, я почти не знаю ситуаций, когда абсолютно права одна сторона и абсолютно не права другая. Я иду в этот театр не чтобы бояться или не бояться, а чтобы попытаться, и не в последнюю очередь с помощью Когана, сделать театр, востребованный публикой. Театр, в котором артистам будет интересно играть, а зрителям приходить. Мною движет исключительно азарт реформировать этот театр.– Нет, Комитет по культуре уже пригласил меня в таком качестве. Наверное, имея определенный опыт работы с данным театром, в Комитете решили, что так будет правильнее. Хотя я, конечно, с трудом представляю себе опыт двоевластия. Я ведь привык быть не только режиссером, но и хозяином в буквальном смысле слова. Привык вмешиваться и в хозяйственный процесс, вплоть до продажи билетов, потому что знаю: даже хороший спектакль может быть плохо продан.– Вообще не знаком. По слухам знаю, что там неблагополучно. После Анатолия Васильевича я туда и не заходил. Последним спектаклем, который я там видел, был «Платон Кречет». Вот на днях зашел.– Ремонт.– Нет, там два хороших репетиционных зала, очень уютная сцена. Театр на Малой Бронной нуждается не в хирургии, а в нейрохирургии – в реконструкции сознания. В августе я две недели буду присутствовать на репетициях, затем начну отсматривать репертуар, а потом встречаться с актерами и с каждым беседовать индивидуально. Примерно два-три месяца не буду предпринимать никаких шагов – ну разве что уволю актера, если он придет на спектакль пьяный. У меня есть и такой опыт – однажды я выгнал актера прямо на гастролях за то, что он был пьяный уже в поезде. И, представьте, у меня в «Гамлете» на сцене БДТ стражника играл монтировщик, о чем я тогда ничуть не пожалел. Так вот, актерам на Бронной я буду предлагать остаться на окладе или перейти на контракт, где они будут получать гонорар за конкретную роль, но сумма его будет выше оклада.– И прекрасно. Будет получать оклад. Он же принял решение. Это вопрос не качества актера, а качества личности, уровня личности, если хотите. Но, как правило, эти вещи взаимосвязаны.– Я знаю, что часть труппы настроена на работу с Романом Самгиным. Вот его я приглашу обязательно. А вообще-то я занимаюсь определенным видом театра – не очень модным сейчас. Позволю себе сказать, что это психологический классический русский театр, основанный на методе Станиславского. По-другому я не умею и, в общем-то, не люблю. Не люблю модернизм и постмодернизм не только в театре, но и в живописи, литературе – я достаточно консервативен.Если я окажусь полезен Театру на Малой Бронной, то через год наберу в ГИТИСе актерско-режиссерский курс, чтобы выращивать свою команду. Марина Хмельницкая () предлагала мне это сделать еще в 90-е годы. Но я все надеялся, что построю здание для «Театра Антона Чехова» и мои студенты смогут наблюдать весь процесс. Общеобразовательные предметы будут изучать в институте, а все, что связано с творческим процессом, увидят «на производстве». Но только сейчас я могу сказать Марине, что наберу курс через год, если все сложится.– Есть инвестиционный проект и даже площадь на 4200 кв. м. Но нам поставили условие, чтобы там не было ничего, кроме театров. А инвестору, который готов вложиться в строительство, но просит при этом еще 2000 кв. м под офисы, чтобы проект окупился, – такому инвестору отказывают. Возможно, предприниматель, который покупает яйца Фаберже и может выложить 10 млн долларов на строительство театра (не так дорого, кстати). Но те, кто реально хотел бы помочь мне, сами живут в кредит – для них такой проект неприемлем.– Я буду действовать так, чтобы в итоге получилось поставить то, что я хочу и как хочу. Наверное, буду смешивать.– Не знаю, у каждого свой опыт. Могу сказать, что в «Театре Антона Чехова» уже создана такая налаженная структура, что я могу там вообще не появляться. Конечно, я должен смотреть свои спектакли – и сами актеры меня об этом просят. Но, наверное, этим я и ограничусь в следующем сезоне. На Бронной же мне придется поставить один, а то и два спектакля, что для меня почти немыслимо – я спектакли, как слон, рожаю.– Нет, в настоящий момент все наши спектакли идут в Театре Эстрады, и в ближайший сезон я оттуда их забирать не собираюсь.– За счет проданных билетов.– Я давно мечтаю о «Дяде Ване». Но почти уверен, что в Театре на Малой Бронной она «не разойдется». Но торопиться не буду – очень уж она мне дорога.