Никакого возрождения нашего кино не происходит

Российский режиссер Павел Чухрай прилетел на Бакинский кинофестиваль «Восток-Запад» прямиком с Ялтинского фестиваля, где получил главный приз – «Большое золотое яблоко» за картину «Русская игра». В Баку его ждала новая награда – приз за выдающийся вклад в евразийский кинематограф.[b]Сразу после церемонии награждения режиссер дал эксклюзивное интервью корреспонденту «Вечерки».– Павел Григорьевич, почему вы не привезли «Русскую игру» в Баку?[/b]– Фильм остался в Ялте, где продолжаются просмотры. Мы договорились с Рустамом Ибрагимбековым, что я приеду в Баку, потому что люблю эту страну, люблю друзей-кинематографистов, с которыми нас связывает такое количество прожитых лет.Интересно было посмотреть на Баку – он стал совершенно другим, чем лет 7–8 назад. Город мощно развивается. Строительство идет. Баку становится, конечно, настоящей столицей.– Я могу на это ответить шутливо? Проявил гуманизм Российский телеканал, дав мне возможность снять картину по Гоголю, за что я очень благодарен и каналу, и лично Сергею Шумакову, моему главному продюсеру. Потому что сегодня невозможно снять серьезную картину без культурных продюсеров, которые думают не только о кассе, но еще о необходимости с экрана говорить с людьми на русском языке о чем-то существенном. Как в поговорке: «Художника легко обидеть, гораздо труднее помочь ему материально». Всегда во все времена не хватает людей, которые могут помочь художнику. А без таких людей ничего не сделаешь.– Без индустрии кинематограф как культурный поток представить вообще невозможно. Кино должно быть и развлечением, и искусством, и попыткой в назидательной и в неназидательной форме что-то сказать. Мы все время противопоставляем одно другому, а это просто разные вещи. И они должны существовать параллельно, не входя в конфликт друг с другом.– Интуитивно. Я разговариваю со зрителем, мне понятным, мне близким. Но все равно потом приспосабливаю картину к более широкой аудитории и думаю о ней, конечно, тоже.– И в первую, и во вторую, и в третью, и в последнюю. И только так. Мне захотелось это снять, потому что меня это волнует. Сначала тебя волнуют проблемы, потом ты начинаешь придумывать героев. Если ты сопереживаешь, ощущаешь это как что, может быть, что-то получится. Если этого нет, то шансы для меня лично равны нулю.– Нисколько не автобиографичны. Это истории, основанные на том, что ты видел, что тебе рассказали, что ты нафантазировал, глядя на какого-то человека. Мне разные люди интересны. Для меня очень много значат физиономические данные, образ человека. А дальше мне просто интересно понять, как он живет, о чем он думает, что он чувствует. И вот из этих людей появляются обычно герои фильмов.– Сейчас мы доделываем копию картины. Как только освобожусь, сразу запрусь и буду писать, есть несколько замыслов из прошлого, из настоящего. Хочется сделать картину о современности. Но почему-то у меня, к сожалению, опять возникают замыслы про какие-то годы из прошлого века. Я устал работать над этим материалом. И поэтому, если я найду поворот, который будет достаточно убедительным, а не просто задуманным мною, то буду делать про современность.– Кроме кино, в жизни много хорошего. Есть путешествия, есть семья, есть внуки. Это все важно. Я трудоголик. Если я начинаю работать, то могу работать по 24 часа, пока люди держатся на ногах. Но когда заканчиваю картину, то естественно, переключаюсь. Для того чтобы что-то выразить, что-то написать, надо жить. Без этого ты не получаешь впечатлений, и ничего не получается.– Даже не знаю, что вам сказать. Я вообще считаю: чтобы получился просто хороший национальный кинематограф, семинарами ничего сделать нельзя.Леонардо да Винчи и Микеланджело родились примерно в одно время не случайно, просто была востребованность общественная. Для того чтобы можно было серьезно говорить о национальном кино, есть только один путь – полная востребованность общества в этом продукте. И тогда не надо будет рассуждать, какие надо делать фильмы – коммерческие, некоммерческие, – оно само как-то определяется. В маленькой стране это гораздо сложнее. Если даже в большой России это не получается...Вспомним фильмы, которые снимались в Советском Союзе на национальных студиях. Они, с одной стороны, были национальным кинематографом, но их смотрели на всем пространстве. Не потому что это какая-то экзотика, а потому что проблемы были общие. Вот в чем дело – общие проблемы. Искусственно не станут азербайджанские фильмы в Европе востребованы, если жизнь будет здесь другая.Сколько бы мы об этом ни говорили, она другая, и все. Кстати, и все рассуждения по поводу возрождения российского кино – это фикция полная. Возрождение не происходит. Есть картины, в которые были вложены государственные ресурсы, со страшной рекламной экспансией, они сделали свое дело. Но общество все равно смотрит американское кино.– Например, мой «Вор» практически не катался в России. И только после того как получил какие-то призы за границей, к нему было привлечено внимание внутри страны, показы по телевидению сделали эту картину известной. Такая же ситуация у «Водителя для Веры», потому что поставили фильм в прокат летом, когда его никто вообще толком не видел, была слабая рекламная кампания. И только когда он прошел по телевидению, получил какие-то заграничные премии, его заметили у нас.Я для себя в этом смысле решил жить по формуле: делай что должно, и будь что будет.– Я ничего неожиданного не жду. Потому что считаю, что наше общество не созрело для настоящих демократических выборов. Я не хочу давать рецепты. Но в том, что в Туркмении выбирается самый потрясающий, самый гениальный вождь всех народов, ничего для меня странного и неожиданного нет. Невозможно там представить ни Путина, ни Буша, никого другого. Недаром говорят, что каждая страна достойна тех правителей, которые у нее есть. Выборы – это всегда двустороннее движение, никогда не бывает случайностей. Насколько мы как общество созрели в наших демократических институтах, таких правителей мы и будем получать. Они могут быть, к счастью, неплохими, значит, в этом есть и наша заслуга, хуже – наша беда.– Любимый город, в который всегда хочется возвращаться, который я люблю и где комфортнее всего себя чувствую. И я рад, что за последние годы он меняется к лучшему, мне за него не стыдно.