Эльдар Рязанов всегда снимал для себя

К нам в гости, на традиционное чаепитие в редакции, заглянул Великий сказочник экрана. И совсем не потому, что ему вот-вот стукнет (честное слово!) восемьдесят лет. А просто по старой и доброй дружбе и душевному расположению. А мы, журналисты «Вечерки», размякнув у самовара с баранками от такой «нечаянной радости», воспользовались случаем и закидали мэтра вопросами, на которые он терпеливо отвечал два с лишним часа.[b]Итак, все, что вы хотели знать об Эльдаре Александровиче Рязанове, его фильмах, книгах, стихах, жизни творческой и личной, но стеснялись спросить… Мы сделали это за вас.– Эльдар Александрович, как ощущаете себя в канун своего юбилея? Как настроение? Чувствуете, что вы уже классик отечественного кино?[/b]– Нет, не чувствую. А чувствую, что старость хуже молодости, грубо говоря (). Это однозначно. Но вообще с головой вроде все в порядке, со способностями, с фантазией тоже, как и с творческими ощущениями, а физически… Конечно, природа наносит удары, причем в основном в спину. Вот что ужасно.– Честно скажу, многие годы я был как бы выразителем вкусов огромного количества людей. Но после перестройки для некоторой части зрителей я стал эдаким… ихтиозавром что ли. Одни зрители умерли, иные уехали в Америку, в Израиль, в эмиграцию. Но еще какое-то количество моих зрителей осталось, слава богу.Но я могу сказать одно: я всегда снимал такие картины, которые сам хотел бы посмотреть как зритель. А поскольку зритель я благодарный, то вроде получалось снимать кино, интересное многим.Я перманентно то входил в моду, то выходил из нее. Но я для этого ничего не делал. Я просто жил как жил. И снимал, что хотел, что чувствовал. Конечно, мне не все удавалось снять в советское время, что я хотел. Но я никогда не снимал того, чего не хотел.– Какой из ваших фильмов тяжелее всего шел к зрителю?[/b]– «О бедном гусаре замолвите слово». Мы с Гришей Гориным написали сценарий о КГБ, про его провокациях и подлостях. Поскольку мы не могли это делать на современном для нас материале, то мы все погрузили в николаевскую Россию с ведомством Бенкендорфа, III отделением, которое олицетворяло для нас Лубянку. Вся история там замешана на провокациях, на проверке лояльности царю и отечеству, что тогда считалось синонимами. Это была интрига картины.В 1981 году началось вторжение в Афганистан. И тут Сергей Георгиевич Лапин, министр телевидения, сказал: «Нам не нужна картина, где особисты проверяют армию». Нам приказали убрать героя – представителя III отделения.Мы сделали Мерзляева графом, тайным советником (его замечательно играл Басилашвили), стукачом по призванию. Но затрещали мотивировки, ибо ради мундира подлости делались мгновенно, от испуга, а тут было совсем иное.– Был у нас в Госкино Анатолий Богомолов, главный редактор, которому я дал это читать. Одного его слова было достаточно, чтобы картину запустили. Но что-то он вилял, никак не хотел со мной встретиться. Наконец, я настоял и пришел к нему. Он сидел, что-то писал, не здороваясь, не поднимая головы, не глядя на меня, сказал, протягивая рукопись: «Вот, возьмите, это нам не надо». И продолжал писать.Я посмотрел на него и ответил: «Я понимаю, что сценарии о чести и совести вам не нужны!» Ушел и хлопнул дверью так, что она чуть не слетела с петель. Внизу из автоматной будки тут же набрал номер Лапина, руководителя ТВ.Надо сказать, что отношения между министрами кино и телевидения были хуже, чем тогдашние отношения между США и СССР. Это были жуткие дрязги. И я пришел к Лапину. Тот – по контрасту – был очень любезен. Кофе, чай и так далее. Я сказал, что хотел бы сделать картину, но Госкино не нравится сценарий. Этого было достаточно. Он, не читая сценарий, заявил: «Мы будем делать эту картину». За две минуты решился главный вопрос. А потом мы часа два разговаривали о поэзии. Он оказался тонким знатоком. И нарвался на другого тонкого знатока. Мы пели друг другу соловьем. Мы цитировали Мандельштама, Пастернака, Цветаеву, Ахматову из парижских, американских, немецких изданий.У нас обоих была дома запрещенная к ввозу литература. У него – потому что он был министром. А у меня – потому что я ездил на всякие зарубежные фестивали. У меня в полном собрании сочинений Цветаевой был и знаменитый цикл Марины Ивановны, который назывался «Подруге», посвященный Софье Парнок, в которую поэтесса была влюблена…– Это оттуда были взяты стихи для «Иронии судьбы»?[/b]– Не только в «Иронию». В «Жестоком романсе», помните, «Под лаской плюшевого пледа»? Это тоже было посвящено Парнок. Эти стихи тогда не публиковались у нас. Публика их не знала, а кто случайно прочел, считали, что все посвящено мужчине. «Мне нравится, что вы больны не мной...», «Хочу у зеркала, где муть…»– Да, я предлагал двухсерийный проект в Творческое объединение Чухрая. А мне сказали, что похождения пьяного доктора никого не интересуют. И я пошел на телевидение. И опрокинул все представления о комедии. Считалось, что комедия должна быть стремительной и короткой. «Ирония» шла 3 часа 15 минут! Выяснилось, что в искусстве нет никаких канонов, правил. А далее – уникальный случай! – после телепоказа(!) была заказана киноверсия.– После того как сделал, действительно лет 25 не смотрел. Но потом я как-то болел в новогодние дни. Какая-то простуда была. И по всем каналам гоняли «Иронию». Я посмотрел. И сказал жене: «Ты знаешь, я начинаю понимать народ». Понравилось. Я смотрел ее, как чужую ленту, как свежую, потому что многое забыл. Я вообще свои картины очень редко смотрю…– Как решились на «Карнавальную ночь-2»?[/b]– Как-то я напомнил Эрнсту, что в декабре будет 50 лет «Карнавальной ночи». Он сказал: «Да?! Это надо отметить. Давайте мы вам построим павильон». Я задумался. Что я буду делать в этом павильоне? Неужели Гурченко снова будет петь те песни, которые она пела 50 лет назад? Но подумал, что если телевидение готово построить павильон, а это довольно дорого, то, может, имеет смысл сделать ремейк? Ведь это будет единственный случай в истории кинематографа, когда ремейк своей картины 50 лет спустя делает тот же режиссер.– Я думаю, имеет смысл делать римейк только в том случае, если первая картина была любима народом. «Карнавальная», с этой точки зрения, идеально подходила. Это была картина, направленная против сталинизма. Такой ледокол, знамя оттепели. Одна из ряда: «Весна на Заречной улице», «Дом, в котором я живу», «Сорок первый»... Все эти картины взрезали сталинский лед.– Найти новую фигуру – аналог Огурцова. Огурцов в те годы – дуболом, болван, вооруженный марксистскими догмами. Существо, не любимое поголовно всеми. Надо было найти человека, которого так же не любят, как тогда Огурцова. И мы решили, что это должен быть выкормыш из комсомола, взяточник. То, что сыграл изумительно Маковецкий.Мы назвали его Кабачков. Кстати, этот дом культуры носит имя Огурцова. И Кабачков как бы его последователь. А дальше там появились и многие новые персонажи. Алена Бабенко отлично сыграла роль героини, что прежде исполняла Гурченко. Сережа Безруков – роль Юры Белова. А Валя Гафт – роль лектора в исполнении Сергея Филиппова. На этот раз персонаж назывался политтехнологом.Но там появилось много новых ситуаций. Например, то, что здание продали. Причем в новогоднюю ночь ОМОН врывается во время праздничного концерта. И в этом тоже примета нынешнего времени.– В общем, я этой картиной доволен. Она была показана один раз, вечером 1 января. Ее видело не так уж много народу, думаю, большинство было под «большой балдой». Но телевидение, я знаю, намерено показать эту ленту в новогодние дни.– А почему все-таки «Иронию судьбы-2» снимает Тимур Бекмамбетов, а не Эльдар Рязанов?– Эрнст предлагал мне это неоднократно, но я наотрез отказывался. Понимаете, здесь ситуация особая. Во-первых, я не мог ее делать, потому что мы с Эмилем () в 94-м году продали право ремейка. Жили мы тогда плохо. Я помню, моя жена покупала двести граммов сметаны, потому что на килограмм денег не было.Пришел один человек и сказал, что хочет купить право на экранизацию, на ремейк. Меня Эмиль спросил: «Ты будешь делать ремейк?» Я ответил: «Да нет, ни за что, что я – сумасшедший, что ли?» И мы продали. За очень маленькие деньги. Дураки, не понимали. Потом было огромное количество предложений. Но… пусть дерзают молодые.– Куда все-таки катится наше российское кино?[/b]– Произошла печальная история. Советская власть запрещала заграничное кино, чтобы не было на экране всяких педерастов, лесбиянок, антисоветчины. И люди смотрели гомеопатическими дозами то, что власть пропускала. А когда после перестройки кончилась цензура и невероятный поток американщины рванул на наши экраны, мы просто захлебнулись.Американское кино, безусловно, великое кино. Там есть потрясающие фильмы и режиссеры. Но у нас покупали пакетами фильмы группы B и C, потому что так было дешевле. Публика рвалась на боевики. Это когда человеку наносят такие удары и ранения, что после он, в лучшем случае, должен год лежать в реанимации в коме, а он в фильме через секунду вскакивает и в ответ наносит такой же удар. А противник, который после этого должен как минимум на кладбище ползти, отвечает еще сильнее. Наша молодежь от этого балдела.В кино в основном стали ходить молодые люди, необразованные. И наша кинематография стала невольным заложником этого вкуса. Прокатчики хотят, чтобы наши фильмы были такие, как западные. Но чужой успех, чужую манеру повторять не надо. Этого прокатчики не понимают. А многие наши режиссеры, «задрав штаны», стали бежать за этим самым заграничным «экшном».– Но у российского зрителя другая аура, у нашей публики другой менталитет, вкусы! Вкусы не пересаживаются мгновенно. Это очень длительный, может быть, вековой процесс.Мы себя отгородили после 17-го года от Запада. После немого кино, «Броненосца Потемкина», который имел мировую славу, мы остались в изоляции. И даже такие замечательные фильмы, как «Депутат Балтики» или первые две серии о Максиме, успеха на Западе не имели, потому что это уже было классовое кино, хотя фильмы были потрясающие. Мы, во-первых, выбыли из обоймы мирового кино. И дальше у нас стало происходить черт-те что. Кто-то пытается подражать Западу, кто-то пытается пересадить это на российскую почву, кто-то подлаживается под вкус дебилов. Я смотрю кино – ну, я это все видел раньше и в лучшем исполнении.– Ничего подобного! То, что из Великой депрессии, из страшного кризиса 29-го года Америку во многом вытащил Голливуд своей идеологической установкой, что каждый сам кузнец своего счастья – это факт. Огромный костяк замечательных картин воспитали патриотизм американцев.А мы, наоборот, рассказываем о том, какие мы гадкие, мерзкие, чудовищные. Нам хочется перещеголять иностранцев в показе «грязной России». Тем более что найти изобразительные подтверждения несложно. У нас огромное количество брошенных заводов, деревень, где нет водопровода, электричества… Разгул преступности, бандитизма, обнищание народа…– Я считал, что, когда происходит смена социального строя, смена формации, обязательно появляется новая плеяда талантливых кинематографистов и писателей. Скажем, если говорить о начале советского периода – это Эйзенштейн, Ромм, Козинцев, Трауберг, Герасимов, Райзман.Когда состоялся XX съезд партии, появилась наша плеяда – Тарковский, Кулиджанов, Алов, Наумов, Гайдай, Ростоцкий, Чухрай.Сейчас, когда произошла смена социалистического строя на капиталистический, у нас, по идее, должна появиться новая плеяда. А ее нет. Есть отдельные персонажи, кто-то более талантлив, кто-то менее. Но все хотят друг друга переплюнуть гробами, насилием, контрольными выстрелами, матом, стриптизом, траханьем и т. д.– Когда вы себя комфортнее ощущали – при советской власти или сейчас?[/b]– Никогда. Тогда была работа на сопротивление идеологической ситуации, а сейчас на сопротивление финансовой. И то и другое отвратительно.Теперь я себе сказал, что больше не буду ходить просить деньги на фильм, это унизительно в моем возрасте. Но если бы нашлись люди, которые бы сказали: «Что-то Рязанов ничего не снимает. Надо дать ему денег, пусть снимет что-нибудь», я обязательно снял бы. И, как мне кажется, недурственно – добавил интервьируемый скромно и засмеялся...– Разные есть задумки. Я, например, хотел поставить в Театре сатиры мюзикл «Расстрельная комедия» по мотивам сценария «О бедном гусаре замолвите слово». Андрей Павлович Петров написал дивную музыку, новую и много. Но выяснилось, что из театра в это время ушел Гаркалин, которого я думал сделать Мерзляевым, кто-то умер, не нашлось денег… И все это не состоялось в конечном итоге. Но я бы хотел поставить именно мюзикл, тем более что есть такая артистка, как Алена Бабенко.Актеры у нас замечательные. Просто прекрасные, ничем не уступающие моему поколению.– Понимаете, у меня тщеславие. Я всегда считал себя очень фотогеничным. И хотел играть. Но никто не приглашал. Поэтому пользуюсь служебным положением. Если вдуматься, оно существует для того, чтобы им пользоваться, иначе зачем оно нужно? Вот и все. Но все-таки меру знал, на главные роли не замахивался, играл маленькие эпизоды, в основном спал.– А почему, собственно, у вас – вдруг Андерсен?[/b]– Ну, ответ в фильме. Вот такая судьба мне интересна. Дело в том, что я очень люблю рассказывать о том, что я знаю, а другие не знают. Этим вызвано огромное количество моих телевизионных программ. Таких как, например, «Парижские тайны Эльдара Рязанова».В этом цикле была программа о Зиновии Пешкове, родном брате Якова Свердлова, крестнике Горького, который умер генералом армии Франции. Эту передачу я делал около года. И она стоит многих моих фильмов. Или Роман Гари. Удивительная личность. У него тоже невероятная судьба, не буду рассказывать.Я сделал еще цикл «Поговорим о странностях любви». Что, к примеру, вы знаете о Герцене и Огареве? Что они клялись на Воробьевых горах? А у них была такая личная история, что Дюма обзавидовался бы! Потому что жена Огарева влюбилась в Герцена, родила ему троих детей. И дети называли Огарева отцом, а Герцена дядей. Ибо они эту историю скрывали от всех, чтобы не компрометировать свое революционное дело. Там черт знает что происходило!..Я сделал восемь таких программ – о Пастернаке, Грине, Достоевском, об Эйнштейне, Савве Морозове, Горьком. Но… у меня ужасное подозрение, что я живу в невежественной стране, где никому ничего не интересно. Я же хочу поделиться тем, что знаю. А знаю много, я прожил большую жизнь.Я с трехлетнего возраста полюбил чтение. И люблю это до сих пор. Это самое прекрасное занятие, не говоря о любви, естественно.Почему я сделал фильм об Андерсене? Потому что никто не подозревает, какой это был человек.– Откройте секрет, откуда у вас такое красивое имя?[/b]– Вы знаете, оно не такое уж красивое, оно мусульманское. Просто мои родители перед моим рождением жили в Персии. Мама работала в торгпредстве, отец тоже, а на самом деле был разведчиком. И потом он там засыпался и их выслали в 72 часа. Где-то на Востоке они меня заделали, скажем так. И потом приехали сюда.А время было такое, когда стало модно называть не по-нашему. Например, Индустрий, Ноябрина, Владлен, Стален, Мэлор… Эльдар – это тюркское имя. Мне говорили, что оно обозначает. Не помню. Но звучит красиво. Я благодарен родителям, потому что мне это очень помогло в начале. Люди, которые впервые встречали такое редкое сочетание – Эльдар Рязанов, – запоминали его сразу.– С удовольствием. Я понимал, что старость надвигается, что невозможно делать все время картины. Но понимал тем не менее, что не работать в старости я не смогу. И я пошел лет восемь назад к Юрию Михайловичу Лужкову с идеей сделать такой киноклуб, где показывали бы комедийные фильмы, шли шоу, демонстрировались спектакли. Он очень этим делом загорелся и сказал: «Давай».Эта идея московского правительства, к моей радости, нашла поддержку в Мосгордуме. И я начал искать помещение. Нюанс заключался в том, что нужно было найти свободный кинотеатр. Все, что находилось в центре, было уже, извините за выражение, схвачено. Через два с половиной месяца мы поняли, что кинотеатр «Казахстан» на Ленинском проспекте подходит. У него есть только один большой недостаток – рядом нет метро. Но все остальное годилось. И через пару месяцев вышло постановление правительства Москвы.– В ужасном. Там не показывали кино 14 лет, торговали мебелью, вся аппаратура сгнила. Зал был превращен в склад мебельного магазина. Когда мы вывозили оттуда мебель, то под ней обнаружили чьи-то две автомашины. Говорили, что там была какая-то перестрелка, нас пугали как могли. Мы искали спонсоров. Они приходили, у них текла слюна от счастья. Но когда узнавали, что это богатство не мое, а принадлежит городу, то смывались.И лишь когда префект Валерий Юрьевич Виноградов, который сейчас один из заместителей Лужкова, взял инициативу на себя, воз сдвинулся – началась реконструкция.Этот клуб принадлежит городу. Это государственное учреждение. И я очень рад этому, потому что у меня нет комплекса «Рязанов и сыновья». Если бы это перестраивал я, то сейчас был бы в психушке, а не разговаривал с вами.– Мы хотели, чтобы было понятно, куда идти. Есть Эльдар Рязанов, и понятно, куда люди идут. Хотя есть еще Эльдар Шенгелая – но в Тбилиси. Есть Эльдар Кулиев – но в Баку. Так родилось название, которое Юрий Михайлович принял охотно – киноклуб «Эльдар». У нас идут лучшие фильмы, причем для разных категорий зрителей, в том числе фестивальные.Мы проводим творческие вечера, спектакли, концерты, встречи с артистами. Главное – у нас замечательная интеллигентная публика. Многие из учебных заведений, МГУ. Интеллигенты – люди небогатые, но у нас дешевые билеты. У наших сотрудников маленькие зарплаты, но это самоотверженные энтузиасты, замечательный народ. Так что клуб – это замечательная выдумка.Конечно, работа в нем не поглощает всего моего времени. Может быть, поставлю какой-нибудь спектакль или начну делать телевизионные программы. Потому что работа дураков любит, а я, как известно, отношусь к этой категории человечества.Но главное – знаете кем я работаю в клубе? Вывеской! И это мне нравится.– Мы ностальгируем по вашему циклу «Поговорим о странностях любви». Хотелось бы продолжения. Но вопрос личный. Какие странности любви случались с вами в жизни? Какая из них главная?[/b]– У меня никаких странностей в любви не случалось. Это не обомне. Это не автобиографический цикл.– Это самое главное чувство, которое правит миром.– Понятия не имею, читайте, вернее, разглядывайте «Камасутру». Не знаю, что вам сказать. Ну, наверное, есть. Я не теоретик.– Естественно. Кто же из нас не был обманут? Не найдешь такого человека.– Да? Покажите мне этих девушек. Или дайте их телефоны.– Нет, у меня его нет.– Моя жена Эмма. Она наводит на меня всякий глянец, а потом говорит: «Страшно тебя одного без охраны отпускать. Боюсь, что вдруг ты не придешь домой». Но при этом очень старается.– Не то слово.– Я стал сознательным. Стараюсь есть мало и не есть поздно. Ничего нового не скажу. Все так живут, кто хочет избавиться от веса. Я в этой борьбе изнемог и терплю все время поражения. Вся жизнь в борьбе. До обеда борешься с голодом, а после обеда со сном.– Вы много путешествуете по делам. А просто на отдых получается ездить?[/b]– У меня каждый фильм – огромная затрата сил. После съемки фильма душа напоминает пустыню Сахару, в которой все выжжено. Кажется, что больше там никогда ничего не взрастет. И поэтому отпуск – это восстановление сил. Для меня важно поехать на берег моря, жить жизнью растения, которое только читает книжки и плавает.Раньше я старался в Пицунду ездить. Сейчас вот был на Крите. Еще в Хорватии. Короче говоря, стремлюсь к морю. Вообще, в Анталию или на Кипр я еду из-за нашего климата. У нас лето наступает поздно, мало теплой воды.– Мне лучше всего на Валдае. Я люблю отдыхать там, где чувствую себя хозяином. Я в своей стране, все разговаривают на моем языке. Мне здесь комфортно, удобно. Я люблю этот край, этих людей. У меня такая рыбацкая хижина, как мы с Эммой ее называем. Это замечательный край, красивый, с чудесными людьми. Мы ловим рыбу, купаемся, хотя там довольно свежо. Но ведь я делаю каждое утро зарядку около часу и потом обливаюсь студеной водой.А за границей я в гостях: еду туда, как на медицинскую процедуру: плавание, лежание под зонтиком с магнитофоном и книжкой. И никаких экскурсий. Своего рода терапия. И оттуда все время хочу уехать.– Там – нет. Потому что я не могу писать об экзотике. Стихи слагаются на родине…