Игорь Верник без улыбки

– Одна из первых. Но такая, чтобы все крутилось вокруг меня – первая.– Мне очень понравилась роль и сам персонаж. Талантливый сыщик, человек, прошедший войну в Афганистане. Родом из писательской среды. Совсем не кабинетный работник. Немножко белая ворона среди своих коллег. Хотя он вовсе не выписан одной правильной краской. Человек без позы. Не требующий званий и чинов. У него есть другие ценности, на которых он вырос.– Как только меня утвердили, режиссер поставил передо мной главную задачу: не улыбаться. Все двенадцать серий!.. Знаешь, меня часто спрашивают: как мне удалось научиться такой улыбке? Но это же моя природа, моя суть, мое отношение к жизни. И мне как раз интересно сыграть состояние, когда даже позитивная информация воспринимается без улыбки. У моего героя другая форма радости. – Конечно, главное я искал в себе. А где еще? И, представь, мне близок этот человек. Хотя лично я вращаюсь скорее в том мире, где живет героиня фильма, певица. В ярком безумном мире, где все ходят на головах. А мой герой очень твердо стоит ногами на земле. Но это как раз тот Верник, которого никто не знает. Кроме только очень близких мне людей. – В последнее время ты много снимаешься. Недавно ты закончил работу у того же Всеволода Плоткина в сериале «Лифт». Съемки – это жесткий график жизни. Сложно было перестроиться? – Какое-то время назад для меня было убийственно так рано просыпаться. Я по природе сова. Когда я начал сниматься во «Времени жестоких», с удивлением узнал, что световой день такой длинный. Привык. В восемь утра – уже на площадке. Грим, костюм и – поехали. Я научился сводить до минимума все лишнее, особенно с утра. Я знал весь маршрут: зубная щетка, паста, душ. Знал, где лежат вещи в коридоре. Звонил будильник – я вставал. За окном темнотища. Я входил в ванную: душ, чистил зубы, приходил в себя, одевался. С ночи клал себе пару йогуртов. Съедал или по дороге, или на съемочной площадке. Брился, пока меня гримировали. – Когда мы снимали в Абхазии сцены боя, было жутко. Я бежал через огонь, вокруг все стреляли, передо мной все взрывалось. И нужно было очень точно это делать, потому что пламя было направлено так, что после взрыва оно ударялось в стену. И если бы я на долю секунды опоздал, мог бы загореться. Однажды замешкался – опалило волосы. И та-а-ак страшно, просто немыслимо. Хоть все это кино, но оно требует большого мужества. Трудно даже представить, что проходили ребята, которые воюют… Здесь заряды холостые – и то страшно. Еще я прыгал со второго этажа на землю, и за мной взрывалось здание. – Конечно, были. Они не все отдавали мне, хоть я и пытался. Я бы, наверное, с удовольствием делал все трюки. Мне нравится. Наверное, каждому мужчине интересно играть такого героя. Но и каскадер тут не лишний.– Я обязательный. Но английская пунктуальность мне несвойственна. Что касается организованности… Ну, представь себе, как трудно ездить по Москве. Когда я еду на спектакль, на съемку или на шоу – это всегда связано с экстримом! И я еду-пробираюсь по каким-то узкими улочками, даже нарушая правила – приходится. Я уже изучил разные маршруты. Зимой мне пришлось даже бросить машину на проспекте Мира и ехать в метро, потому что перед Новым годом были жуткие пробки. А я опаздывал в театр, и другого шанса уже не оставалось. – В конце того года. Тоже попал в какую-то экстремальную ситуацию. Но каждый раз, когда я спускаюсь в метро, особенно если еду во МХАТ, испытываю очень теплое ностальгическое чувство. Все метро ругают, а я б, моя воля, ездил только на метро. Это быстро и удобно: тебя везут, и все. А этот маршрут мне дорог, потому что сначала я четыре года ездил в Школу-студию МХАТ, потом уже лет пятнадцать в сам МХАТ. – Да я, помню, надвинул шапку на голову, почти на глаза… Но, знаешь, я заметил, что в метро люди больше смотрят в себя, а не друг на друга. – У-у, с ними у меня, можно сказать, доверительные отношения. Мы приветствуем друг друга на всех перекрестках. Если меня останавливают свистком ГАИ, то подходят: «Опять нарушил… Ну что, до следующего раза?» На всех моих маршрутах они уже знают мои пробки. Иногда я даже приглашаю их в театр, на съемки. – Да. Мне важно, что они видят мои работы. Когда на «Ретро» зал встает и несколько минут аплодирует стоя – это огромное счастье. – Частенько. Нам даже не нужен повод для встреч. Без звонка, наверное, ни один день не обходится. Когда мы стали жить отдельно друг от друга – это было непросто. Мы же всегда были рядом, у нас разница в пятнадцать минут, собственно, отсутствие всякой разницы! И когда я женился в первый раз, и сейчас, когда я женат во второй раз, мы все равно не расстаемся надолго. Моя жена иногда шутит, что выходила за одного, а нас оказалось двое… – Люблю вечерами посидеть где-нибудь с друзьями, поужинать. Горные лыжи – это замечательно. Но, честно говоря, давно не помню, чтобы у меня была возможность подумать, как провести свободное время. Чаще я думаю о том, как было бы хорошо, если бы у меня появилось свободное время. Если бы оно было, я бы больше времени проводил с женой, с пятилетним сыном, с братом, с родителями. – Я очень люблю вкусно поесть. Но когда я снимаюсь, у меня здоровый завтрак и нездоровый ужин. Нездоровый – потому что не раньше десяти вечера, а то и в час ночи. С этим воюют все диетологи мира. Но вечером на меня находит желание отквитаться за день без еды! – Японскую, итальянскую, французскую. Очень люблю руколу с креветками и ризотто с белыми грибами и с трюфелями. А когда я вхожу в «Обломовъ», естественно, испытываю волнение, потому что там висит портрет моего художественного руководителя. (.). И это тоже добавляет настроения.Олег Павлович, между прочим, любит поесть. Я помню, мы с ним стояли на какой-то репетиции, он принес воблы, угостил меня, и мы ели ее с ним за кулисами – прекрасно! Он приходит принимать спектакль – в руках: сок, орешки… Антону что-то такое передалось. Он гениально готовит. Понятно, почему он занялся ресторанным бизнесом. Кстати, с Антоном я в первый раз в жизни снимался в кино. Мы играли гусар. Но только меня-то привезли на автобусе от «Мосфильма», а Антон приехал на своем «Москвиче». И это был шок, событие: молодой парень на своем автомобиле… – Папа, конечно. Мама всегда много работала да никогда и не отличалась кулинарным даром. Но у нее есть два хита: гречневая каша, которую мы много лет ели утром, днем, вечером и ночью, и борщ. Иногда каша перемежалась с борщом. И вот на этом мы с братом выросли. Иногда по праздникам могли быть сырники, но они появлялись уже в результате совместного творчества родителей. А папа… Ну, если не считать, что он у нас выдающийся радийный режиссер, народный артист России, человек, создавший радиотеатр, художественный руководитель литературно-драматического радиовещания, то папа у нас замечательно готовит! И у него есть свой конек – это баклажанная икра.Он как-то особенно жарил баклажаны, помидоры и лук. Никто не может повторить папин рецепт! Мы и сейчас иногда ему говорим: «Давай-ка, сделай икорки!» И еще у нас в доме всегда был культ варенья из черной смородины. Летом на несколько дней дача превращалась в один большой цех по переработке смородины в новое качество. В немыслимых количествах закупался сахар, доставались тазы и трехлитровые банки. На это работала вся семья: папа, мама, я, Вадик, брат Слава и все, кому «посчастливилось» в это время попасться на глаза маме. Одни мыли смородину, другие сушили, третьи при помощи толкушек из последних сил, теряя сознание, растирали по дну и по стенкам кастрюли черную смородину, смешивали это с сахаром. Готовые банки ставились на комод и там дожидались следующего года. На следующий год все повторялось. Процесс был важнее результата. Как Эфрос говорил: «Репетиция – любовь моя», или «Движение – все, результат – ничто». Ну, конечно, полбанки за год мы съедали, но вот эта идея тотальной витаминизации всей семьи на фоне бесконечной потери витаминов с первого же дня осени, весны и зимы мамой владела постоянно. – За границей шоппинг – это обязательная часть. Мы с женой, с братом ходим, смотрим новые коллекции. У меня есть любимые дизайнеры, магазины: Армани, Гуччи, Прада. Я участвую и в составлении гардероба моей жены Маши. – Заведует отделом в журнале «Hello». И я очень рад, что ей это нравится. Вечерами мы рассказываем друг другу о том, что сделано за день. А в это время за спиной уже спит сын Григорий. Ему пять лет. Он фантазер. Уже читает, пишет, сочиняет стихи, ходит в бассейн и хорошо плавает. Маша и Григорий – для меня, может быть, главная составляющая в жизни.