АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ: НАМ ПРИХОДИЛОСЬ ЛГАТЬ И ЛИЦЕМЕРИТЬ

— Паркинсонно. Не поймешь иногда: занесли, кажется, ногу вперед, вот-вот она должна на землю ступить, а это, оказывается, был шаг назад. После 1991 года были огромные возможности довершить то, что не успели мы. Нам удалось отвоевать для России свободу слова, свободу творчества, убрать из Конституции 6-ю статью (о руководящей роли компартии), удалось покончить с холодной войной. Мы надеялись, что незаконченные политические и начатые военная, земельная, судебная, экономическая и другие реформы будут завершены или продолжены. Но ни одна из названных проблем не была решена до конца. И все это сейчас приходится решать президенту. Я читал проект экономичекой реформы, подготовленный Грефом, он мне понравился. Но нельзя же нерожденного ребенка держать больше 9 месяцев в чреве матери! Или земельная реформа — ставшая для России роковой. Без передачи земли в частную собственность то ли фермеру, то ли объединению фермеров, то ли какому-то кооперативу — формы могут быть разные — никакие другие реформы в России успешны не будут, это мое глубочайшее убеждение. Все дело в собственности на землю, в собственности вообще. Сейчас идут споры: что важнее — свобода или собственность? Они, поверьте мне, надуманны. По-настоящему свободным человек без собственности быть не может! Люмпен, нищий не может быть свободным, а марксизм нам внушал, что все наоборот...— Я всегда был против того, чтобы указывать пальцем персонально на кого-то: вот он виноват. Занимаясь сейчас сталинским фашизмом, я весь свой внутренний пафос направляю не на Сталина, хотя он был, конечно, негодяй, люцифер, клинически неразгаданный тип. Ну а мы все? Где были мы? Нас, как зайцев на охоте: тю-тю-тю, постреляли — и все.— Это верно. Но к чести Ельцина надо сказать, что ему удалось сохранить демократический вектор развития России. Коммунисты к власти не вернулись, хотя дважды пытались. Но Ельцин захлебнулся властью, неожиданно ему доставшейся. Связанные с его именем события 1991 года в России называют революцией. Я бы так их не называл, потому что революция — это самодурство: хочу это срублю, хочу — сломаю, а вон ту барышню — повешу.— На этот вопрос вам никто не ответит, в том числе и я, — и вот почему. Любых реформаторов — назовем так — не в лабораториях готовят, не из зародыша они вырастают. Они вырастают из самой жизни, все зависит от их умения услышать землю: как она? Гудит? Молчит? Шипит? Поэтому плана перехода из одного общественного качества в другое и быть не могло. Если бы я сказал: все, ребята, начинается другая эпоха, меня бы поставили к стенке. На первых порах перестройки нам пришлось частично лгать, лицемерить, лукавить — другого пути не было. Мы должны были — и в этом специфика перестройки — мобилизовать на нее стержень тоталитарного строя — тоталитарную коммунистическую партию. Все члены политбюро голосовали за перестройку, все пленумы ЦК, все партийные органы на местах. И именно это не привело к гражданской войне! Теперь о людях. Почистить паровоз или пароход общественного строя, подлатать его готовы были все — даже такой ярый сталинист, как Андропов! На обновление, на ускорение были согласны все. А поменять мотор — не дал бы никто! — Да никак. Есть люди, которых хочется похвалить, есть и те, которых хочется как бы вывернуть наизнанку. А этот человек не вызывает у меня никаких эмоций — пустое место.— Очень ценным, незаменимым! Он капитаном был волейбольной команды. Второе, что ли, место они заняли в ЦК. Это очень важно было, очень важно.— Можно вспомнить его под вечер, когда настроение плохое, чтоб немного развеселиться. Но свою роль он сыграл, взяв на себя часть общества, поверившую авантюристическим словам, но, слава богу, не действиям.— Это не так. О том, кто и как привел Жириновского, я пишу в своих воспоминаниях. Он стал вице-президентом одной компании, куда вложила деньги Российская компартия, и так далее. Селекцию КГБ проходила вся партийная верхушка.— Он представил меня Горбачеву не «агентом влияния», а агентом западных спецслужб. Организовал прослушивание телефонных разговоров, слежку. Об этом я и Горбачева спрашивал, и его самого. А по поводу моего «шпионства» я нанял адвоката, подал заявление в прокуратуру. Они сняли показания с Чебрикова, Бакатина, с начальников отделов. Через 4 месяца я получил оттуда документ о том, что это все — клевета. Явиться в прокуратуру по вызову Крючков отказался. Но когда Генеральный прокурор позвонил мне и сказал, что может направить дело в суд и Крючкову грозит от 3 до 5 лет тюрьмы, я подумал: Крючков сажал людей, теперь я его буду сажать... Меня это так резануло — тем более тогда я уже занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий — что я подумал: да пошел он к черту, дерьмо собачье!..— Только с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. С остальными мне общаться просто неинтересно, да они оказались по ту стороны баррикады, именуемой перестройка. Я наблюдал членов Политбюро близко, пишу о них в последней книге. Горбачеву посвящена в ней глава в 100 страниц, об остальных пишу бегло, поскольку это были просто партийные чиновники. Но надо отдать им должное: все-таки они голосовали за перестройку, только потом сообразив, что голосовали против себя.— У меня с ним были нормальные человеческие отношения, с ним можно было иметь дело, пока оно не касалось политики и идеологии. Мы никогда не переносили политику на личные отношения, несколько раз объяснялись с глазу на глаз, пытаясь что-то доказать друг другу. Происходило это в нормальной обстановке, человек он неглупый, но, как принято нынче выражаться, «упертый», со взглядами вчерашнего, а то и позавчерашнего дня. А если хорошенько подумать, то — прошлого века.О нем ходили всякие слухи, в том числе о каких-то его махинациях и прочем. Это — чепуха, он человек честный, для него такие вещи неприемлемы.— Лично у меня с ним тоже были деловые, ровные отношения. Но у него был некий извечный русский порок, поэтому всерьез говорить о нем не приходится. В Питере его вспоминют плохо, здесь же он ничем особенным себя не зарекомендовал. Я не думаю, что люди, которые решали проблему генсека — Громыко и другие, — всерьез рассматривали его кандидатуру. Хотя бы по причине его тяги к рюмке. В то же время человек он напористый, жесткий. Поручили бы ему, например, в сильный снегопад организовать очистку дорог от снега, он бы всеми правдами и неправдами с задачей справился.— Здесь имеют место два положения. Говоря строго юридически, и Берия, и Ежов, и Ягода, и Абакумов должны быть — и это страшно даже произнести — реабилитированы. Потому что они расстреляны за то, чего они не делали: ни шпионами нескольких разведок, ни диверсантами и тому подобное они не были. Но это — палачи, убившие миллионы людей! Значит, их надо судить заново и как бы заново расстреливать. Но пока я жив, пока остаюсь преседателем названной комиссии, я не только не буду ставить этот вопрос, но и обсуждать его. У нас осталось еще около 400 тысяч нерассмотренных дел по реабилитации невинных людей, осужденных по приказам Берии и иже с ним. Я понимаю сыновние чувства уже покойного Серго Берии, но я должен считаться с чувствами детей и родственников миллионов безвинно убитых людей! — Я думаю, что две партии для России, да и для любой страны, — мало. Третья партия должна заставлять считаться с собой с точки зрения создания коалиции.Тогда первые две будут оглядываться, будут стремиться выполнять собственные обещания. Одной из партий России должна стать партия социального либерализма. Она должна объединить все силы социал-демократического содержания. Вторая партия должна быть левоцентристской — но не коммунистической, конечно. Ну и третья партия — это либеральная, которая должна, так сказать, звать в будущее. Она должна стоять на страже либерализма как идеи, как священного огня, к которому каждый может подойти, погреть руки.— Мое отношение к президенту будет формироваться в зависимости от того, как будут выполняться его обещания Федеральному собранию. По военной и земельной реформам дела пошли неплохо. По последней найден компромисс: и Конституция не нарушается, и регионы могут решать эти проблемы в зависимости от местных условий.— Я давно высказался по этому поводу — с этим язычеством надо кончать. Люди по всем законам лежат в земле.— Я женат, женат один раз, супруга, слава богу, жива. У нас двое детей и семеро внуков. Старшей внучке уже за 30, младшему внуку 8 лет. Старшую зовут Наташа, младшего — Николаша. Сын работает вместе со мной — занимается розыском документов, у дочери небольшое издательство, издает хорошие книги, но доходов это дело почти никаких не приносит. В Ярославской области живут три моих сестры, они на пенсии, у всех свои семьи. Я езжу к ним каждый год, а то и два раза в год, навещаю могилы родителей. Живем мы очень дружно, у нас, к счастью, очень хорошая семья.— Да, без сомнения, во всяком случае, таковым себя считаю. Конечно, можно заняться самоедством, чем я часто и занимаюсь, но в целом я был бы неблагодарным судьбе человеком, если бы сказал: вот бы родиться снова, я жалею и так далее. Нет! Я не ушел ни от одного великого события ХХ века, в том числе — и от войны. И кое-что сделал для того, чтобы Россия стала свободной страной.