Под маской Льва

– Акунин раскрылся так рано отчасти благодаря мне. Когда вышла моя о нем статья в «Знамени», стали говорить: это Арбитман как всегда дурака валяет – сам пишет и сам же себя критикует. Григорию Шалвовичу стало неприятно, что думают на другого человека, и он открылся: дескать, извините, господа, но хозяин – я. Гурский возник раньше Акунина, в 1995 году. Он отмечает в этом году юбилей и принимает поздравления. Гурский сразу выстрелил тремя романами – «Убить президента», «Перемена мест» и «Опасность». Почему я сделал его американцем? В то время бешеным спросом пользовались живущие в Америке Тополь и Незнанский.– Не ты одна. Михаил Любимов писал про роман Фредерика Форсайта, что это плохая литература, уровня Тополя, Незнанского и Гурского. Я тогда порадовался, что меня вогнали в эту обойму, ведь это значило, что я сумел обмануть аудиторию. Гурский американец еще и потому, что через океан виднее. А потом, я мог ошибаться в каких-то московских и питерских мелочах. Человеку, живущему в Саратове, этого бы не простили, а если в Вашингтоне – пожалуйста. – У Гурского не такая уж большая аудитория, поэтому не было особой потребности его раскрывать. Когда вышел сериал по моему роману «Перемена мест» – «Д.Д.Д. Досье детектива Дубровского», был снят рекламный ролик, в котором я сидел против света и говорил умные слова, то есть инкогнито было вполне сохранено.– Дай Бог здоровья Николаю Петровичу Караченцову! Первым разоблачил меня Александр Гордон. Его знаменитая ночная передача тогда только начиналась, он не знал кого звать и позвал меня. Гордон настаивал на непременном разоблачении, но программу мало кто видел, так что до сих пор я так и хожу почти не разоблаченный. Мои издатели никогда не настаивали на разоблачении. Продаются книжки – и хорошо. Теперь, когда я отрастил бороду под Гурского, я подумал: а почему бы и нет? Хотя у него имеется еще и лысина. На правах хозяина влезает Слаповский: «А за что их любить?» – Это не совсем так. Все главные персонажи Гурского написаны от первого лица. То есть, на 70 процентов это он сам. А как можно не любить самого себя? Но с особой нежностью он относится, конечно же, к Фердинанду Изюмову.– Надеюсь, что он прочтет роман – и поймет, в каком направлении ему надо двигаться. Я бы сам передал ему книгу, но вдруг он – человек невоздержанный? Захочет дать по морде, а он условно-досрочно освобожден, и это сразу статья, возвращение в тюрьму… Зачем его провоцировать? – Заметь: она ведь написана не от первого лица. Когда я писал про толстую детективщицу, то очень радовался: как здорово ей врезал! Но вот перечитал и увидел: так это ж я опять про себя написал! Я ведь, по сути, занимаюсь тем же самым, что и она: беру реальное лицо – и делаю из него персонажа книги.Слаповский, чихая: «Писатель, вытри ноги об себя сам, пока это не сделали другие!» – Трудно – имея в виду их тиражи. Но я считаю, что поле иронического детектива совершенно напрасно – и преступно – отдано на растерзание тетенькам. На самом-то деле это занятие совершенно мужское. В женской иронии есть что-то не очень правильное, суетное. А мужская ирония возвышает.– Когда читают Маринину, то смотрят не на детективный сюжет, а на то, что Настя надевает, куда идет, о чем рассуждает и такдалее. – Детективный сюжет в ее произведениях на периферии, но все же есть, а у Устиновой и Донцовой он лишь бледное, слабое приложение к любовному. Как справедливо заметил один из героев моего последнего романа, в конце у них все полные, несчастные женщины получают американских миллионеров, а худые стервы оказываются за решеткой.Слаповский, с любопытством: «А что, стервы обязательно худые?» – Конечно, все сплошь поджарые. Так вот: мужскую читательскую аудиторию отучили от мужского иронического детектива. – Конечно. Назову хотя бы имена таких писателей, как Богумил Райнов и Дональд Уэстлейк. Из недавних – Хью Лори и Стивен Фрай. «Торговец пушками» Хью Лори – классический пример мужского иронического детектива. – «В августе 44-го» Владимира Богомолова. Очень достойное произведение детективного жанра! И с иронией там все в порядке. – Замыслов-то полно, но есть одна большая проблема: я всегда хотел писать тексты, которые бы находились между чтивом и литературой. С одной стороны, чтобы там был сюжет, с другой – чтобы не было убого. В результате любители интеллектуального чтения говорят: а, детективчик? А любители детектива морщатся: уж слишком заумно! Остается надеяться на сарафанное радио. Или на Интернет, где у меня есть свой читатель. – И что? Юрий Михайлович с Владимиром Владимировичем будут меня раскручивать? Действительно, книги со словом «президент» в названии продаются лучше, чем без оного, но… Я всегда стараюсь писать, имея в виду конкретное лицо, но создаю образ обобщенный. И это меня спасает. – Пожилой человек, на 20 лет старше Гурского, который, в свою очередь, на 20 лет старше Арбитмана. То есть Кацу за 80. Когда Борис Стругацкий предложил Арбитману написать историю советской фантастики, тот взял и передоверил это дело Рустаму Кацу. – Мне было скучно писать настоящую историю советской фантастики. А старик написал с удовольствием. Но – альтернативную. Типа, какая литература могла бы быть, если бы большевики сделали ставку на фантастику. У Рустама Святославовича американцы высаживаются на Луну в 1968 году, хотя на самом деле – в 1969. Это было нужно для совмещения с другим, реальным событием 1968 года: как только они высадились на Луне, мы – в отместку – вошли в Чехословакию. И весь мир тут же перестал говорить об американцах и стал говорить о нас. – Фоменко все делает всерьез, а для Каца это был эксперимент. Он вводил небольшую поправочку в историю литературы – и проверял, изменится ли при этом история СССР. Оказалось, что нет.– На последнем. Арбитман – самый неудачливый из всех. У Каца в прошлом году вышло переиздание «Истории советской фантастики», у Гурского книжек вообще как грязи, а у Арбитмана их всегонавсего две: одна появилась в 1991-м, другая – в 1993-м.Слаповский, кашляя: «Арбитман служит литературным негром у этих господ».– Я у них редактор. Стою в выходных данных – что у Каца, что у Гурского. А в титрах сериала меня обозвали литературным консультантом.– Было дело. Как-то мы с ним в печати даже обсуждали проблемы русского детектива. И он мне говорил: «Ну подождите, Рома, вы же ничего не понимаете!» – Гурский отчасти и возник потому, что Арбитману надо было быть специалистом хоть по кому-нибудь. Я знаю про него все: биографию, творчество. До Гурского я занимался творчеством братьев Стругацких. И курсовые, и диплом по ним писал.Слаповский, ностальгически: «А я писал диплом по Левитанскому. И поэт хороший, и библиографии немного. А то до этого я занимался Пушкиным – так просто утонул».– Саратовский журналист Аркадий Данилов. С ним была связана ужасная история. Летом 1993 года в газете «Вечерний клуб» он поместил рецензию на книжку двух американцев под названием «Некрократия». Даниловподробно описывал некрогенераторы, которые были установлены под Красной площадью, с помощью которых продлевали жизнь советских вождей. Согласно этой книге, Сталин умер вовсе не в 1953 году, а раньше, но просто никто не решался ему это сказать, все боялись. Через неделю в той же газете было опубликовано интервью с одним из авторов, который успокаивал: ну есть у Саддама некрогенератор, но все равно воевать они не умеют. Был скандал, ведь это было не 1 апреля, и многие поверили. Последовал звонок из секретариата Хасбулатова: что за книжка, нам нужно три экземпляра. Короче, через две недели газета была вынуждена написать: извините, но мы просто хотели проверить степень вашей доверчивости.– Извольте. Был такой Эдуард Бабкин, бывший милиционер, который специализировался на железнодорожных детективах. Они печатались с продолжением в местной газете «Железнодорожник Поволжья». Платили прилично, я штук шесть написал. Решили даже выпустить отдельную брошюру, но тут как раз уволили главного редактора, и деньги остались железной дороге. Затем один человек решил издать Бабкина в Перми. – Никак нет. Был поэт Вениамин Петров, который долгое время жил в эмиграции, где-то в Скандинавии, затем вернулся, нелегально перешел границу и погиб при невыясненных обстоятельствах. Я печатал его возвращенные стихи в нашей газете, десятка три, написанные с помощью словаря иностранных слов. Предисловие написал Бабкин. До сих пор помню одно из тех стихотворений: [i]«Босх, казуальный Хлестаков /и миннезингер злых мистерий, /амбивалентностью истерик /всегда смущает дураков. /Эквилибрист от субкультур, /глашатай страха для народа, /он провоцирует природу, /пугая хаосом натур. /Но в Брюгге, вновь припав к холсту,/опять благословлю, покаясь, /твой хаос, если это хаос, /и грешную непростоту». [/i]Он был большим любителем живописи, умный дядька. Шутки шутками, но жалко человека! Многие поверили… – Я предпочел бы тут поставить многоточие… Время раскрыть остальных еще не пришло.