Казак свой род бережет

[i]Единственное окно в его комнате выходило на Финский залив. И как многие ленинградские мальчишки, он мечтал о море, но... стать ему пришлось рабочим, таксистом, военным, крановщиком, футболистом, официантом, сейсмологом, короче — артистом.В школу, где он учился, приехал кинорежиссер, пригласил подростка на пробы, и — творческая биография Бориса Щербакова началась в четырнадцать лет в фильме «Мандат» Николая Лебедева. Как знать, может именно Лебедеву мы обязаны тем, что будущий кумир не только прекрасной половины человечества пошел не в мореходку, а в Школу-студию МХАТ, и впоследствии переиграл такое количество ролей, что даже примерно подсчитать их количество не представляется возможным. Ведь в лучшие годы отечественного кинематографа Борис Щербаков успевал сниматься одновременно в трех картинах (!) в один день (!!) да еще готовиться в перерывах к премьерному спектаклю (!!!).[/i]— Это действительно было в один день моей жизни, так уж получилось. Съемки те в Москве проходили, первая смена — с восьми до двенадцати, с двенадцати до четырех я в другой картине снимался в павильоне, а с десяти до двух ночи — следующий фильм... Но был момент, когда и в кино я мало играл, и в театре у меня был застой. Тогда я придумал спектакль «Дорогие мои, хорошие» о Есенине. Между прочим, когда МХАТ разделился, Олег Николаевич Ефремов взял только два спектакля с малой сцены: «Дорогих моих, хороших» и «Татуированную розу». Они до сих пор идут. — Это я за Ван Дамма и Брюса Уиллиса говорил. Неблагодарная, тяжелая работа. Берешься за нее только чтобы как-то свести концы с концами. — Я, кто же еще.— Все бразды правления принадлежат ей. Если мне что-то нужно, я только пальцем показываю. Мы так давно вместе, что она меня понимает с полуслова. Но все, конечно, в пределах разумного. Человек я некапризный в бытовом смысле. — Чтобы в работе быть капризным, надо иметь, из чего выбирать. Сама постановка вопроса предполагает большое количество предложений, а кто сейчас из актеров этим похвастается? Я же не могу без работы, чахну, если ее нет. И ощущение такое, что все как-то вчерне идет. Скоро пятьдесят, а мне кажется, что все еще впереди. Хоть и понимаешь, что в жизни черновиков не бывает.— Желание возникает с этого дня или с 12-го числа все набело писать. А вообще с юбилеем столько суеты. Без нее как-то не получается. Ощущаешь ответственность, обязательства перед кем-то, иногда ненужные и лишние. — Перед моей семьей и перед сыном, которого я послал учиться во Францию. — Тогда ему пять лет было, он играл сына Федора Протасова. Программка у нас где-то сохранилась: «Живой труп». Пьеса Льва Толстого. Федор Протасов — народный артист тогда еще России Александр Калягин, его сын — Вася Щербаков. Второй в программке стоял. Просто в свои пять лет Вася результат работы монтировщика видел: вот взял тот стул и перенес его с одного места на другое. Всем заметно. А что за польза от игры артистов — это когда еще будет понятно… Сейчас он на юридическом в Сорбонне учится. Окончил юрфак МГУ, теперь повышает квалификацию. Этим летом мы были в Париже, ездили посмотреть, как, чем он живет. Друзья хорошие, серьезные, девчата за ним ухаживают. Но он все равно безумно хочет вернуться в Москву. Так ему, видно, бывает там грустно. — Плаксивым. Причем начинал он его писать одной авторучкой, продолжал другой, а заканчивал просто карандашом. Думаем, да что же у него денег даже на чернила там нет? Или специально, мерзавец, душу нам травит? Помните, как у Чехова, сын к отцу приехал: «Где деньги, я же столько телеграмм тебе послал?». Но Вася-то очень серьезно к деньгам относится. Понимает, как они мне достаются. Я ж не бизнесмен. Друзья у него более обеспеченные. Мама одной девочки — хозяйка строительной фирмы. У другого мальчика папа в Одессе владеет 40 кораблями. Я догадываюсь, какие мысли возникают у молодого человека, который видит, что другие могут позволить себе гораздо больше, чем он. Так что я стараюсь соответствовать. А сам он работать не имеет права: Франция очень бережет свой рынок труда. И к русским там относятся особенно привередливо. Стоишь в аэропорту на паспортном контроле, какого-нибудь алжирца перед тобой тут же пропускают, а тебя до пуговиц шмонают... Но не будем о грустном. — Начинались съемки фильма «Привет, дуралеи!» у Рязанова, у меня была вторая мужская роль, главная — у Вячеслава Полунина. А у него все расписано на два года вперед. Полунин мог приехать только в то время, которое совпадало с гастролями МХАТа в Израиле. Я подумал: Боря, в Израиль ты всегда можешь попасть, в конце концов можно купить тур, а когда ты снимешься у Рязанова, еще неизвестно. И Ефремов пошел бы мне навстречу, но я занят был в двух гастрольных спектаклях и ничего с вводами не получалось. Я позвонил Рязанову, объяснил, что сделал все возможное, но мне очень и очень жаль. И неожиданно услышал: «Когда ты приезжаешь? Ну вот на следующий день и будешь сниматься».— У нас все было очень корректно, замечательно, с шутками, анекдотами. Рязанов очень любит артистов. Может, какие-то личные обстоятельства...— И Евгений Евстигнеев был членом бригады, царство ему небесное. И Вячеслав Невинный.Меня, по-моему, не приняли, не помню. Они вроде шефствовали над нами, а мы — над ними. Приходили на завод по понедельникам, в наш выходной, в основном по праздникам, и давали шефское выступление. Потом шли по заводу, жали руку герою соцтруда, фотографировались. — Никакой.— Сталевара, шофера... Официанта дважды: в кино и в театре. Причем при чрезвычайных обстоятельствах. Меня выгнали из театра за то, что я сорвал премьерный спектакль «Украденное счастье», который должны были представители министерства принимать. Улетел на съемки фильма «Случай в квадрате 36— 80» в Мурманск, в режиссерском управлении написал заявление: не волнуйтесь, я в любом случае прилечу. Из Мурманска, где проходили съемки, каждый день рано утром вылетает военный самолет в Москву в генштаб с почтой в любую погоду. И я договорился с летчиками, если что. Те позвонили мне рано утром: Боря, все нормально, самолет «Аэрофлота» вылетает, если хочешь, мы можем взять тебя с собой. Но, я думаю, какой смысл, если и так все в порядке. И «Аэрофлот» действительно вылетел, но... не прилетел. Нам сказали: пристегните ремни, мы приземляемся в «Шереметьево», а мы летим и летим, и садимся… в Киеве. А в три часа дня у меня премьера. Первые седые волосы в тот день появились... Зимой это было, жуткая пурга, нелетная погода. Когда до Москвы наконец добрался, в театре висел приказ номер 27: уволить артиста Щербакова за срыв спектакля. Иду к Ефремову, а он мне: а что я могу поделать, так местком решил. Вечером в театре стою у расписания, сам думаю: Боря, чего ты здесь делаешь, ты же уволен? А время — без пятнадцати семь. Вдруг подбегает помреж: быстро переодеваться и на сцену, на «Утиную охоту» не пришел Жора Епифанцев, просмотрел в расписании. Ну бывает, театр живой же организм. — Ему простили, так как у него перед этим меньше было взысканий и потом спектакль не был сорван. Роль у него была официанта, я в книжечку записал все слова и читал по ней. На следующий день вывесили приказ номер 28: принять артиста Щербакова на работу в театр.— От Рязанова, Валеры Ланского, Алова и Наумова, Эйрамджана, Муратова... У Александра Муратова я в четырех картинах снимался. В «Криминальном квартете» он хотел утвердить на роль Бориса Невзорова, но почему-то остановился на мне. Но замечание сделал: какой-то ты красивый, давай тебя обезобразим, фиксу что ли вставим. Я тогда предложил запутать зрителя, по жизни чтобы я был без фиксы, а когда иду на дело, я бы ее одевал.В фильме сцена есть, где я в кадре эту фиксу одеваю. Залезаю в карман, вынимаю фиксу, сдуваю с нее крошки табака и хлеба, и — в рот. Чисто, значит, русский характер. Любой другой положил бы эту фиксу в ваточку, а ваточку — в коробочку... А в фильме «По прозвищу Зверь» Муратов заставил меня две серьги надеть. Вы знаете, откуда это все пошло? — У казачества есть обычай. Анекдот на тему: сидит казак, точит саблю, жена входит в хату: — Ну ты бы пошел, плетенку что ли починил.— Не могу. — И точит саблю.Жена ушла. Спустя время: — Ну пошел бы, крышу починил, течет изба.— Не могу. — И точит саблю.Опять жена заходит: — Огород надо вспахать.— Не могу.— Ну почему не можешь?! — А вдруг война, а я устал.Так вот, все казаки обязаны служить, для этого они и рождаются. Никаким землепашеством не занимаются, это работа для женщин. И так как казаков не очень много, они свой род берегут. И если в семье один единственный сын, то ему на левое ухо вешают серьгу, потому что при команде «равняйсь» все поворачиваются направо, оголяя левое ухо. И урядник или есаул идет и видит: если серьга у мальчика в ухе, он никогда его не пошлет на опасное задание, а если две серьги, то парень вообще последний в роду, и его будут беречь в войске как зеницу ока.В фильме мне две серьги повесили, причем в правое ухо. Я спросил у Саши: ну ладно одна серьга, это принадлежность к сексуальным меньшинствам. Ну а вторая зачем? Это что, скотоложство, что ли? — Однажды мне действительно преподнесли нечто существенное... Нет, не ящик шампанского — пирог свежеиспеченный. А цветы я либо домой жене несу, либо на гастролях отдаю дежурной по этажу: ей же скучно сидеть, почему бы не сделать женщине приятное?