Обычно я озвучиваю мальчиков

– Вообще-то я. Всю жизнь мечтала сбросить вес. Но не получалось. А сейчас у меня такой период, что я вдруг стала резко худеть – сбросила 14 килограммов.– А я не хотела сниматься. Просто Лариса позвонила и сказала: «Мариша, надо бы попробоваться». И я согласилась – потому что это Лариса. Мне и до этого предлагали роли матерей, которые, к примеру, продают своих дочерей за деньги. Я сразу отказывалась. А здесь поняла: нужно.– Плохо. Я очень не любила свою Галю, мне было трудно сниматься. И не потому, что я такой уж ангел во плоти, а просто мне не приходилось играть такие уж откровенно отрицательные роли. Поэтому некоторые задачи, которые мне ставила Лариса, приводили в недоумение. Например – посмотреть вслед хозяину, КАК ЗМЕЯ. Злым, уничтожающим взглядом… Я все думала – как же это? Почему она его так ненавидит? Ведь, кроме добра, ее хозяева ничего ей не сделали… А надо снимать крупный план… Напомню, что съемочный процесс не соответствует сюжету. Он как паззл – финал фильма зачастую снимается вначале. Случилось так, что вначале меня как раз и била тетя, пришлось терпеть все издевательства. Я подумала – куда попала? И вдруг в какой-то момент мне стало жалко свою озлобленную Галю.– Нет, слава богу. Но ведь суть фильма не в том, что вообще нельзя нянечек нанимать воспитывать детей. А в том, что не надо на чужого человека возлагать глобальные вещи. Нельзя, чтобы он учил ребенка любить или ненавидеть. Мне кажется, надо регламентировать пребывание няни с ребенком. Она нужна для того, чтобы его привести-отвести, почитать, уложить спать.– Нет. Мне нужно именно приводить-отводить Мишу на учебу – самой иногда трудно вырваться с репетиций. А хочется, чтобы ребенок ходил и в музыкальную школу, и в спортивную секцию.– Помогло. Кстати, мне это не только по-актерски помогает, но и по жизни вообще. Я, правда, училась на филологическом факультете, готовилась стать учителем старших классов – там не столько психологию изучают, сколько сам материал: историю, литературу, язык. Тем не менее психологию детей тоже. Вообще я считаю, что педагогический институт – базовый для развития интеллигентной личности.– Нет, они простые люди, рабочие.– Еще в саратовской школе я начала ходить в театральный кружок, причем кукольный. Очень смешно. Моя первая роль была… папа. В сказке про медвежонка. А потом я пошла в настоящую театральную студию. Тогда ведь было очень много бесплатных кружков.– Когда я покоряла Москву, на первых порах пришлось нелегко... Кстати, что, по-вашему, означает эта фраза?– Нет, что вы! Я полюбила Москву с первого взгляда. Это было давно, во времена перестройки. Мне повезло с друзьями, которых я тут встретила. Театральные студии на чердаках, замечательные люди, которые целиком отдавали себя искусству, творчеству. Мои друзья-москвичи не знали, что такое слово «лимита». Все это обошло меня стороной. Но нужна была работа. И я пошла в организацию, где распределяют работу. И стала котломойщицей.– И не только, а еще и кореньщицей. Ребята, которые служили в армии, знают, что это такое. Я вырезала глазки на клубнях картошки. Машина очищала ее от кожуры, потом я выковыривала корешки. По пять часов в день, руки в воде… И еще морковь-лук чистила для кухни…– А почему они должны мне помогать? У меня вообще принцип другой. Это я приехала в этот город. Это он мне нужен. И я должна ему что-то дать. А не взять. Было тяжело. Я даже несколько раз порывалась уехать – но друзья ловили в последний момент и заставляли сдать билет. И так мне серьезно, убедительно это говорили, что я сдавала билет и оставалась. А сейчас все другое закрутилось – сейчас театр, ребенок. Но воз и ныне там…– Ну почему она должна была меня к себе брать? Просто был педагог, который учил нас, передавал нам свое мастерство… А дальше – плывите сами. Но я бы, конечно, хотела. Я люблю «Современник», это направление театра… Но судьба так распорядилась, что я служу в ТЮЗе – и не жалею.– Возможно. Но настоящие театралы знают имя Генриетты Яновской и понимают, что там не зайчики-курочки, а серьезные, глубокие, «взрослые» спектакли. Сказок мало. Дети на них приходят с родителями. Кстати, «Тома Сойера» мы играем вечером – я там тетя Полли. По жанру это почти мюзикл.– Я не хотела бы открывать своей кухни. Но с другой стороны – чего теперь этого стыдиться? Я люблю театр. Не он меня любит, а я его. Я так это для себя определила. Есть люди, настолько творческие, что им не нужен стационар, им не нужно привязываться к режиссеру, к месту. Они могут творить где угодно – в лесу, в поле. И я им по-хорошему завидую. Я другой человек и вряд ли так смогу. Я люблю выполнять поставленные задачи. Я ведомая.– Я подрабатывала озвучкой мультиков. Там второй режиссер меня и увидела. Пришла на пробы. Сидело много актрис, бурно обсуждавших эту историю. Я сказала: «До свидания, все понятно» – и ушла. Но взяли почему-то меня.– Все происходит как раз наоборот. Почему я и шокирована всеми этими номинациями-презентациями и лестными словами в мой адрес. Ведь, на мой взгляд, я еще и в театре, и в кино ничего не сыграла серьезного. Я просто ходила туда-сюда как есть. Моя героиня – это я. Я ведь, честно говоря, и сама в жизни социально и по-женски не защищена. Это все и передается на экран.– Есть чуть-чуть.– Первая – очень. Когда я читала сценарий, думала – ну, вообще! Так не может быть! Как может Лариса так все про меня знать? Она же из другого города… Но так понимать женскую психологию! Особенно меня поразил финал фильма, когда под титры по-японски звучит песня «И пока за туманами видеть мог паренек…» Это была любимая песня моего папы – мы всегда пели ее дома. А оказывается, Лариса просто ее случайно услышала по радио.– Нет! Это была не я!!!– Потому что стыдно. Потому что, когда артист соглашается на такие предложения, он крупно рискует.– И это очень страшно. Дикая шопинг-мания захлестнула все искусство. Стремление быстро заработать, купить дачу-квартиру-машину-шубу-отдых на побережьях – искушение жуткое. Читаешь все эти глянцевые журналы с картинками – да, здорово актеры живут, хорошо. Стали зарабатывать. Но мне становится страшно.– Вот ради него-то я хочу по-другому заработать на квартиру. Кстати, если бы нормально платили в театре – артист не гнался бы за рублем. Но это из области фантастики.– Ну и пусть… Сейчас в профессию приходят молодые ребята без комплексов. Они очень профессиональные и весьма прагматичные. У них другой менталитет. Моя же трагедия в том, что если я начну тиражироваться – то в моем случае количество не перейдет в качество. Я не умею этого делать. Я умею играть в театре: утро-вечер, по двенадцать спектаклей в месяц. Это для меня нормально.– Я и впадаю регулярно.– По-разному. Вот мультики хожу озвучивать.– Меня это не смущает. Берусь за любые анимационные сериалы – наши, зарубежные.– Да. Я мальчиков обычно озвучиваю. Раньше расстраивалась, что у меня такой мальчишеский голос, а сейчас он меня кормит. Он мне, собственно, помог и в кино сняться – так обо мне узнала Лариса Садилова. Так что спасибо ему большое.– Да… Особенно он любит «Волшебные холмы», где я скворчонок Квика.– Нет. Пока еще рано. Еще не поймет. Не хочу пока.– По-разному. И строго. И балую. Иногда донимаю нотациями, а иногда зацеловываю и забрасываю киндер-сюрпризами. Он уже привык и особо не удивляется – знает, что мама у него артистка, особа творческая, импульсивная.– Пока в театре. А в кино… Мне тут позвонил один известный режиссер, предложил роль. Я согласилась, а потом он сказал, что там есть постельная сцена. И я отказалась… Наверное, я излишне консервативна.– Нет, все-таки не жалею. Это то, что я умею. Хотя не все гладко, сейчас у меня довольно сложный период… Но наступит же лето – это мое время. Я Лев, родилась летом, люблю солнце и верю в удачу.