Авантюрист не может быть слабым

– Мы так решили, что Кречинский поляк. Хотя в пьесе на это нет никаких указаний. А у самого Сухово-Кобылина намешаны крови и польская, и испанская, и Бог знает какая еще.– Для меня это органично. В конце концов, в самой пьесе Кречинский поет куплеты из «Вольного стрелка». Поскольку Таня музыкально образованный человек, она почти в каждом своем спектакле делает такую компиляцию.– Только страстью к игре. Но вообще-то они совершенно разные. Дульчин человек слабый, Кречинский – сильный. Для меня он фигура сложная, а не законченный подлец, каким его можно было бы сыграть. Аферист, авантюрист по натуре, он одержим идеей игры как способа бегства от реальности. А авантюрист не может быть слабым. Никакую аферу не провернешь без силы, без воли и таланта.– Есть. С возрастом он, конечно, сходит на нет, но остаточные явления еще присутствуют.?– Тут я умолчу. Еще не пришло время. Может, лет эдак через двадцать я сяду и напишу книгу мемуаров. И это будет увлекательный роман с авантюрами и аферами.– Я считаю себя азартным человеком. Надеюсь, это состояние не перейдет в болезненное. Пока что я в состоянии вовремя остановиться. Азартная игра никогда не поглощала меня целиком.– Я могу остановиться вне зависимости от результата. Хотя когда все проиграл, уже ничего не остается, как остановиться.– А на что они играют? В долг? Это только в XIX веке могли быть расписки, записи на зеленом сукне. Сейчас в казино тебе под расписку не выдадут и десяти копеек! Если ты только не VIP-персона, которую все знают, причем как завсегдатая этого казино. Да и то вряд ли. Ни одно казино в долг не верит. Это их принцип.– В работе я больше ленив, хотя бывают просветления.– От того, выспался или нет… Вот так банально.– Я вообще самоед. Люблю покопаться в своих поступках, взаимоотношениях с людьми.– Обязательно наступаю. И дальше копаюсь. Это диалектика.– Жалею ли я о чем-то, что осталось в советских временах? Какой же человек в 47 лет не жалеет! Там осталась моя юность, мои увлечения, привязанности, многие друзья, которых уже нет в живых. А как же иначе?– Вот это уж нет! Не хотел бы я сейчас играть 30, да даже и 20 спектаклей в месяц.– Спокойно. Просто пока мы еще не нашли друг друга. Но я не считаю, что нахожусь в простое.меня, тьфу-тьфу-тьфу, – достаточно работы.– В «Плодах просвещения» играл 20 лет.– Я как считал, так и продолжаю считать, что это лучший спектакль. Я играл там разные роли. Поэтому не скучал на нем никогда.– Ты знаешь, тоже играю без отвращения. Другое дело, что наступит же когда-то время, когда уже некорректно будет выходить в образе Дон Жуана по возрастным соображениям. Нужно реалистично смотреть на это дело. Ну нельзя Гамлета в 60 лет играть! И Дон Жуана в 50 – уже не очень… Поэтому надо точненько поймать момент, когда увенчать этот спектакль лаврами и закрыть.– Человеку со стороны вряд ли бы так показалось. Это была такая любовь-ненависть. Артист это же главный инструмент режиссера и главная его головная боль. И Андрей Александрович мог относиться к нам как родной отец, а мог как Карабас-Барабас. Он просто обожал Наташу Гундареву. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил на нее голос. По привычке начнет: «А-а!» – и тут же сам себя давит, переходит на уменьшительно-ласкательные интонации. Была целая группа артистов, к которым он относился нежно. Он и ко мне относился по-отечески. Может быть, он орал на меня, но я, честно говоря, не помню. К нему домой в любое время суток могли прийти поесть голодные студенты. Он накормит, нальет коньяку и отпустит с Богом. Меня он как-то из милиции выручал. Правда, потом долго мне это припоминал.– Я ни разу не наблюдал на съемочной площадке никакой атмосферы любви. Там идет процесс, производство. Это в театре люди собираются за столом, читают пьесу, начинают репетировать в каком-то маленьком зале, и там возникает атмосфера. Какая атмосфера может возникнуть на съемочной площадке, где таскают аппаратуру, где стоит крик, ор, вплоть до команды «Тихо!!!»? Там атмосфера производственного цеха. Я не верю, что в группе Алексея Германа – гениального, с моей точки зрения, режиссера – может царить атмосфера любви и благостности. А кино он снимает великолепное.– К таким предложениям отношусь настороженно. Конечно, на телевидении платят на несколько порядков больше, даже чем в антрепризе. Но участие в сериале длиной в 200 и больше серий… Я участвую в одном из таких проектов. Это такая не очень приятная кабала, особенно если ты играешь одну из главных ролей. Это значит на полтора года выпасть из процесса и заниматься только этим. Заработки – да. Но у меня основная профессия – театр. И здесь предложения тоже есть, так что скорее всего сериальное движение подождет.– Я хотел бы, но пока это нереально, в том числе и по материальным причинам. Я вообще не очень городской человек. Город давит. Конечно, я не имею в виду уехать в глухую деревню в Вологодскую губернию. Я же работаю здесь. Речь идет о ближнем Подмосковье.– В чем она? Я бы с большим удовольствием прогулялся по лесу. Я иду в театр пешком, потому что ехать туда можно час, да еще негде припарковаться, а идти – всего 15 минут. Я в булочную на машине не езжу. Я – «наш» человек.– Нет, я раз в полтора года меняю машину. Меняю и меняю… А почему нет? Но у меня только джипы. В этом я себе верен.– Стараюсь хотя бы дней десять вырвать летом и неделю зимой. Летом все зависит от съемок. Ну хоть неделю урвать… Но блаженного отпуска по 24 рабочих дня, когда ты валяешься, загораешь, ловишь рыбу, собираешь грибы, как в советские времена, – такого давно нет.– Надеюсь. Пытаюсь не отставать. Иногда даже бывает так, что идешь к кому-нибудь в театр и думаешь, что ерунда очередная, а попадаешь на хороший спектакль. Но не могу навскидку сказать, чтобы меня что-то потрясло.– Мне самому очень жаль. Самому очень хотелось бы потрястись. Правда, я многого не видел. Собираюсь посмотреть «Кукушку» в «Ленкоме». К «фоменкам» надо сходить, посмотреть, что я не видел. Что же касается телевидения… Немного из «Участка» смотрел. Милое, семейное, приятное кино. А сериалы, в которых 150 серий… Ну как можно быть в курсе?