Я уже до «Острова» был хорошим человеком!

Его знают все – от мала до велика. За 16 лет 55 картин – это почти рекорд. Куда бы он ни приехал – на фестиваль ли, на гастроли, – поклонники бегут за ним толпами. И окликают не по имени, а особыми позывными. Эй, Брат-два! Эй, Павел Первый! Эй, отец Филарет!Надо сказать, Виктор Иванович никогда не обижается, напротив, не отказывает ни в автографе, ни в фотографии, ни в интервью… А наша беседа с ним началась с нашумевшего «Острова», где он сыграл одну из главных ролей.– Фильм «Остров» – моя радость, моя победа, мое чудо. Такого персонажа я играл впервые. Везде ведь я взбалмошный, импульсивный, сумасшедший, лукавый, неспокойный. Это первая роль, где я пытался играть покой, созерцание, умиротворение.Лунгину на роль отца Филарета меня предложил Петя Мамонов. Павел Семенович сказал ему: «Побойся бога! Какой он Филарет? Урод уродом этот лысый убийца». Но тот настаивал. И все-таки позвал. И сказал тогда: «Я ничего не понимаю, но Петя за тебя просил». К этому времени я уже прочитал сценарий и понял, что должен схватить, завоевать эту роль. Потому что она дает мне возможность в кинематографе – жанровом искусстве – доказать, что Сухоруков не только браток. Уйти от своей внешности, от амплуа.– Кино – это мир типажей. Имиджей, каких-то форм… Вот про меня многие говорят: он брат, и все. Кстати. В этом году «Брату» исполнится десять лет… Так вот, мне говорят: брат, татарин… После ухода Сергея Бодрова иногда кличут Сергеем, иногда – Багровым. Я окликаюсь. Пусть так и будет.– После «Брата» у меня ведь были и император, и генерал… А тут вдруг – монах. Я понял, что я должен его сыграть. Я хотел сказать себе: «Витя, ты можешь быть тихим, спокойным, умиротворенным, созерцательным…» Чем хороша для меня роль? Я там как бы обманулся. Я хотел показать – люди, я хороший!– Мой выбор зависит от того, что предлагает режиссер. Каким бы я ни был талантливым, мы люди подневольные. Нам остается выбирать, когда выбор есть. А если его нет – приходится довольствоваться тем, что имеешь. Не дай бог оказаться в забвении. На обочине. В тишине. В мертвой зоне. Но, слава богу, пока мне это не грозит.– Я не готовился. Потому что не знал, что она появится в моей жизни… А еще меня иногда спрашивают: как вы пришли в православие? А я никогда не приходил в православие – просто в нем родился. Меня крестили в двухмесячном возрасте.Православие – это мое пространство, в котором я существую изначально, хотя я человек верующий, а не религиозный. Вот и все…– Не сразу. Я тут сидел анализировал… И вдруг понял – тема совести. Это очень мощная тема, которая давно не звучала в российском кинематографе – не буду отвечать за весь европейский. И она для меня главная.А как актера меня интересовала тема любопытства. Почему я, Филарет, так терпел? Вокруг старца вертелся? Да потому, что меня распирало человеческое любопытство. Жаль, в фильме этого мало…Лунгин вообще меня здорово порезал… Я стонал: где эта сцена? А эта? Он меня хлопал по плечу – времени, мол, нету, хронометраж… И я ему, конечно, дерзко ответил – ну, тогда подрезал бы воду, лодку, мох, землю… И оставил бы меня одного! Я иронизирую, а он прав. Мне жаль, что выпала сцена, когда Филарету сообщают, что отец Анатолий скончался, он щупает батарею, а она теплая…Еще сцена – когда Филарет истово молится. И как! Слово одно, а путь к молитве разный… Он разговаривал с Богом, как с другом… Господи, вот там на ремонт нет известки – нам нужна известка, пособи…– Никто не знает, почему. А тот, кто говорит, что знает, – только фантазирует и предполагает. Не знаю… Ведь такой интерес и у стариков, и у молодежи. Что-то произошло в сознании. А что – не знаю. Опытные кинокритики тоже разводят руками… Некоторые упрекают Лунгина в соцзаказе… Эти разговоры – от зависти. Никто не предполагал, что будет такой резонанс. Ведь два непримиримых лагеря («Ника» и «Золотой Орел») объединились в одном порыве и отметили картину. Честь им и хвала. Да и политики, похоже, тоже картину заметили.– Нет, я человек аполитичный. Считаю, что я делаю мир лучше. Я нужен людям – это уже позитивное начало моей страны. А политика – это уже другая игра. Которая мне не по силам… Я человек нетерпеливый, максималист, плачущий, а политик плакать не умеет. Ха-ха.– Это старики, дети и квартирный вопрос. У меня три больные темы. Это рождение, уход и жилье. Дом…– В Орехово-Зуеве Московской области – там у сестры прекрасная дача, 12 соток, все растет и цветет. Я туда езжу и самолично вскапываю грядки… Но свободного времени почти нет, если оно выпадает – отдыхаю дома, сижу, чай пью, телевизор смотрю. Это редко…– Сейчас отлично. Да, 2 марта у меня случился инфаркт. И меня увезли в реанимацию, я там пробыл три дня… А потом – в центре реабилитации . Там окружили меня солидные дядьки, бизнесмены, крупные чиновники – все, как один, израненные сердечными болезнями. Они только и говорили про свои болезни, как дальше жить, дышать, пить, чего бояться… И так меня запугали своими историями, что я сказал: нет, мужики, у вас свой инфаркт, а у меня свой. И сбежал оттуда.Вообще я был к инфаркту не готов. Я просто испугался – у меня ведь ничего не болело… Хотя звоночки были.В конце января я давал интервью журналисту из «Каравана историй». И на Чистых прудах вдруг проглотил огромное гусиное горячее неочищенное яйцо… Оно застряло в груди – ни туда ни сюда, ни вверх ни вниз. Это был первый сигнал. И теперь я, ученый, просто криком призываю вас, дорогих читателей, – сделайте кардиограмму! Это почти ничего не стоит – но так надо, поверьте мне.Нам кажется, что там, внутри, все в порядке – это только кажется. Потому что наступает момент, когда сердце обижается на своего хозяина. Оно думает, что тело – его дом, а человек превращает сердце в обслуживающий персонал… И сердце этого не прощает.– Стал фаталистом. Знаю – если упаду, черт с ним, судьба. Но теперь я стал очень явственно ощущать… глупость. Глупый вопрос. Глупую мысль… Глупых людей я стал слышать очень отчетливо…– Я не пью уже восемь лет… В 96-м году бросил курить. Я вылечил язву желудка. Я уже до «Острова» был хорошим человеком! А еще – я был глухой с трех лет, вернул себе слух! Хотел в армию пойти служить, потому нашел своего врача… И вылечился.Кстати, когда я лежал в реанимации, за меня молились священники на горе Афон – так мне передали. Там есть категория монахов, которые не смотрят фильмы, не читают газет… Им пересказали фильм, и они прониклись. И когда узнали, что я заболел, – передали нашим российским священникам, что будут молиться за раба божьего Виктора…– Мельников написал автобиографическую книгу-сценарий. И сам снял по ней фильм. Во время войны плывет лодка с агитбригадой… Останавливается на берегах, и артисты дают представления. Этой картиной Мельников как бы кланяется той стране, где он стал мастером… И напоминает: у нас есть что сказать, не забудьте про нас – мы очень даже можем быть костылем! Мне кажется, в этой картине аккумулировался весь кинематографический мир…Каждый съемочный день был у нас – как в документальном кино… Рельсы, дымовые шашки, лодки, плоты… Любовное брожение… Все было так по-киношному… Как в 40-е годы.Я там играю одну из главных ролей – Никонора Васильевича Калинкина. Я собрал весь свой опыт, всю свою любовь, нежность. Я влюбляюсь там. Я там любим. Я там трогательный, наивный, жестокий, упрямый – и постаревший, и ребенок.. Все в этой картине… Очень хочу, чтобы она имела успех…– Да, в фильме «Лучшее время года». Там я такой сосед-дебошир. У Светланы Проскуриной получилсоь изящное арт-хаусное кино – очень красивая история… Причем двух женщин играют шесть актрис… Одну них – Наталья Седых, Настенька из «Морозко». Уникальный талант! Нет, не изменилось. Я такой же счастливый. В минуты самого тяжелейшего отчаяния, когда я понял, что умер (был такой период, я тыщу раз рассказывал, как люди меня не видели, не слышали, проходили сквозь меня), я сказал себе – у меня есть имя, отчество, фамилия, я родился, учился, у меня есть свои улицы, я дышу… И хватит. И кто-то решил меня вернуть в жизнь.– У меня сегодня три подпорки – терпение, жертвенность и верность… Мне ничего больше не надо. Я так и живу. Хочу, чтобы все вокруг было немножечко посветлее…– Я и сейчас лелею надежду, что мы снимем его. Хотя, похоже, никто не хочет. Есть сюжет – я буду искать Сережу Бодрова, но не найду…– Чтобы не забыли, не бросили в пути. Чтоб не останавливаться, а вот так на ходу и упасть – нужным, любимым, восторженным. А потом – чтобы за гробом рыдали…