От Хлестакова до Чичикова

Казалось, совсем недавно по заданию редакции я приехал в Питер – сделать с актером интервью накануне его 75-летия. Готовился к встрече в театральной библиотеке, выписывал в журналистский блокнот основные вехи биографии артиста.Блокнот сохранился, листаю старые записи: блокадный мальчишка после окончания войны поступает в университет на философский факультет, в студенческом театре блистательно играет роль Хлестакова, во многом определившую его дальнейшую судьбу. Затем учеба в театральном институте и полувековое служение русскому театру… Далее перечень регалий: народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, лауреат Государственной премии СССР, РСФСР, член Верховного Совета… Впрочем, эти звания мало что добавляют к его облику. У настоящего артиста есть только Имя: Игорь Горбачев.Кто же не помнит его Хлестакова – враля, хвастуна, удивительно обаятельного в своем искреннем желании понравиться всем? Кто не видел его Морозова в фильме «Все остается людям», Якушева из «Операции «Трест»? А какое множество ролей было сыграно Игорем Олеговичем Горбачевым на театральных подмостках! …Я легко отыскал старинный дом неподалеку от набережной реки Фонтанки. Поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Игорь Олегович. Несмотря на домашнюю обстановку, он был в костюме, на лацкане пиджаке сияла Звезда Героя Социалистического труда.– Да, я ее принципиально ношу, – сказал он, заметив мое удивление. – Сейчас принято ругать все прошлое, коммунистов. А знаете, как я им стал? После «Ревизора» пришла большая слава: толпы поклонников, работа в БДТ, главные роли и награды. Тогда же мне предложили вступить в партию.Мне был 21 год. Но я отказался. Не хотел, чтобы считали, что я продвигаюсь по службе потому, что имею партбилет. И шутя добавил: «Вот получу народного – тогда вступлю».Прошло много лет, однажды на репетиции режиссер объявляет, что пришла телеграмма: «Игорю Горбачеву присвоено звание народного артиста СССР». В тот же день я подал заявление в партбюро. Мне тогда исполнилось 40 лет.…Мы пили кофе, разглядывали фотоальбом, выпущенный к его юбилею, беседовали. Я, конечно, знал, что в театре он играет мало, что его спектакли один за другим выводятся из репертуара. Отлученный от сцены, которой он отдал всю свою жизнь, Игорь Олегович с каким-то юношеским воодушевлением рассказывал мне, как он только что сыграл короля Лира в маленьком театре на Литейном.Мучительно работал над этой ролью целый год, а взялся за нее, как говорят в России, на спор. Артисты Александринского театра всегда отличались универсальностью – пели в опере, играли в оперетте, танцевали в балете, выступали с эстрады, мелодекламировали, пели под гитару – то есть были так творчески оснащены, что могли делать все что угодно. И Горбачеву захотелось доказать (себе ли самому, коллегам ли), что артист традиционной театральной школы сможет совместиться с приемами игры и режиссурой авангардистского театра, театра модерн. И он доказал, что всякую новацию можно очеловечить, наполнить ее страстью, слезами, темпераментом.В его размышлениях о путях развития современного театра сквозила тревога.– Суть русской культуры была в том, чтобы обличать низменное в обществе и в человеке, но тут же рядом показывать чистые образцы, возвышенные идеалы, к которым можно было вести людей. А сейчас мы идеалов не имеем. И поэтому в искусстве сейчас еще труднее, чем в жизни. В жизни хоть люди что-то делают, потому что надо жить, надо есть, надо кормить детей. Нам, артистам, режиссерам, тоже надо что-то делать, но наша технология – это идеология, я бы сказал. Мы все – от эстрадников и циркачей до драматических и комедийных артистов – занимаемся идеологией. А когда в идеологии пустота, ниша, то нам нечем заниматься. Что воспевать?Передо мной сидел человек неравнодушный, остро переживающий все, что происходит с его народом, со страной, которую он любил. Временами его речь напоминала монолог – искренний, страстный, темпераментный:– Русское искусство всегда очень твердо знало границы добра и зла. И очень четко определяло – это зло, а это добро. Сегодня мы не знаем, что зло, что добро. Я сегодня не могу сказать, кто у нас так называемый положительный герой. Я не могу сегодня рассказать о каком-то человеке и призвать: живите, как он. Что – воруйте, как он? Перепродавайте, как он? Обманывайте, как он? Создавайте финансовые пирамиды, как он? Я не убежден что все это нравственно, не убежден. Поэтому одни театры занимаются чернухой, порнухой, культом секса, насилия, воспевания супермена – одинокого сильного человека. И никто не занимается сегодняшними проблемами. Современной темы нет на сцене, а я ведь убежден, что талантливых людей много и написали бы, но нет спроса. Потому что ни поставить, ни сыграть это никто не хочет, а если хочет, то не дадут.И поэтому в искусстве очень трудно. Вот и начинается издевательское переиначивание, пересмотр классики – ужасное, наносящее неизгладимый злодейский след в душах молодежи.Разговор наш переходил от политики к театру и возвращался опять к политике. Его многое огорчало из того, что происходило в стране. Игорь Олегович высказывал боль многих людей и старшего поколения, и среднего, да и молодежи за государство, оказавшееся в глубокой духовной пропасти. Те ценности, которые он отстаивал со сцены – мораль, нравственность, коллективизм, взаимопомощь, – были разрушены, отброшены за ненадобностью. В стране в то время правили бал вороватые банкиры, купчишки с их циничным девизом: если ты такой умный, почему ты такой бедный? – Вся русская литература от Фонвизина до Островского, – говорил он, – высмеивала, осуждала богачей. Почитайте русских классиков. Чехов – это ведь политический автор. Островский – более политического автора я не знаю, никто так активно, гневно, яростно не осуждал власть денег, самодурство, бездуховность богачей. И никто, как они, не показывали пусть нищих, пусть бедных, но безумно трогательных, нежных, нравственных, совестливых, духовно богатых людей. В этом была и есть суть русской культуры – обличать низменное в обществе и в человеке, но тут же рядом показывать чистые образцы, возвышенные идеалы, к которым можно было вести людей.Особенно его раздражали перестроечные «перевертыши», вчерашние комсомольцы, воспевавшие социалистический строй на партсобраниях и конференциях, а затем пересевшие в наворованные мерседесы. В юности он сыграл Хлестакова и неплохо разбирался в психологии этого характера. Пускание пыли в глаза, искренняя ложь, обман, желание тут схватить это, здесь схватить то, переспать с маменькой и жениться на доченьке, а главное – взятки, взятки, взятки.– Хлестаковщина сейчас цветет махровым цветом, – говорил он. – Люди легко меняют свои убеждения: сегодня коммунист, завтра демократ. Это приспособленчество, желание выжить. Вообще, у нашего брата интеллигенции, как говорил Островский, во все века было «приятное искательство к начальству». Желание быть поближе к трону, поближе к власти. Ну, во-первых, кормушка, так сказать, получше, а во-вторых – это слава, ордена, медали и больше возможностей для работы.На прощание он подарил мне альбом с дарственной надписью.– Игорь Олегович, для меня это большая честь, ведь вы – один и самых крупных актеров у нас в стране, – поблагодарил я.– В смысле роста и толщины? – пошутил он.Конечно, многое изменилось в нашей жизни за прошедшие пять лет. Многое продолжает меняться в общественной атмосфере. Идет отрезвление. Россия возвращается к своим истокам, духовным традициям, о которых говорил в тот памятный день Игорь Олегович.