Повелитель Граммофонии

– спрашиваю хозяина необычной коллекции москвича Григория Качурина.– Около полтораста экземпляров. Но это не общероссийский рекорд: в Петербурге есть коллекция помасштабней. Хотя если брать звуковоспроизводящую технику вместе с пластинками, мне, пожалуй, в стране равных нет.– Начало положил отец – тоже не последний в свое время коллекционер. После войны он занялся собиранием полузапрещенных трофейных дисков Вертинского, Петра Лещенко, которые привозили с фронта офицеры. Позднее в доме появилась неплохая по тем временам коллекция первых долгоиграющих джазовых пластинок (ее, правда, вскоре украли)... В общем, я рос в доме, где постоянно звучала музыка давних лет. А 15 лет назад, когда отец умер, я решил продолжить дорогое ему дело, только занялся еще граммофонами и патефонами. Маленький же патефончик папы теперь в моей коллекции – настоящая реликвия.– Бывает и такое. Вообще поиск подобных вещей – настоящее искусство, у меня даже сложилась целая система: газетные объявления, регулярное общение с коллегами в других городах, походы по рынкам и магазинам... В последнее время, впрочем, серьезных предложений мало.– Не изо всех. Просто по разным причинам – к примеру, из-за нестабильности курса доллара – многие не хотят расставаться со старыми вещами.– Хочется отделаться дежурной фразой о том, что подобные предметы бесценны. Если же говорить серьезно, четких ценовых критериев нет: рынок очень узок и цены зависят от конкретных условий. Если я, к примеру, продаю восстановленный аппарат богачу, то не посчитаю зазорным взять раза в полтора больше против цены, на которой мы бы сошлись с коллекционером типа меня.– Несколько тысяч долларов. Правда, предметом сделки тогда была очень богатая коллекция дореволюционных пластинок, в том числе крайне редких. А патефон мне вручили просто в нагрузку.– Да нет. Хоромы, сами видите, далеко не царские. По образованию я историк-искусствовед – правда, в области, далекой от музыки. Несколько лет назад почувствовал, что совмещать хобби с работой стало трудновато, и победило… хобби. Теперь, наверное, можно сказать, что я профессиональный собиратель. Продаю «дубли» из обменного фонда, реставрирую и ремонтирую аппараты на заказ… Это нормальный вид заработка – не хуже и не лучше других.. Что же касается денег, в отношении к ним настоящие коллекционеры напоминают профессиональных картежников: деньги им нужны не столько ради денег, сколько для новых поступлений. Хотя у меня тоже был печальный опыт «игры» до последней копейки. Что же, теперь я знаю, когда нужно остановиться.– Всегда с недоверием слушаю россказни о патефонах и других вещах из бункера Гитлера или с дачи Сталина. Серьезные люди подобной болтовней без аргументов не занимаются. Расскажу об одном из последних своих приобретений, а уж вы судите, насколько необычна его судьба. Однажды меня пригласили в Сергиев Посад, в дом, обитатели которого, судя по обстановке, переживали не лучшие времена. Оказалось, что хозяева – родственники профессора Московской духовной академии протоиерея Алексея Остапова, одного из образованнейших церковных деятелей 1960–1970 г.г. Он, кстати, был крестником Патриарха Алексия I. Умер священник очень рано – в 44 года, и среди его наследства оказался вот этот старинный тумбовый граммофон.– Да, в этой конструкции труба как бы спрятана внутри корпуса, а внизу под ней располагается полочка для хранения пластинок… А вон те папки видите? Это бесценные дневники отца Алексея, которые я тогда привез из Сергиева Посада вместе с граммофоном. Там очень много важных подробностей церковной жизни в СССР…А вот рядом – советский граммофон периода нэпа: сзади выбит год производства. Вот еще примечательный экспонат: граммофон с деревянной трубой «Амур-VI». У нас в стране эта модель продавалась в 1910–1912 годах. Впервые я увидел его в антикварной лавке с малюсенькой дырочкой в трубе. Через несколько лет такой же всплыл в продаже, но уже без дефекта. Тут-то я его и купил.– Преотлично!– Гм, попробуем… Вообще-то я его несколько лет не слушал: лишний раз боишься прикасаться, чтобы ничего не сломать… Григорий Леонидович заводит старенький механизм ручкой и ставит пластинку, которой, судя по дате, исполнилось 99 лет. Из трубы сквозь характерное потрескивание доносится романтичный мужской дуэт.– А ведь такое звучание слышали наши прапрабабушки! – замечает хозяин, когда песня заканчивается. – Пластинка, конечно, немного заиграна, но ее могли заиграть уже в начале прошлого века.– Григорий Леонидович, а какой предмет вам самому дороже всего?Вместо ответа собиратель подвел меня к стоящему в углу комнаты ящичку из орехового дерева. Внутри оказался диковинный механизм с несколькими рычажками. Возле одного из них значилось «ПОВТОРЯЕТЪ», возле другого – «ИЗМЕНЯЕТЪ».– Музыкальная шкатулка позапрошлого века. Ее ценность – двухголосие: металлические колокольчики исполняют основную мелодию, а меха аккомпанируют аккордами.Качурин немножко поманипулировал рычажками, барабан пришел в движение, и комната наполнилась мелодией медленного танца. И сколь ни прекрасно было это звучание, я не смог не задать властителю страны Граммофонии мучавший меня вопрос:– Нет! Быстро продать сокровища, которыми я владею, в Москве можно только в паре-тройке точек. О том, что на рынке всплывет новая вещь, в нашем узком кругу станет известно моментально. И потом, еще надо знать, что красть! И коллекционер загадочно улыбнулся – одновременно с финальным аккордом небесной музыки.