Никас Сафронов: Когда зовут в Кремль, надо идти

Никас САФРОНОВ: ВЧЕРА Я БЫЛ В ТАЛЛИНЕ У ПРЕЗИДЕНТА, СЕГОДНЯ УЛЕТЕЛ ПИСАТЬ ГЛАВНОГО СУДЬЮ ОДЕССЫ, ЗАВТРА ОТПРАВЛЯЮСЬ В ЭКВАДОР Политики, бизнесмены и звезды заказывают ему свои портреты, которые потом органично вписываются в богатые интерьеры их домов. Его картины можно обнаружить в музеях и галереях по всему миру. У него множество восторженных поклонников – и столько же завистливых недоброжелателей. За ним тянется шлейф слухов, сплетен и интриг, он герой самых «вкусных» светских вечеринок. Кажется, что модный художник Никас Сафронов уже всего достиг – славы, денег, любви. Но что на самом деле происходит за кулисами этой красивой жизни? Путина я посадил на коня – Наоборот, они очень послушные. Люди, которые зарабатывают достаточно солидные деньги, как правило, умеют ценить чужой труд. И потом, будь ты хоть трижды президентом, но если у тебя что-то болит, ты должен раздеться перед доктором. Так же и с художником-портретистом: человек должен перед ним раскрепоститься, освободиться от повседневных проблем, вспомнить что-то хорошее, может быть, даже впасть немного в детство… Это должно отразиться в его глазах. Ведь никто не хочет войти в историю озлобленным и недовольным жизнью – зачем тогда позировать? Многие во время сеанса испытывают эйфорию, некоторые теряются… Обычно я два часа делаю наброски, потом устраиваю еще один двухчасовой сеанс, и только после этого дорабатываю портрет уже самостоятельно. Клиент может сделать какие-то замечания, я что-то доделываю, переделываю, и весь процесс занимает примерно месяц-полтора. – Со звездами вообще все просто и легко. Они очень реальные люди, рабочие лошадки. Нужно худеть – они худеют, нужно неподвижно позировать – они позируют. Звезда, которая состоялась, как правило, прошла через все тернии. Когда я в Голливуде познакомился с ди Каприо, он сказал, что я похож на его отца. Мы посмеялись, и я попросил его попозировать. Он очень добросовестно позировал, хотя даже не спросил, продам ли я или подарю ему портрет. – Мне платят нормально. Я назначаю цену, когда портрет еще только заказывается. – Когда как. У меня есть серия портретов под названием «Река времени», где все герои одеты в исторические костюмы. Потом многие из этих картин покупают, хотя изначально я пишу их для себя – никто мне здесь ничего не диктует и не навязывает. А есть портреты, которые я писал как заказные, а потом из них родились другие образы. Как, например, было с Путиным. Сначала я сделал его официальный портрет, а «Петр I», «Наполеон на коне» и «Франциск I» – это уже мои фантазии на тему... – Есть лица, которые очень интересны, но они искажены временем, болезнями, страданиями – вот с такими лицами очень сложно работать. Но сложнее всего писать женщин, которые сделали много пластических операций. Одно дело – убрать морщины или родинки, и совсем другое – писать лицо, которое «сделано». Оно все равно искусственное. Одна дама, перенесшая больше пяти пластических операций, даже не узнала себя на моем портрете. Говорит: «Никас, вы не угадали». А как тут угадаешь? Внешне-то она, конечно, изменилась, а в душе осталась прежней, и даже в зеркале она видит чужое лицо, не то что на портрете. Слава богу, что с глазами пока не научились ничего делать. А бывают вообще анекдотичные ситуации. Моя клиентка – очень богатая бельгийка – нарастила себе грудь до пятого размера. Когда я ее писал, она попросила сделать хотя бы третий. Я, конечно, сделал третий, но потом ей стало казаться, что у нее толстые руки. Я уменьшил руки, но она считала, что недостаточно. Тогда я с большим внутренним сопротивлением попросил ее нарисовать на фотографии фломастером, какими она представляет свои руки. Она нарисовала руки, которые анатомически были тоньше кости. Это выглядело карикатурно – большая грудь и руки, как у узницы Освенцима. Конечно, на портрете я оставил свой вариант. А вообще мне легче сделать пластику на холсте. И многие женщины, получив портрет, идут к хирургу и говорят: «Сделайте так же, как у Никаса на портрете». – Я вытаскиваю из каждого человека то, что в нем есть хорошего. Вот я вам сейчас скажу: вы очень тонкий человек, очень ранимый, очень щепетильный и очень трогательный. Вы бережно относитесь к тому, что вам близко и дорого, что вы сексуально чувственны. И это будет правда. Но я могу сказать то же самое еще десятерым, и это тоже будет правда. Потому что мы все внутри – закрыты, и мы совсем не такие, какими представляет нас общество. Мы сентиментальны, мы можем заплакать над фильмом, при этом на работе можем быть очень жесткими начальниками. Вы согласны со мной? – Наверное, в каком-то смысле я романтик, ибо сознательно идеализирую людей. Честно говоря, когда заказчику что-то не нравится, я стараюсь полностью переписать портрет. Я не хочу, чтобы у человека остался неприятный осадок, чтобы это его мучило. Я писал одну даму, и фоном к портрету сделал арки в стиле эпохи Возрождения. Но она сказала, что такой фон ее тяготит – мол, она и так мучается с богатым мужем, постоянно ощущает свою несвободу, а тут еще и я поместил ее в «клетку». Что ж, я переписал работу, а первоначальный вариант приобрел музей в Голландии. Никасом быть очень сложно – Светские мероприятия наконец как-то упорядочились – стали более уравновешенными, изысканными и достойными. Уже никто не сносит ограждений, не толкается в раздевалке… Вечеринки из разряда «гуляй, Россия!», когда на аукционе уходит шампанское за 200 тысяч долларов, а художественный портрет продается всего за тридцать долларов, слава богу, отходят в прошлое. Я, конечно, персонаж светский, но хожу далеко не на все тусовки, куда меня зовут. Выбираю только те, куда не могу не пойти – где будут мои друзья, или клиенты, или потенциальные заказчики… Словом, отношусь к подобным мероприятиям очень избирательно. Конечно, если приглашают в Кремль, надо идти. А вот на Московский кинофестиваль не хожу уже два года, там все одно и то же: фильмов нет, а тусовка есть. Знаете, когда много еды, проходит аппетит. Это человеку, только что приехавшему из провинции, интересна любая тусовка, а я уже их накушался. – Друзей, конечно, не много. Много приятелей, поклонников. Но еще больше недоброжелателей. Мне жалко людей, которые от ненависти сходят с ума, которых перекореживает от любого чужого успеха. Они видят только внешнюю сторону, мишуру, и не понимают, что Никасом быть очень сложно. Я сплю часто по два часа в сутки, все время мотаюсь. Да, я езжу на такие острова и в такие королевства, которые им даже не снились, – но я там работаю. Я не вижу, что там есть море, что я нахожусь в роскошном замке. На самом деле для меня не имеет никакого значения, в общежитии жить или во дворце. – Понятно, что статус обязывает, и если я приехал к президенту или султану, то должен и выглядеть солидно, и вести себя соответственно. Но иногда, честное слово, хочется бросить все. Жизнь, которую я проживаю, напоминает космическую комету. Вчера я был в Таллине у президента, сегодня улетел писать главного судью Одессы, завтра отправляюсь в Эквадор, потом в Китай, потом в Австралию, затем – в Южную Америку… Все так закручено! Когда я расстаюсь с девушкой, то готов вскрыть себе вены, а через день забываю, с кем расстался. А нормальные люди живут совсем по-другому. Вот мой брат, которому я купил квартиру, несколько лет не может сделать в ней косметический ремонт. И рассказывает мне какие-то банальные истории о том, что поссорился с женой, что погода не такая, что плохое настроение, – в общем, все время что-то мешает. Мне это смешно. Когда ты встаешь в шесть утра, постоянно куда-то летишь, недосыпаешь, глотаешь килограммы таблеток, не можешь позволить себе недельку спокойно полежать с гриппом, потому что все распланировано и на тебе висит куча людей, – тогда понять такие аргументы просто невозможно. – Тишина нужна всем. И художникам, и президентам. Для меня тишина – это долгие перелеты, дальние страны, где я пишу для себя пейзажи, рисую какие-то наброски…А в общественной жизни тишины, конечно, никакой нет, поэтому часто я вообще никуда не хожу. А если и посещаю какие-то светские тусовки, то ничего там не ем и стараюсь выходить оттуда без подарков. Там все время раздают какие-то пакеты, и понятно, что в них не лежит то, что тебе пригодится и что ты не можешь купить сам. Но людей охватывает какой-то ажиотаж, как на распродажах, когда раскупают все подряд, не задумываясь, для чего это нужно и с чем это носить. Знаете, это такая болезнь, и люди от этого даже лечатся. – Обычно я ем простую пищу. Утром получаю настоящее удовольствие от гречневой каши с холодным молоком. Люблю пельмени из трех сортов мяса, хороший украинский борщ и сало. Обожаю узбекский плов! Вот чем я себя иногда балую – иду в восточный ресторан. От классиков я оставил все лучшее – Я постоянно молюсь. За всех – за моих друзей, близких, почитателей, врагов… Я прошу им всем помочь. Молюсь перед тем, как начинаю писать картину. Даже ночью, если я во сне повернулся к иконе спиной, я стараюсь перекреститься, как бы извиняясь за это. Я хожу в церковь, подаю нищим. Выходя из дома, обязательно говорю про себя: «Ангел-Хранитель мой, пойдем со мной: ты впереди, я за тобой». А вот что касается живописи, то я не иконописец, хотя могу писать иконы – учился этому около года в Загорске. Но вполне могу в интерьер католического храма вписать голого человека на фоне Христа. Многие возмущаются: «Как это можно!» Но я говорю: «Это голая истина. Я так вижу». Я не ощущаю связи между религиозными догмами и живописью. С другой стороны, я никогда не пишу развороченные животы, из которых торчат внутренности и выползают черви. Вот эти темы я не люблю, они мне неприятны. – Это такой сложный вопрос. Когда тебя снимают камеры, понятно, что ты немного играешь. Но, кстати, я стараюсь не скрывать своих чувств. Однако я не могу прямо сказать негодяю, что он негодяй – я просто с ним не общаюсь. А когда мы разговариваем с начальником, разве не надеваем на себя маску? Пусть кинет в меня камень тот, кто сам не грешен. У всех нас есть какие-то свои маски. Мы дергаемся от того, что нас «достают» маленькие дети, старики родители, но мы идем к маме, безропотно ее выслушиваем, пьем чай, хотя сами постоянно поглядываем на часы… – Меня это никак не волнует. Сначала, когда я только начинал работать за границей, а потом стал активно продаваться здесь, в России, многие газеты писали «Это русский Дали». Признаюсь, тогда это мне даже немножко льстило. Но вскоре стало как-то неинтересно. Я понимал, что это абсолютно дилетантское представление – о сюрреализме, символизме, кубизме, абстракционизме… Люди часто путаются в терминологии, и если это взгляд непрофессионала, то отношусь к нему спокойно. А вот если кто-то, в искусстве сведущий, высказывает нечто подобное, то это необъективно и неправильно. С таким же успехом можно приплести к моему творчеству и Брейгеля, и Босха, и кучу художников Ренессанса. И даже тех, кто делает лица из овощей. Почему нет? – Это совсем другая история. Великий Сальвадор говорил: «Пишите как видите». А нам в 70-е годы, когда я учился, говорили: «Нельзя, запрещено, есть рамки, есть классика, в искусстве может быть только реализм». А Дали разрешал фантазировать, воплощать в картинах сны. В жизни он был мастером эпатажа и умел из каждого мазка кисти выбивать золотой (хотя сам совсем не умел считать деньги). Так что у него есть чему поучиться. А вообще я изучил всех художников – и классиков, и современных. Понял их достоинства, недостатки, их заблуждения. А потом убрал все лишнее и оставил все лучшее. Вообще надо изучать, а не завидовать. Надо найти способ, чтобы забраться на это дерево и снять этот виноград, а не говорить, что он сырой и зеленый. Живописи чужды закомплексованность и зажатость. Вот почему я все время меняю стиль, технику. Настроение меняется, и я меняюсь. И я горжусь тем, что занимаюсь любимым делом и при этом зарабатываю неплохие деньги. По-моему, это достойно не зависти, а уважения.