Сколько раз улетали саврасовские грачи?

Алексей Кондратьевич Саврасов — фигура в русской живописи примечательная. Даже те, кто ни разу в Третьяковке не был, знают его знаменитых «Грачей» по открыткам и журнальным иллюстрациям. А вот сколько раз «прилетали» эти самые грачи на холст или картон художника, известно далеко не всем. Дело в том, что этот ставший знаменитым сюжет кормил, а — главное! — поил Алексея Кондратьевича в те годы, когда спившийся профессор живописи уже не выбирался из трущоб Хитровки.В последние десять лет своей жизни давно потерявший собственный дом художник частенько ночевал в рамочных мастерских, где изготовляли товар для знаменитой московской толкучки — Сухаревского рынка. «Придет бывало пьяный — лыка не вяжет, впустишь его, уложишь на каком-нибудь матрасике в углу, — вспоминал один из «мастеров по багету». — А утром проснется, дрожит — за шкалик на все готов! Опохмелишь его, чтобы руки трястись перестали, картон ему, краски — они у нас наготове были, — и рисует Алексей Кондратьевич.То повторит своих «Грачей», а то просто ночь или пейзаж какой-нибудь изобразит… Но чаще он зиму рисовал. Картинку закончит, водочку допьет — только мы его и видели!..» Эти «пейзажики» и продавались потом на Сухаревке по цене от 2 до 5 рублей вместе с рамкой. Писал он их, как вспоминает современник, используя только три краски — черную, белую и красную. Может быть, поэтому и попадал на «сухаревские картоны» чаще всего зимний пейзаж — белое с черным? И подписывал их художник не полной фамилией, а только двумя буквами — А.С.Родственники, московские друзья, бывшие ученики не раз пытались спасти Саврасова: вытаскивали его из ночлежек, брали к себе на квартиру, снимали для него жилье, переодевали из тряпья в приличную одежду, но долго удержатьот водки не могли. А выпил бывший профессор живописи Саврасов — и все сначала! Его патологически тянуло не к респектабельным друзьям юности, а к таким же, как он, босякам, нищим, бродяжкам, ютившимся на нарах ночлежки господина Кулакова…В последние годы жизни «простой водки» ему было уже мало: встретившись со своим обычным собутыльником, автором не так давно переизданной книги «Московская старина» Иваном Кондратьевым, Саврасов пил только чистый спирт, закусывая его ярко-красной, звенящей с мороза клюквой…Известный бытописатель литературной Москвы Иван Белоусов вспоминает: «За год до смерти я встретил Саврасова на Мясницкой улице — это было зимой, — одет он был в ситцевую, стеганную на вате кацавейку, какие носят деревенские старухи и огородницы; подпоясан веревкой. Старые, с заплатками, кальсоны внизу обмотаны какими-то тряпками. Обрывки веревок придерживали на ногах рваные опорки. На голове была надета черная, с широкими полями, «художническая» шляпа. Под мышками он держал старую папку — вернее, переплет от конторской книги. Несмотря на убогость костюма, вся его крупная фигура, с большой седой бородой, казалась величественной.Он стоял на углу Златоустинского переулка и спокойно смотрел на мимо идущую толпу, гордо подняв красивую голову… Я подошел, поздоровался с ним, он сейчас же предложил мне пойти в трактир и выпить водки».Пьянство сгубило художника. В начале осени 1897 года он подцепил на Хитровке какую-то болезнь, был отправлен в больницу для чернорабочих, где и умер 26 сентября в возрасте 67 лет отроду...Похоронили Саврасова «за счет общества» на старом московском Ваганьковском кладбище, которое в конце позапрошлого века еще не было столь престижным. На могиле был поставлен дешевый деревянный крест, который со временем подгнивал, но какая-то добрая рука всякий раз углубляла его в землю…Только счастливая случайность не позволила могиле художника затеряться без следа, и сегодня после посещения Третьяковки, где на стене висят те самые — первые! — «Грачи прилетели», можно заглянуть на Ваганьково и постоять у «последнего ночлега» человека, растратившего себя, по русскому обычаю, на пьяную суету сует…