Обнаженка как предмет идеологии

Возможно, 30–40-е уже сложились в нашем сознании в какие-то определенные и устоявшиеся формулировки, в отношении к ним как к бесспорной классике, которую можно любить или не любить, но нельзя не принимать. Глядя на полные созидательной энергии и конструктивистских приемов в выборе ракурсов и границ светотени на фотографиях Родченко, Гладкова, Рыбчинского, не захочешь, а вспомнишь о духе и сути сталинского социализма. Так и работам Лени Рифеншталь с ее атлетами и полнокровными девушками-спортсменками никогда не выпасть из контекста фашизма. Смотришь на этой выставке ее работы и убеждаешься в известном: ну не любила она хлипких и убогих, так прямо взяла бы да убила… С этим же отношением вглядываешься в, казалось бы, почти обыденный портрет «Член гитлер-югенда» 1938 года Августа Зандера. Надо же, такой спокойный, нестрашный человек, а через какие-то пару лет, возможно, и убьет десяток-другой наших, русских, или он уже кого-то успел пристрелить. Погиб он или еще живет где-нибудь в Латинской Америке? Есть две работы 30-х годов того же Зандера с одним названием «Материя» – мертвые в гробу старик и старуха. Жестко, просто, кратко и страшно – материя. Интересны работы Карла Блоссфельда, снимавшего нераспустившиеся или увядающие бутоны цветов, стебли, колючки. В этих промежуточных состояниях – растения, которые на его снимках превратились в нечто загадочное и, как на картинах Босха, фантастичное. Очень хороши и красивы упаднические, декадентские фотографии Герберта Листа 1936–1937 годов с разрушающимися от времени античными скульптурами…Современность представлена на выставке беднее и менее интересно. Хотя и обличительно: скучные городские индустриальные пейзажи, дряблые фрагменты старческих тел, пьяницы-мужики в грязной квартире, одинокие девушки – ни тепла, ни любви. Жизнь без идеологии предстала унылой. Кстати, не стремясь к обобщениям, все же решусь сделать вывод о русском и немецком менталитетах: у нас больше оптимизма. Даже в сталинские времена – что индустриализация, что единый осуждающе-гневный порыв народа – всегда есть некая отчаянная лихость с истероидными весельем, радостью и мазохистским счастьем. А у немцев все – высокое и низкое – ведет к беспросветной депрессии.