Александр Бучин: Жуков не был царем, он был солдатом

— У нас в семье все были мотогонщиками. А отец, Николай Борисович, — одним из первых автогонщиков. Он участвовал почти во всех соревнованиях того времени. Одно время отец работал техником во Франции на фирме «Пежо» и принимал участие в автогонках Париж — Бордо. Страсть к технике передалась и нам: трое моих братьев, сестра и ее муж — все гоняли на мотоциклах.В 12 лет я уже мог водить машину по двору. Когда исполнилось 17, мечтал о самолете (тогда все были помешаны на авиации), но судьба распорядилась иначе — брат Сережа привел меня в отдел кадров НКВД и устроил на работу в ГОН (гараж особого назначения).Сначала я возил секретаря начальника ГУЛАГа НКВД. От работы был не в восторге. И очень скоро случилось то, что и случалось повсеместно с другими. Как-то раз я пришел в клуб НКВД со своим приятелем Ваней Кипариси на просмотр какого-то фильма. Начальник охраны Берман увидел нас вместе да как заорет на меня: «Что ты привел врага народа?!». И вскоре выгнал с работы.— Я не пил, не курил и был дисциплинированным. Хотя вырос в семье рабочей, но культурной. У нас по праздникам всегда собирались гости только за самоваром. И всем было очень весело. Ко времени призыва в армию я уже имел грамоты за гонки, подписанные такими прославленными летчиками, как Чкалов, Ляпидевский. В 1938-м призвали в армию.— Когда началась война, наш гараж военизировали, а меня через пару недель назначили водителем в охрану генерала армии. Им оказался Георгий Константинович Жуков. Сначала я водил «хвостовую» «эмку» — машину сопровождения. Маршрут простой: Генштаб — Кремль — квартира — дача — Генштаб. Затем последовало распоряжение ехать на фронт. Первое время я наблюдал Георгия Константиновича из-за руля сопровождающей машины. А однажды осенью 1941-го в Калининградской области жуковский вездеход «ГАЗ-61», следовавший впереди, влетел в канаву. Попытки вытащить машину оказались безуспешными. И тогда ко мне подбежал начальник охраны Бедов и закричал: «Ты же гонщик, вытащи!». Я сел за руль, включил передний мост и выскочил из канавы. Жуков тогда не проронил ни слова, а вскоре после этого случая я стал его личным шофером.— Двое. Один «на хвосте» ездил, другой за рулем его автомобиля.— Однажды, после того как мне вручили медаль «За отвагу», начальник охраны сказал, что я буду вторым водителем. Жуков собирался как раз ехать к временному памятнику, поставленному главнокомандующему Дальневосточным округом Апанасенко, погибшему под Ливнами. Поехали, как приказали, — я второй. На обратном пути шофер, который вез Жукова, врезался в столб, и на следующий день меня пересадили в машину Георгия Константиновича.— Много всего было. Помню, в ноябре 1943-го под Ельней ехали мы, впереди — командующий Волховским фронтом, сзади — машина Ворошилова. Вдруг за нами снаряд разорвался. Ворошиловский автомобиль весь обдало мерзлыми комьями земли. Но ничего, уцелели. По 150 км без света ездили, под обстрелы не раз попадали.[b]— Жуков носил при себе оружие? [/b]— Иногда у него был с собой пистолет, который он держал в перчаточном ящике. Охране же было выдано противотанковое ружье. Да такое громоздкое, что в выемке не помещалось. Вскоре Жуков отдал его в одну из частей.— Жуков был неразговорчивым. Всегда о чем-то думал.— Был грех, хотя этого делать ни в коем случае не полагалось. Один раз Георгий Константинович спрашивает меня: «Бучин, говорят, ты всем рассказываешь, что Жукова возишь. Правда?». (Это уже из охраны доложили.) — «Да, виноват, товарищ маршал! Сказал одной своей знакомой». — «Смотри у меня», — пожурил Георгий Константинович, оценив мое чистосердечное признание, и укоризненно посмотрел в сторону осведомителя.— К машинам он был равнодушен. Сам за руль никогда не садился. Любил лошадей. А возил я его на автомобилях разных марок. Несколько месяцев на «Виллисе», по Румынии ездили на «Студебеккере», а по Москве — на «Паккарде». В 1944 году, осенью, меня отправили в Москву в командировку осмотреть трофейный бронированный «Мерседес». Машина была почти новой — всего 1000 километров на спидометре. В ГОНе сделали профилактическую обработку. Автомобиль ходил, как самолет. Оправдал самые смелые ожидания. До конца войны и в первые послевоенные годы я возил маршала на нем. Но на подписание акта о капитуляции ехали на «Паккарде».— «Мерседес». На нем я начинал свою работу. На нем и закончил. С этим автомобилем у меня связаны хорошие воспоминания. Ну а сейчас у меня «Жигули». В День Победы ездил на них выступать в город Жуков.— Не верьте никому. Это неправда. Суров был, требователен, порядок во всем любил. Но никогда не был жестоким. В Берлине, помню, по приказу Жукова поехал с генералом Соколовским встречать Эйзенхауэра. Едем, а он мне говорит: «Георгий Константинович такой человек, что никогда не даст другому упасть. В яме будешь — он палку подаст, вытащит». Как сейчас помню его слова. Вот только когда Жукова Хрущев снял с поста министра обороны, многие бывшие «друзья» от него отвернулись. Но так всегда бывает: пока ты на коне — вокруг много народу вертится, а чуть что — ищи ветра в поле... А я счастлив, что судьба свела меня с таким незаурядным человеком.— Однажды. Я вез его на совещание (мы ехали на «Паккарде»), вдруг спустил баллон. А Жуков очень не любил никуда опаздывать. Я быстренько колесо заменил, сажусь в машину, завожу — не едет. Он смотрел-смотрел, как я мучаюсь, и говорит: «Ну что, погоны лейтенанта надел, а за машиной перестал ухаживать, м...!». (Матом он никогда не ругался.) Привез его на совещание — немного опоздали, конечно, — и я ремонтом занялся. После совещания Жуков подходит к машине и спрашивает: «Ну как, орел, починил?». «Так точно!» — отвечаю. Больше ни разу о моей оплошности Георгий Константинович не напомнил.— Конь не нравится. Я привозил маршала на Парад Победы и знаю, как это было. В Екатеринбурге лучше — там конь вздыбленный. Да и не на месте памятник стоит.[b]— А портрет Павла Корина? Жуков ведь долго не давал согласия позировать. А потом даже подружился с художником.[/b]— Портрет нравится, он его в Германии писал, после Потсдамской конференции. Времени у маршала было в обрез и позировать подолгу не мог. Поэтому на портрете руки не его. Корин их с Миши Громова, начальника охраны, писал.— После войны все ждали, что Георгий Константинович будет министром обороны. Но увы! Его, наоборот, понизили — назначили командующим Одесским военным округом.Жуков взял меня с собой. Я готов был хоть на край света с ним ехать, а не то что к Черному морю. Возил я его до 1948 года. Потом как-то приглашает он меня к себе домой и говорит: «Александр Николаевич, пришел приказ отозвать тебя в МГБ СССР. Убирают тебя от меня. Сходи на прием к Власику, передай письмо от меня лично». Приехал я в Москву, записался на прием к Власику. Только тот письмо читать не стал, небрежно так бросил его в ящик стола да еще и наорал, будто я позорю органы МГБ. И уволил.— Припомнил мое лихачество в Одессе. Однажды мы с приятелем на мотоциклах, стоя, на высокой скорости проехали по Дерибасовской. (Мы же мотогонщики! А в молодости всегда хочется острых ощущений.) Конечно же, об этом случае стало известно в Москве... А вскоре меня арестовали. 2 апреля 1950 года привезли на Лубянку. При обыске нашли фотографию Жукова. Так возмущенный эмгэбэшник раскричался: «Что ты носишь ее при себе? Он тебе что, отец родной?».— Сначала в шпионаже, потом в клевете на партию. А позже стали требовать, чтобы я очернил Жукова. В 1951 году меня привезли в Лефортово. Это наши гэкачеписты в тюрьме стихи писали — нам же сутками спать не давали. Бить, правда, не били, но так допросами выматывали, что я ходил и шатался. Готовился уже к худшему, вдруг дали расписаться в бумажке, что я осужден на 5 лет ИТЛ. Освободили в 1952 году. Ох и намыкался я тогда! Жить было негде. Долгое время мне, коренному москвичу, не давали разрешения на прописку. После ареста мою Нину как жену врага народа из квартиры выселили. По углам скиталась, но меня не бросила. А могла бы — красавица ведь, актриса и детей у нас тогда не было.— Нет, как-то неловко, ведь Георгий Константинович тогда министром обороны был. Я позвонил, когда Хрущев его снял. Мы встретились. Узнав, что мы с женой ютимся по углам, он отругал, что я не пришел к нему раньше, и написал письмо Посохину. В 1968 году я получил вот эту двухкомнатную квартиру.— Народная мудрость гласит: «Подальше от царей — голова целей». Но только Жуков не был царем и не собирался им быть, он был солдатом. Жаль, что многие, даже те, с кем он рядом работал, с кем дружил, так и не поняли этого. А я счастлив, что судьба свела меня с таким человеком.— Все были очень высокомерные. Мы, обслуга, для них — быдло. Димитров, например, сытый, одетый с иголочки, никогда не здоровался с шофером, всегда смотрел куда-то мимо. Он же европеец, а мы, русские, — так, низший сорт. У него была шикарная дача недалеко от Горок Ленинских.В 1940 году я обслуживал Куусинена. Впечатление осталось нелучшее. Подумать только! Чтобы этот человек воцарился в Хельсинки, наши ребята кровь проливали.Возил Эйзенхауэра. В Германии и у нас, в Москве. Он сюда с сыном Джоном приезжал. Отличный мужик! А его сын даже мне пачку сигарет в знак признательности подарил. Нам строго-настрого запрещалось что-либо брать, особенно у иностранцев, но я взял, хотя и некурящий был. Ребятам из гаража подарил.— Оставшись без работы, спрятал свою гордость в карман и пошел к Василию. Тот признал водителя Жукова и зачислил меня в кадры ВВС. Возил я его на дачу к женщинам. Он там развлекается, а ты сидишь всю ночь и ждешь: что ему в голову взбредет? Куда ехать придется и когда? Однажды потребовал, чтобы я коня ему белого подал.Сел на лошадь, а та и понеслась. В общем, досталось мне потом за нрав лошадиный. Другое дело, что он много сделал для развития отечественного спорта. Особенно мотоспорта.