Танцы тирана на тексте Камю

Ну скажите, например, зачем брать «Грозу» Александра Николаевича Островского, как это сделала Нина Чусова в «Современнике», если не ставить спектакль о противостоянии Катерины тупости и злобности «темного царства». Чтобы рассказать о томлениях девицы, жаждущей любви, можно было бы найти другой литературный материал. Хотя это просто последний, но не самый «криминальный» случай, когда вопрос «Зачем?» будоражит больше, чем само театральное действо. Нынче каждая вторая премьера превращается в угадайку.Когда Павел Сафонов поставил в Вахтанговском театре чеховскую «Чайку», очень бережно относясь к классику, было очевидно, что и он, и его главный герой – актер Владимир Епифанцев, сыгравший Треплева, заявляют о себе, как о новом поколении, которое собирается привнести в искусство новые формы.Задачи режиссера и актера совпадали с чеховскими. Были и другие сугубо внутритеатральные, благородные поводы для постановки «Чайки» – например, Людмила Максакова давно созрела для роли Аркадиной и уже на подножке уходящего возраста блестяще ее сыграла. Кроме того, «Чайка» Сафонова прекрасно соединила вахтанговских актеров разных поколений – Сергея Маковецкого и Юрия Яковлева, Вячеслава Шалевича и молодых Анну Ходюш, Спартака Сумченко, Марию Шастину…И вот Павел Сафонов с Владимиром Епифанцевым взялись за «Калигулу» Альбера Камю. Очевидно, что интеллектуальная драма середины прошлого века о тиране, который совершает злодейства, унижая и уничтожая подданных, поскольку те сами жалкие рабы и непротивленцы, вряд ли сегодня, когда мы уже отстраненно смотрим на эпоху тоталитаризма, на фигуры Сталина и Гитлера, может быть интересна гражданской позицией и философскими сентенциями. Казалось, что драма привлекла режиссера и исполнителя главной роли самой фигурой Калигулы – несчастного влюбленного страдальца, который тоскует об умершей сестре и любовнице Друзилле, – изощренного и коварного садиста, извращенца, не признающего никакой определенной сексуальной ориентации. Ведь Владимир Епифанцев то и дело при каждом удобном случае уверяет, что сегодня только через жестокость можно пробиться к сердцам зрителей…Итак, «Калигула» в Вахтанговском обещал стать неким интересным, возможно, экстравагантным исследованием тайников извращенной души или леденящим сценическим триллером… Ни того, ни другого, ни третьего…Умный и парадоксальный текст Камю создателям спектакля вовсе не интересен, отодвинут на второй план, поэтому доходит до зрителя как нечто навязчивое, просто по сюжету обязательное, занудное, архаично-классическое. Тяжеловесная архаика присутствует и в оформлении художника Станислава Морозова – обломки колонн, интересно придуманный огромный аквариум с водорослями в центре сцены (из него выходит «сухим из воды» Калигула), который порой превращается то в надгробную плиту, то в любовное ложе, то в стол для пира. Но, к сожалению, и в том, как аляповато-грубо выполнено оформление, тоже есть старомодность, некая театральная замшелость. Да и в постановочных приемах, режиссерских решениях нет ожидаемого напряжения сценического триллера или хотя бы упругого ритма развития действия.Психологическими глубинами зрителей не обременяли. Хотя все исполнители играют свои роли убедительно, талантливо, на глубину неопределенность режиссерского замысла их не пускает. Епифанцев время от времени будоражит нервностью и проникновенностью монологов Калигулы. И смотреть на его обнаженный накачанный торс – приятно. В нем есть редкое сочетание – атлет-интеллектуал. Есть в спектакле две яркие, эффектные сцены – сцена пира, возглавляемого Калигулой, и сцена его танца в одеянии Венеры. Первая блестяще сыграна Епифанцевым средствами пантомимы под клокочущее чавканье, усиленное микрофонами: Калигула едящий – просто жутковатый вурдалак над невинной плотью жертвы, пожирающий ее внутренности. Танец Калигулы в металлическом панцире, изображающем груди и торс Венеры, впечатляет своей почти звериной мощью.Хороший номер, которому на эстраде или в ночном клубе цены бы не было. Да и спектакль ради этих двух сцен посмотреть стоит.Но зачем Камю тревожили? Театр последних лет все больше демонстрирует, что классическая драматургия необходима лишь для противостояния ее сути. Режиссерский поиск на фоне классики – ярче, выпуклей.Беды большой в этом нет, но, как показывает опыт, и смысла тоже.