Легендарная Лариса

Полагаю, сегодня мало кто знаком с небольшой книжкой «Лариса Рейснер в воспоминаниях современников», вышедшей более трех десятилетий назад. А между тем книжка эта дает представление о непостижимо многогранной деятельности этой удивительной женщины — в дореволюционные годы и годы Гражданской войны, в последующее мирное пятилетие и вплоть до ее безвременной трагической кончины.На страницах этой книги Рейснер предстает в нескольких «ипостасях»: самобытный поэт, энергичный редактор, деловитый издатель, сатирик-памфлетист. И одновременно — отважный разведчик, лихой кавалерист, бесстрашный комиссар и, между прочим, редкой красоты женщина. О ней рассказывают и те, кто были первыми читателями ее стихов, статей, фельетонов, и те, кто рядом с ней шагал по фронтовым дорогам. Причем всегда и всех Лариса поражала тем, что в самых трудных ситуациях оставалась сама собой — спокойной, насмешливой, веселой.Вот свидетельство критика Николая Смирнова: «Творчество Ларисы Рейснер занимает в современной литературе совершенно исключительное место: элементы публицистики и чистой художественности соединены в нем с удивительно законченной и выразительной гармоничностью. Художественная чуткость, обостренная наблюдательность, волнующе-приподнятая образность и четкость слова — основные моменты творчества Рейснер. Она была бунтаркой, в ней жила вечная неуспокоенность, стремительность. Она брала жизнь в ее непрерывной динамике, органически ненавидела застой и затишье».А это — коллега Ларисы по университетской скамье Всеволод Рождественский: «Стремление к ярким краскам языка, необычные метафоры, смелые и острые эпитеты, неожиданность и даже причудливость ассоциаций, частое обращение к образам мировой литературы — все это было присуще Ларисе Рейснер не только как писателю, но и просто как собеседнику. Она избегала обиходно-речевых штампов… Писать иначе — более трезво и буднично — Лариса Рейснер не могла».Думается, небезынтересно привести несколько стихотворных строк Ларисы Рейснер:[i]…Апрельское тепло не смея расточать,Изнеможенный день идет на убыль,А на стене все также мертвый ВрубельЛомает ужаса застывшую печать.Но есть предел желаний и труда,Смеется на холсте лицо Горгоны,Смеется гибельно, превозмогая стоны,Как под ударами гремящая руда![/i]А вот из стихотворения «Реквием» памяти комиссара Волжской военной флотилии Николая Маркина:[i]Давно вернулись в море миноносцы,Как лебеди, они ушли на юг —За вами, павшие, за вами, крестоносцы,Прислали рать железнокрылых вьюг.Наверх, наверх, окоченевший Маркин!Срывайте лед с кровоточащих ран.Потоком медленным, густым и жаркимВ безудержный вольется океанБунтующая кровь от ваших ран…[/i]В книге воспоминаний о Ларисе Михайловне есть и несколько боевых эпизодов с ее участием. Приведу только один из них: десантный отряд моряков под командованием опытного фронтовика Грицая готовился к операции, имевшей исключительно важное значение для уничтожения Елабужской группировки белых. Перед выступлением отряда в поход к Грицаю явилась Лариса Рейснер как представитель штаба фронта и сообщила, что примет участие в операции.«Мы двинулись в путь. — вспоминает Грицай. — Во время боя Лариса Михайловна была неотступно с нами. Рейснер передвигалась от взвода к взводу, поощряя одних, давая советы другим. Ее слушали и матросы, и командиры. Она не пугалась штыковых атак, взрывов, пулеметной дроби. «Представитель штаба» покорил сердца моряков…»Гражданская война закончилась. Остались в прошлом походы и десанты. Теперь с той же энергией и устремленностью Лариса Рейснер отдается журналистике. Она — специальный разъездной корреспондент газеты «Известия». Именно там, в редакции, я не раз ее видел, а вот подойти и познакомиться робел. Но как-то раз… Я стоял в коридоре редакции, когда она вышла из кабинета, огляделась и увидела меня: — А, Ефимов. Вот что, милый. У меня к вам просьба. Сбегайте наверх в «Правду», найдите Карла Бернардовича (имелся в виду Карл Радек, в ту пору ее муж) и скажите, что мне нужна моя рукопись об издательстве «Ульштейн».Ее надо срочно сдавать в номер.Радуясь возможности услужить, я ринулся на третий этаж. Нашел Радека, получил рукопись и вихрем помчался обратно.Лариса Михайловна с кем-то разговаривала в коридоре. Я вручилей рукопись, за что был вознагражден улыбкой и милостивым кивком. Я был счастлив! Кто мог знать, что вскоре мне предстоит еще одна, последняя встреча с Ларисой Михайловной в беломраморном зале Дома журналиста, где я в числе многих-многих других стоял в почетном карауле у ее утопавшего в цветах гроба. Незадолго до этого ей исполнился тридцать один год… И навсегда остался перед глазами вид рыдающего Радека у еще открытой могилы на Ваганьковском кладбище.«Зачем было умирать Ларисе, великолепному, редкому, отборному человеческому экземпляру? Сколько радости и бесценных богатств могла бы еще дать людям эта яркая творческая жизнь!» Эти слова моего брата, Михаила Кольцова, из той же книги воспоминаний ассоциируются для меня с его собственной судьбой. Кольцову было около сорока, когда он был репрессирован и расстрелян. Примерно в том же возрасте была бы Лариса Рейснер ко времени Большого Сталинского террора. А в отличном «запоминающем устройстве» — в голове Вождя и Учителя — наверняка зафиксировалось, что Лариса Рейснер была женой сперва Раскольникова, а потом Радека — двух незаурядных «врагов народа».Можно ли сомневаться, какова была бы ее участь в 37-м или 38-м годах?