Владимир Познер: Эфир не может быть оппозиционным

– Если вы бывали в Америке, то видели, сколько американских флагов реет повсюду: в больших и маленьких городках, на каждом частном доме. Вы приходите на стадион, на встречу по бейсболу, американскому футболу, хоккею. Каждая игра – каждая! – начинается с того, что на поле выходит человек и не «под фанеру», а живьем начинает петь гимн США, все встают. Патриотизм? Безусловно. В Америке каждый день уроки в школе начинаются с того, что каждый ученик, от первоклашки до баскетбольного роста выпускника, прикладывают правую руку к сердцу и говорят слова клятвы на верность Америке. Хорошо это? По-моему, это уже перебор. Французы тоже патриотичны, но им и в голову не придет демонстрировать это на людях, они просто уверены, что они лучше всех.– Я не знаю, какая у них идеология, я знаю некоторые принципы, которые исповедует эта страна и которые выражены в преамбуле Декларации независимости, принятой в 1776 году. А написано там следующее: «Мы считаем эти истины самоочевидными: человек наделен создателем некоторыми неотъемлемыми правами. Правом на жизнь, на свободу и на поиски счастья». Вот вам и вся идеология.– Я убежден, что придется уйти со всех территорий, а все поселения убрать. Подчеркиваю: все. И придется согласиться с созданием Палестинского государства при определенных гарантиях нескольких мощных стран и ООН. Другого выхода нет, иначе это будет тянуться всегда, никогда не кончится, потому что людям, которые занимаются борьбой за возвращение территорий, за создание Палестинского государства, нечего терять, они убеждены в своей правоте.– Попытка создать конфедерацию в Америке окончилась, как известно, гражданской войной, в которой погибло больше американцев, чем в какой-либо другой войне. Сколько же малюсеньких конфедерантов образовалось бы на территории России? Сто? Сто пятьдесят? И как бы эти «швейцарии» взаимодействовали между собой? Что-то я себе плохо это представляю.– Лично мне президент Путин в присутствии многих сказал, что суд будет открытым. Ну, открытый суд можно сделать и таким: все места в зале занимают специальные люди и так далее. Но то, что Ходорковский и его адвокаты будут серьезно защищаться – для меня несомненно. Срок, который он получит, будет небольшим, полагаю даже, что Ходорковский будет выпущен на свободу. Компания «Юкос» останется, никто не будет ее национализировать, потому что это огромный риск, к тому же непонятно, зачем он. Ходорковский – опасный человек для Путина, у него есть своя система взглядов, хотя Ходорковский, какого мы его знали до ареста, и Ходорковский, опубликовавший письмо, – совершенно разные люди. Я понимаю, что можно многое передумать, я сам был членом партии, но я менялся очень долго, не за шесть месяцев.– Будем считать, что тюрьма ускоряет: примем день за три, ну хорошо, день за неделю. Но все-таки принципиальные, глубинные изменения не происходят так скоро… Как только письмо Ходорковского было опубликовано, я позвонил генеральному прокурору Устинову, который, как это ни странно, всегда отвечает на телефонные звонки (). Да-да, другим не дозвонишься, а этот сам берет трубку. И я ему сказал, что хотел бы взять интервью у Ходорковского, прямо в камере. Он ответил: «Я должен посоветоваться, я вам перезвоню». Перезвонил через три часа. И говорит: «Люди, работающие там, очень просили меня не делать этого». Я говорил о своем желании и с другими высокими чиновниками, смысл их ответов был один: не надо пиарить Ходорковского. Я возражал: человек опубликовал интервью, которое обсуждают все. Большего пиара не бывает. «Не надо, – почти просили меня, – не надо».Должен заметить, что люди наверху говорят на своем, птичьем, языке, где каждое слово надо понимать так, как они это понимают. Пиар – вещь позитивная, правильно? И они понимают так, что МБХ, как они его называют, сумеет интервью, пиар использовать в свою пользу. Я считаю, что сажать его не надо было, это было неправильно. Замечу также, что Ходорковский малосимпатичный человек.– Скажите, а мое существование – это свобода слова? А Владимир Соловьев – это не свобода слова? А Савик Шустер? Вам бы хотелось, чтобы он материл президента? Это, по-вашему, свобода слова? Возьмите газеты. В них есть все: и крайне левые взгляды, и крайне правые, где президента несут по кочкам. На телевидении – нет. В мире вообще не существует оппозиционного телевидения. Потому что эфир не может быть оппозиционным! Кого в России, покажите мне, посадили, кого арестовали, кого выгнали за свободу слова? Когда началась война в Ираке, мой хороший знакомый, известный американский журналист, выступил с ироническим пассажем насчет возможности победы Америки в этой войне. Его выгнали якобы за то, что это непатриотично. Вот когда случится то, что свободы слова в России нет, я здесь выступать не буду.Говорят, при Ельцине свобода слова была. Но я хочу вас спросить: а что НТВ, принадлежавшее Владимиру Гусинскому, не было партийным телевидением? Да, это было самое профессиональное телевидение России, но оно было партийное. Мы плохо понимаем, что такое свобода слова, но очень хорошо понимаем каприз: я хочу. Что хочу, то и ворочу. Один из судей Верховного суда США сказал: «Вы не имеете права кричать «пожар» в битком набитом помещении только потому, что вам хочется кричать. От вашего крика может случиться несчастье…» Свобода слова как всякая свобода – это штука ответственная – вот что я хотел бы подчеркнуть в заключение.– Я не знаю, как. Мне эта проблема кажется неразрешимой, потому что она уже не просто чеченская. Когда-то я говорил: отпустите Чечню, пускай уходят. Потом понял, что можно отпускать, когда ты сильнее, с позиции силы, как Франция отпустила Алжир. Но отпускать в результате поражения нельзя. Тут же возникает вопрос: кто следующий? А следующий – значит Татарстан? Прямо посреди России. В общем, я счастлив, что мне не надо решать этот вопрос.– Суд присяжных иногда ошибается, но это суд, а не тройка. Я бы сделал, как в Америке: с обвинительным приговором должны быть согласны все 12 человек. Сажать человека, иногда надолго, необходимо с согласия всех присяжных. Если хоть один против, обвинение с подсудимого снимается. А у нас обвинительный приговор принимается при соотношении голосов 7:5. Что такое 7:5? Это черт-те что! А ну как расстрел? 7:5 ? Слава богу, пока у нас смертная казнь не применяется, но очень многие ратуют за нее. У нас нет опыта суда присяжных, но если его не иметь, не развивать, это плохо кончится.– Отношусь к этому исключительно плохо. Я считаю, что изучать религию полезно, но преподавать в школе ее должен светский человек, а не раввин, поп и так далее. У нас светское государство, и я не хочу, чтобы мои деньги, то есть налоги, которые я плачу, шли на это. Об этом я говорил много, громко и неоднократно.– Небывалый антисемитизм? Не знаю. Если и есть какой-то антисемитизм, то не государственный. Когда я приехал в эту славную страну, это был государственный антисемитизм. Сейчас этого нет. Есть бытовой антисемитизм, но и бытовой антиамериканизм, антиафриканизм и так далее. Понятно, почему они есть, – это российская традиция. Об этом не говорят, не принято говорить, но все это есть.– Конечно, и неоднократно. Начать хотя бы с того, что меня не приняли в МГУ, поскольку, как мне потом было объяснено, у меня фамилия не очень православная, а биография вообще безобразная. Но в результате все же приняли, я учился на биофаке. Помню, врезал однажды одному студенту геологического факультета МГУ за «жидовскую морду», адресованную, правда, не мне, а моему товарищу. Меня потащили в милицию, составили протокол, я его подписал, повели меня к начальнику. Сидит, что-то пишет, иногда на меня поглядывает. Потом обращается ко мне: «Ну, расскажи, как дело было». Я рассказал, он спрашивает: «Почему ты так плохо говоришь по-русски?» Ну, я объясняю, что только что приехал из Америки. «Значит, в Америке вот так разрешают споры: кулаками? А у нас – Советский Союз! Вот если еще раз тебя оскорбят, приходи к нам, пиши заявление» (). Тут он рвет протокол и отпускает меня на все четыре стороны. Я выхожу из кабинета, закрываю дверь, оборачиваюсь и читаю табличку: начальник такого-то отделения милиции подполковник Коган А. С. Прошло много лет, я стал появляться на телевидении, однажды раздается телефонный звонок: «Это Коган говорит. Помните? Ну что, все еще размахиваете кулаками?»– Я считаю, есть. Для рядового человека успех правительства заключается в простом: есть деньги в кармане, есть что купить в магазинах. И есть уверенность, что завтра будет так же. Я очень много езжу по стране, спрашиваю людей. Много еще трудностей, но многое изменилось к лучшему. Вы помните совершенно пустые полки в 1990–91 годах? Даже очередей не было, потому что торговать было нечем. Вы помните эти крики: «Больше килограмма в одни руки не давать?» А когда открылся «Макдоналдс» на Пушкинской площади, там дежурила конная милиция. Вы это помните? Конечно, непорядка много, но умейте сравнивать!– У меня есть выбор, поскольку у меня не одно гражданство. Я могу уехать в любую минуту. То, что я живу и работаю в России, и есть мой выбор.– К первой книге я отношусь хорошо. Что касается книги Солженицына, я не согласен ни с одним из его выводов.– По-разному. Иногда эти пародии смешны, талантливы, иногда – нет. Но если на тебя делают пародии, пишут рецензии – это уже хорошо. Знаете, как говорят американцы? Не бывает плохих статей, кроме некролога…– Нет, Первый канал покупает нашу продукцию – вот и все. Я не служу на телевидении, у меня нет кабинета, нет секретаря, я работаю дома.– Катина фамилия Чемберджи – это фамилия ее матери, моей первой жены Валентины. Ее отец был композитором, видимо, от него музыкальность передалась Кате, она композитор и пианист. С мужем, тоже композитором, они уезжали в Германию на какое-то время, но получилось – навсегда. У них двое детей, моей внучке – 20 лет, внуку – 9. Дочь успешно работает и как композитор, и как концертирующий пианист. Что касается Германии… Не знаю, как другие, но я бы жить там не смог. Я понимаю, что нынешние немцы – это не ТЕ немцы, но, повторяю, жить там не смог бы, это выше меня. Бывая в Германии, я, конечно, делаю подобающее лицо, но, когда слышу их замечательную речь, лицо мое опадает.