Бытовуха в стиле Сенеки

СЕРГЕЙ Бархин столкнул лбами быт и бытие: отваливающийся кафель, ржавая раковина, текущий кран, сгусток застывшей лавы, плита и детская коляска на его выступах… Кама Гинкас также сталкивает языки, на которых говорит трагедия.Бытовуха с убитыми младенцами, точно взятая из обездушенных милицейских сводок. Высокий штиль Древнего Рима (Сенека) и хрустальная чистота переведенных Бродским хоров из еврипидовой «Медеи», впервые прозвучавших в «Медее» Юрия Любимова, его же причудливый «Портрет трагедии» и психологическая достоверность Ануя.Медею играет Екатерина Карпушина. Капюшон шахидки резко контрастирует с не нужными ей «довесками» – младенцами в сумках-«кенгуру». Утробный рык оскорбленной стервы – с жалобным плачем обиженной глупышки, в которой не хотят видеть пупа земли. Упертость стремительно стареющей женщины, так и не расставшейся с юношеским максимализмом (жуткое сочетание) – со страхом перед стихией разрушения, зарождающейся во всем ее существе, над которой она не властна.Медея Камы Гинкаса – звероподобный оскал человеческой природы, отравленной ядом вседозволенности. Человек больше не сомневается, что он не тварь дрожащая и право имеет, и даже не задается таким вопросом.