«Ноги подкашивались, но руки в полном порядке»

Если пять Концертов Бетховена – то в один вечер. Если Этюды Шопена – то в головоломных обработках Годовского. С недавних пор Березовский стал много играть полузабытого у нас Николая Метнера и даже провел недавно в Москве фестиваль его музыки.В программе концерта в ММДМ были заявлены все Трансцендентные (то есть невероятной сложности) этюды Листа подряд. Когда смотришь на такую афишу, глаза не верят и попахивает подлогом.Никаких подлогов! Более того, в Доме музыки Листу предшествовали Шопен, Лядов и – что особенно интересно – не менее трансцендентный «Исламей» Балакирева, который можно один только и сыграть и сорвать бешеный аплодисмент.Начало Первого скерцо Шопена больше напоминало «ветер над могилами» из Си-бемоль минорной сонаты – бешеный темп и легкость при полной невозмутимости. В игре Березовского вообще отсутствует какая бы то ни было деланая бережность. Музыка витает над клавиатурой, за пальцами не уследить.Не успеваешь очнуться от Первого скерцо – уже тревожно скребется вступительными нотами Второе. И – тоже все без заморочек, без «романтических» пошлостей, но с ураганом страсти, не знающей возражений.Для критиков столь «поверхностного», а мы скажем иначе – неманерного – Шопена умно, роскошно звучат лирические Пять пьес Лядова, обитающие где-то в неземном царстве как раз между Шопеном и Скрябиным. Тут Березовский, считайте, первооткрыватель – ну кто же сейчас играет Лядова, композитора, можно считать, третьего ряда? Абсолютные драгоценности, бальзам на душу тем, кто устал от крупного помола модного сейчас Дениса Мацуева и иже с ним. Ну и «Исламей», наконец, бешеный восточный танец, жирная дань, отданная русской музыкой XIX века моде на ориентализм.Исполнение Березовского памятно еще по конкурсу Чайковского в 1990 году, когда у публики сорвало крышу, а каждый член жюри, скорее всего, прикидывал: а сыграл бы он, судья, такое и вот так? Пианист, получив тогда первую премию, вскоре покинул нашу страну и поселился в Лондоне,а теперь переехал в Брюссель.После «Исламея» публика дарит первые цветы – музыкант принимает их, и непонятно, то ли с них сыплются мелкие лепестки, то ли с его носа летят капли пота. Это единственный «спектакль», который можно уловить на протяжении всего вечера.Но вот и Этюды Листа. После четвертого – «Мазепы», – который никто уже на всякий случай не включает в программы, а если и включает, то один Березовский играет его чисто, давно не стриженные волосы над правым ухом мокнут. И, если бы не эта деталь, зря вы старались бы углядеть, каким образом удаются ему эти нечеловеческие прыжки без снижения темпа. Публика не выдерживает психического напряжения и аплодирует.«Блуждающие огни» – невесомый шедевр, вновь быстрее привычного. И не скажешь, что в нотах – одна сплошная черная рябь, устрашающе частые диезы и бемоли.С «Героики» снят лишний пафос – его там и без того девать некуда. В «Воспоминании» сладкая мелодия звучит так безмятежно, будто ее не окружает неисчислимое сонмище почти потусторонних нот. Вот и первое «браво» из зала – сдавленное и нерешительное: и правда, в то, что слышишь, трудно поверить. Особенно тем, кто скромно прикасался к этим сочинениям сам.Последние – 10, 11, 12-й – этюды уже награждаются неизменным ором «браво!». Березовский не любит долгих аплодисментов (или вид делает) – мол, я не балерина, мне отдых не нужен – и промахивает все три, окончательно убедив недоверчивую публику, что 12 этюдов подряд сыграть все-таки можно.Романтическая «Метель» заканчивается тишайше, тронув даже самых сомневающихся. И больше – ни одного биса. Только неслышное, но видимое «спасибо» на губах и неизменно смешливая улыбка.– Как ни странно, нет. Когда уходил со сцены, немножко подкашивались ноги. Но руки в полном порядке. Хотя, по идее, руки должны просто висеть. Но ничего, видимо, натренированные.–Чтобы больше соответствовать романтическому образу. (.)– За запись Шопена-Годовского. Би-би-си признало ее лучшей записью года.– Мне дается целая неделя, я составляю любую программу и приглашаю артистов.– Из своих старых хороших приятелей – Вадика Репина, Сашку Князева, альтиста Михаила Кугеля, пару квартетов… длинный список. «Аудиториум» в Лувре – интересная площадка в Париже и одно из немногих мест, где не нужно думать о том, сколько билетов будет продано. Директор очень любит необычную музыку. Например, там проходил редкий фестиваль Энеску.– Поздние произведения разных композиторов.– Я думаю, ее можно развивать, пока жив. Есть какой-то зенит. Но я пока развиваю. Думаю, еще лет десять впереди.– Давно. Но долго не играл.– Из того, что знаю я, – да. Есть еще фортепианный Концерт, но я его не играю.– Когда мы в советское время учились в школе, мы часто ходили на концерты Олега Бошняковича, он играл Лядова. Есть изумительные записи Игумнова.Метнер – вообще особая статья… Ни Метнера, ни Лядова просто не знают – культура уходит из консерватории. Но уж если кто-то полюбит Метнера – то это как наркотик. В Англии несколько пианистов на нем буквально помешаны. Я тоже с ума сошел. Я думаю, что в принципе мы станем свидетелями настоящего ренессанса его музыки.– Да, в следующем году, скорее всего, в мае, в Камерном зале Дома музыки.– По-моему, в октябре. Буду играть Концерт Брамса. Кажется, Второй. А потом, весной, – Шумана и Шопена в Консерватории.– (.) Он родился практически на Адриатике. Я очень люблю Адриатическое море, Хорватию, все эти острова. Моя мечта – чтобы у моего сына был отель на Адриатике и чтобы он устраивал там музыкальный фестиваль. Таким образом он мог бы поддержать стареющего отца.[b]