Бог умер от сострадания

УЧРЕЖДЕННЫЕ Валерием Фокиным Мейерхольдовские встречи подряд дают возможность увидеть тех европейских режиссеров, которые во многом определяют сегодня лицо европейского театра. В этом году им стал Кристиан Люпа, польский классик-авангардист. Люпа играет по-крупному, задает себе предельные вопросы и обращается к знаковым текстам человечества, вроде ницшеанской поэмы “Как говорил Заратустра”.Актеры Люпы стоят вдоль стен, словно безбилетники, ждущие свободных мест, и зрители не обращают на них внимания. Пока кто-то не поманит их выступлением плясуна на канате и охочая до зрелищ публика ринется на площадь-сцену. В толпе зевак окажется молодой тощий Заратустра с воспаленным взглядом (Себастьян Павляк). Он говорит взахлеб, почти кричит свои истины про то, что человек – лишь канат над пропастью, натянутый между животным и сверхчеловеком, но люди не слышат его. Путь живого канатаходца и его падение занимают их гораздо больше.Зрелый Заратустра (Збигнев Калета) бродит по горам, встречается с королями, убийцей Бога, собственной тенью. Самая яркая встреча – с последним Папой Римским. За спиной у седого понтифика, почти фотографически похожего на Иоанна Павла II, лежит, скрюченное в банке с водой, облепленное пиявками человекообразное существо, антипод сверхчеловека, и рассуждает о том, что лучше дойти до конца в познании пиявок.Понтифик горюет о гибели Бога, которому он служил до последнего, и не ведает, что находится “за той стеной”, где лежит его вечный донор.Пожилой Заратустра (Кшиштоф Глобиш) появился не из поэмы Ницше, а из биографической пьесы Айнара Шлеефа. Здесь его зовут Фриц, он болен, почти невменяем и находится на попечении сестры и матери.Впрочем, они обе – молодящаяся толстуха-мать (Ивона Бельска) и высохшая, как мумия, старая дева-сестра (Малгожата Хаевска-Кшиштофик) – едва ли более нормальны, чем молчащий и подхихикивающий философ, покорно дающий вымыть себя в ванной и одеть перед приемом каких-то гостей.Впрочем, гостей никаких не будет, сервировка праздничного стола закончится семейным побоищем, а голодный Фриц окажется на улице рядом с очередью за бесплатным супом. И буквально остолбенеет от эффекта дежавю. Вот украдкой хлебает суп юноша, как две капли воды похожий на молодого Заратустру. А зрелый Заратустра уже устал стыдиться и ест торопливо и деловито. Вот разбрелись по углам его бывшие ученики – когда-то эти двое пошли за ним, уносящим разбившегося канатаходца. Вот корчится на земле избитая в кровь проститутка – когда-то она, кажется, любила его. Картина человеческих страданий, заливающая всю сцену-картину, ставит под сомнение и христианскую мораль жертвы, и бунт сверхчеловека против нее.Бог умер от сострадания. Такая же судьба постигнет и сверхчеловека.