Алексей Бородин знает, как во время кризиса выпустить семнадцать премьер

Российский молодежный в этом сезоне оставил позади себя практически все московские театры по количеству премьер. Программа «Молодые режиссеры – детям» в исполнении выпускников-«женовачей» оправдала самые смелые ожидания. Афиша театра пополнилась громкими именами Кшиштофа Занусси и Миндаугаса Карбаускиса. Художественный руководитель театра и вдохновитель всего этого процесса Алексей Бородин готовит теперь к выпуску свою премьеру «Чеховгала» в рамках Чеховского фестиваля.– Подходит к концу беспрецедентный сезон: во время финансового кризиса РАМТ выпустил семнадцать премьер. Жить в таком ритме – правильно?– У нас не было задачи непременно выпустить столько премьер. Просто к концу прошлого сезона накопилось столько идей и их конкретных разработок, что все совпало. Программа «Молодые режиссеры – детям» была задумана гораздо раньше, когда студенты-«женовачи» еще показывали свои заявки. С Кшиштофом Занусси у меня был давний договор – а именно сейчас у него появилось время. «Алые паруса» репетировались очень долго, и подошло время выпуска.Несколько сезонов копилась какая-то дополнительная энергия, которая потребовала выхода. И мы с директором (что в нынешние времена очень важно) решили все это осуществить, испытав бешеный азарт. А если его испытываешь и способен заражать других, выясняется, что и деньги как-то находятся и в Минкульте, и в СТД, где существует грант для детских театров, и так далее. Конечно, некоторая жадность в таком подходе присутствовала, но, как говорится в самых моих любимых строчках Окуджавы, «пусть я буду жадный, только не скупой». Для меня это по жизни супердевиз.А у нас впереди еще три премьеры – мой Чехов и два спектакля на малой сцене, которые не дойдут до премьеры, но до выпуска дойти обязаны. Рустэм Фесак ставит «Сентиментальные повести» Зощенко, о существовании которых я даже не знал, – это изумительная литература.Вторую – канадскую пьесу «Соглядатай» – выпускает Антон Яковлев.– А как вам удалось заполучить самого капризного гения русской сцены Миндаугаса Карбаускиса?– Естественно, я его знал как режиссера и очень ценил. Однажды он пришел на «Берег утопии», который ему понравился, и он зашел ко мне это сказать. Тут я в него и вцепился. Затем последовал долгий период нашего общения (очень для меня полезный), мы планировали какой-нибудь его спектакль на следующий сезон. Но однажды он пришел, и я увидел, что с ним что-то произошло.Оказывается, он обнаружил повесть Мераса «Вечный шах» и находился под таким впечатлением, что готов был сразу начать. Через несколько недель они уже репетировали. Мы со своей стороны создавали ему все условия, а разговоры про то, какой у него характер, я не слушаю.– А есть ли какие-то секреты, как подготовить актера к детскому театру, куда часто классами приходят?– Классы – это ужасно! Но мы эту проблему за несколько лет решили. А что касается детских спектаклей, то секрет прост: надо находить интересное решение, которое увлекает артистов. Я считаю, что правильно было позвать совсем молодых режиссеров-«женовачей», потому что они свободны от всяких наслоений и наростов. К тому же они выбрали замечательный материал, что ни автор – целый мир.Они не ставили специфически детские спектакли с расчетом на каких-то недоумков. Мы же не относимся так к своим детям. Они делали не детский театр, а игровой, что крайне важно для актерской природы. Взрослые получают там ровно те же эмоции. А если дети начинают подключаться, это же здорово! Актеры готовы включить и их, и вообще целый свет в свою игру. Но это процесс совершенно не умственный, а эмоциональный. На одном из первых представлений «Кота» («Кот, который гуляет сам по себе») чуть ли не все дети поползли на сцену, но актеры их как-то очень ловко включили в действие. Только это было не пошлое заигрывание с детьми, а стихия импровизации.– Можно ли просчитать, что поймет ребенок, а что нет? Меня всегда умиляли возрастные рекомендации – этот спектакль можно смотреть с трех до девяти лет, а тот с пяти до двенадцати...– Точно! Это, конечно, тонкий ворос. У меня два младших внука – пяти и восьми лет – посмотрели «Кота» и «Почти взаправду». Младший был в большем восторге от «Кота», а старший – от «Почти взаправду». Не то чтобы маленький не понял, просто у них срабатывает какая-то оградительная система, и не все смыслы считываются.А вообще мы часто зрителя недооцениваем – и взрослого, и ребенка. Как-то я читал своей пятилетней дочке «Алису в Стране чудес». И она смеялась в голос. Я-то думал: тонкий английский юмор, абсурд, а для нее это была абсолютно живая игра.– Вы сейчас тоже в юморе и абсурде – на подходе «Чехов-гала» по одноактным пьесам Антона нашего Павловича.– Да, весь в процессе, скроки поджимают – никогда не делал что-то для фестивалей.Безусловно, Чехов – предтеча абсурда: внутренняя жизнь людей не соответствует тому, что они говорят, а их слова не соответствуют поступкам.Эти маленькие пьесы оказались очень трудным материалом, если подходить к ним с позиций сегодняшнего дня, чтобы это получились не какие-то далекие от нас персонажи. В конце концов, они так похожи на нас: все горят желанием что-то сделать, а получается нечто прямо противоположное. Только вот не надо к этому относиться с присущей нам густопсовой серьезностью. И Чехов, который больше всех боится прямолинейности, смеялся над этой серьезностью.Эти одноактовки часто рассматриваются как бытовые зарисовки.– А вы хотите их реабилитировать?– Ну да, хотя результат у этой цели тоже может получиться не тот. Мне хотелось показать абсурдность нашей жизни и ее... параллельность. Поэтому действие разных пьес будет идти одновременно: там предложение делают, сям долги хотят получить. А то все делают вид, что у нас есть некая центростремительная сила. А ее нет. Центробежная есть – все параллельно, ничто ни с чем не соприкасается, но все полны энтузиазма. Броуновское движение. Дурдом, где кипит жизнь. Если бы получилось – хорошим бы вышел «наш ответ Чемберлену».– Как вы думаете, Чехов будет так же востребован после этого юбилейного изобилия или ему дадут отдохнуть?– Я совершенно не предполагал, что мы попадем в юбилейную программу, и, честно говоря, вообще забыл про 150-летие. Не думаю, что Туминас своего замечательного «Дядю Ваню» для юбилея ставил – он его всю жизнь ставил.Ставить к юбилеям вообще довольно странно, хотя иногда они подстегивают. А дальше все будет зависеть от того, какое время настанет.– Ваш знаменитый автор Том Стоппард захотел, говорят, проехать через всю Россию – получше изучить то, о чем написал свою трилогию «Берег утопии». Вы с ним после этого общались?– Лично нет, только переписывались. Но я его на поезд провожал. Он решил таким образом доехать до Токио, где тоже поставили «Берег утопии» и наградили его орденом (у нас, естественно, до этого не додумались, хотя трилогия про Россию): от Москвы до Владивостока поездом, а оттуда на самолете. Очень удивлялся, почему, дескать, в Англии на такое решение реагировали: «О, как интересно», а в России – «Вы что, с ума сошли?» При этом он выбрал не туристический поезд, а самый обычный. Провожаю его на поезд Москва–Владивосток, а там нас встречают проводницы необъятных размеров. Я им объясняю, дескать, едет знаменитый писатель, языка не знает, помогите ему. А заведующая вагономрестораном как хлопнет его по плечу, чтоб, дескать, не робел. Вот так и уехал.В следующем сезоне планируем поставить его новую пьесу «Рок-н-ролл», посвященную пражским событиям. Действие продолжается двадцать лет, все происходит в Праге и Кембридже – очень интересно! Она по всему миру уже прошла, а к нам, как всегда, пришла с опозданием.[b]Справка «ВМ» — российский театральный режиссер, педагог, народный артист РСФСР (1987), лауреат Госпремии России, лауреат Премии Москвы, лауреат Международной премии К. С. Станиславского.С 1980 года является главным режиссером, а с 1992 года – художественным руководителем Российского академического молодежного театра.[/i]