Отар Иоселиани: «Шантрапа – понятие собирательное»

Мастер привез в Канны свой новый фильм «Шантрапа» (Chantrapas), который был показан вне конкурсной программы.В этой картине классик советского и грузинского кино обращается к временам пресловутого застоя и делает героем кинорежиссера Николая (Дато Тариелашвили).Талантливый художник, он стремится к свободе выражения, тогда как его окружение делает все для того, чтобы заставить его молчать. В Грузии, где он снимает свое нетривиальное кино, идеологи действующего режима всячески вставляют ему палки в колеса. В результате герою приходится оставить родину, он, подобно самому Иоселиани, уезжает во Францию, страну свободы и демократии.Однако и там его надежды быстро развеиваются…Мы встретились с Отаром Давидовичем в день показа картины в павильоне Unifrance…– Отар Давидович, в официальном конкурсе вашего фильма нет. Это очень обидно?[/b]– Я все-таки знаю, почему… Я был на фестивале в жюри два раза… И знаю их игры, знаю, как они отбирают.В частности, чтобы отобрать картину на «Золотую камеру», я смотрел присланные мне работы. И мне показалось, что эти ленты сняты глубокими стариками. Все они были шаблонные, полны клише, выбрать что-то достойное было очень трудно… И в жюри тоже приходилось непросто. У членов жюри тоже есть клише, и если они считают, что что-то подходит под их понятие, – то это правильно и хорошо.Поэтому и отбор картин на фестиваль такого ранга зависит от политики, от стратегии, от курса страны… Во всяком случае, отсутствие моего фильма в конкурсе – это волеизъявление национального председателя отборочной комиссии.Таким образом, он лишает ту или иную картину всех шансов быть замеченной и премированной. Но в то же время это объективное положение дел, с которым бороться невозможно.Откуда я знаю, какие у них критерии… Но, во всяком случае, картину надо опробовать на зрителе – это очень нужно и важно для нас… И такая возможность у нас в Каннах есть. Ну а какая у них политика и расчеты, как они предопределяют неизбежное распределение «белых слонов» – это уже как ветер, как дождь, как ураган… – Как появилась идея?[/b]– Я хотел снять фильм о человеке, который проявляет настойчивость в своей профессии. Сначала я подумал о зубном враче, но мой продюсер Мартина Мариньяк уговорила меня взять за основу профессию кинорежиссера.– Это такое произвольное слово – такое же в русском языке, как «шарамыжник».– И тоже стало именем нарицательным. Для французского уха оно звучит как… «не умеющий петь». Но в то же время одним словом написанное… Поэтому они думают, что есть загадка в этом… Шантрапа – это целая категория пустых людей, толпа во множественном числе.– Нет, не надо даже думать об этом. Ничего общего с моим личным опытом это не имеет.Мои фильмы запрещали, но мне от этого не было так больно, как моему герою. Просто для всех кинематографистов, писателей, всех художников, которые что-то стоящее делают в искусстве, – это довольно типичная ситуация. От цензуры страдали Сергей Параджанов, Андрей Тарковский, Георгий Шенгелая, Глеб Панфилов, Александр Аскольдов… Вы ведь слышали, что происходило во времена Жданова, когда он учил Шостаковича и Прокофьева, как надо писать музыку? К сожалению, у нас, кинематографистов, в отличие от художников и писателей инструментом является не перо-бумага-кисть-краски-полотно, не очень дорогостоящие инструменты. Наша индустриальная область стоит много денег… Поэтому убедить кого-либо вложить деньги в то, что вы придумали, сделать очень трудно. Особенно если они уже ознакомились с вашими планами и они им не нравятся. Они понимают, что это им невыгодно.Но есть другая категория кинематографистов. Они нацелены именно на то, чтобы производители фильмов, то есть продюсеры, были довольны. И чтобы зрители были довольны… Была такая чудная картина «Фанфан-Тюльпан» во времена моей юности… В ней играли молодые Жерар Филип, Лоллобриджида… Снято было лихо, весело, такая была популярная лента. Нет чтобы оставить ее в покое – французы сделали из нее ремейк. Получилось отвратительно. Решили, что раз это популярно, на этом можно заработать.Не смогли придумать что-то сами… Взяли готовую коллизию и сделали ее хуже – потому что лучше сделать было нельзя.– Вообще мало кинематографических произведений, которые доставляют радость сопереживания, соучастия, разделения взглядов… Которые дают вам ощущение, что вы не одиноки… Очень мало таких картин… Так уж повелось, что кинематограф служит или пропаганде, или идеологии, или отрицанию чего-то, или мусорным ведром для всяких иных тенденций… Садизма и чего хотите… Режиссер, к большому моему сожалению, во всяком случае в большевистской зоне, – это должность, начальство. И должность упоительная. Поэтому очень мало приличных людей занимается этим делом.Потому что это головная боль – серьезно заниматься кинематографом. И не быть при этом начальником.Кстати, во Франции среди тех людей, с которыми я работаю, нет никакого чинопочитания. Это такой же сотрудник, который делает что-то общее, как и остальные.– Продюсер тоже не начальник. Если он решит вложить свои финансовые и организационные усилия в гиблое дело съемок… Он только и получает проблемы. Во Франции продюсер не имеет никаких прав. Он не может ни запретить что-то, ни перемонтировать…– Но это сказка. Так в Штатах, где режиссер не имеет никаких прав. Но во Франции, если… Вот Вим Вендерс снял «Париж, Техас» – продюсеры его просто отводили от монтажного стола и сами слепили картину. У них есть целая команда для этого, как муравьи, набросились… Он страдал, мучился, а потом сдался… Во Франции это недопустимо…– Действие вашей картины снова происходит в Тбилиси – как и в «Певчем дрозде»…[/b]– В Грузии остались классные специалисты своего дела. Я даже не ожидал. Но новые люди. Я ахнул просто… Между тем Тбилиси изгадился в последнее время – стал просто ужасным городом. Там построили какие-то жуткие здания… Поэтому найти что-то приличное для съемок было очень трудно. Но что-то еще где-то осталось – не все успели разрушить.Это, как вы знаете... Если бы кто-то захотел сейчас снимать картину на Арбате – он не нашел бы натуру. Все исчезло…– Ну, это ()… Просто сейчас уже нет кинематографа, поэтому и нет настоящих мерзавцев… А раньше было известно, кто мерзавец, а кто член партии.– Ну… Ермаш все-таки был очень примитивный человек… Он никогда не посмел бы обласкать кого-то из художников… На это бы у него смелости не хватило бы.– Это главный редактор говорит. Ермаш такого не сделал бы. Он был просто разбойник… Поймите, все думали, что с падением коммунизма все наладится. Тут-то и пришел дикий капитализм, страшный, грязный, отвратительный. Как только возникает это чудовище, с ним уже ничего нельзя поделать. Меня очень беспокоит слово «демократия». Меня очень беспокоит, когда выигрывает большинство. Меня беспокоит то, что на этой планете растет число кретинов.– Кинематограф для меня – это большой цирк. Начиная с того, что сам Сталин маниакально месяцами смотрел одну и ту же картину, месяцами. Все картины, которые делали на студиях, проходили его личную проверку на прочность, на правильность. Политбюро, состоявшее из нравственно разложившихся людей – Ворошилов, Каганович, Молотов, – судило произведения искусства. Но главным режиссером Советского Союза был Сталин.Потом Хрущеву тоже захотелось немножко проявить осведомленность. Он устроил разгром выставки в Манеже и собрания писателей… Потом было поздно – когда его убрали, он об этом жалел.Но Хрущев, надо сказать, был трогательный человек. Ему немножко моча в голову ударила, а так… Когда человека снимают – то это очень показательно. Значит, он все-таки человек…– Ваш герой в картине демонстрирует свое увлечение Маяковским… Как и вы…[/b]– Знаете, не любить Маяковского – это была мода пожилых людей в 30-е годы. Его не любили за то, что подозревали, что он служит большевикам и что он ими подкуплен. Никто не отдавал себе отчета в том, что такого высокого класса поэзия, как стихи Маяковского, не может быть ни подкуплена, ни проплачена. Но он разделил судьбу малограмотных людей, которые поверили в то, что на этот раз мир улучшится. Такие утописты были. К их числу, кстати, относился и Довженко. Еще Демьян Бедный – но это карикатура. А Маяковским восхищалась Ахматова.– Туда, где лучше… Это надо заслужить – чтобы тебя похитила русалка.– Я не стал брать цитаты из готовых картин, а взял свои три кусочка из никогда раньше не показанной картины 1959 года – фильма «Цветы».– К сожалению, ничего хорошего не видел… Мне тут дали две картины посмотреть...– Два режиссера… Не могу вспомнить их имени. На «П» один…– Да. И Хомерики. Но еще не посмотрел. Я, надо сказать, вообще не люблю смотреть кино…– Конечно. Я подписал просто потому, что дурной запах идет от всего этого. И я вижу несправедливость того, что колоссальное количество государственных денег используется одним человеком, в то время как это могло быть разделено на 12–15–20 режиссеров. И появилось бы несколько приличных картин. Вы лучше спросите у Кончаловского, почему он подписал… Это интересно...– Ну как можно отрицать факты?[b]Канны–МоскваСправка «ВМ»[/b][i]Грузинский режиссер и актер.Родился 2 февраля 1934 года в Тбилиси.Учился на механико-математическом факультете МГУ.В 1965 году окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская А. Довженко).В 1962 году поставил короткометражную ленту «Апрель», а в 1964 году снял документальный фильм «Чугун». Первой полнометражной картиной стал «Листопад» (1966), удостоенный в Каннах приза ФИПРЕССИ и приза Жоржа Садуля за лучший дебют.В 70-е годы снял «Жил певчий дрозд» и «Пастораль».С начала 1980-х годов работает во Франции. Там снял несколько картин, в том числе «Фавориты луны» (1984), «И стал свет» (1989), «Охота на бабочек» (1992), «Разбойники.Глава VII» (1996), «Истина в вине» (1999), «Сады осенью» (2006) и др.Член Союза кинематографистов России.[/i]