Живая вода из плесени – это чудо

Пенициллин. Едва ли найдешь человека, который бы не слышал об этом лекарстве. Да что не слышал! Наверняка не ошибусь, если скажу, что по крайней мере половина человечества обязана этому препарату здоровьем или даже жизнью. Но мало кто знает, кто этот препарат создал, кто дал людям, не побоюсь этого слова, самую настоящую живую воду.А ведь это наша землячка Зинаида Виссарионовна Ермольева. И хотя родом она с Дона, практически всю свою жизнь жила и работала в Москве. Мне посчастливилось быть с ней хорошо знакомым и не раз бывать в ее гостеприимном доме, что в Сивцевом Вражке.– Как же давно это было, – вспоминала со вздохом Зинаида Виссарионовна во время одной из наших встреч. – В те годы я была младшим научным сотрудником Всесоюзного института экспериментальной медицины и занималась исследованием слез. Да-да, – заметив мое недоумение, с нажимом продолжала она, – именно слез! Дело в том, что слезы содержат так называемый лизоцим, который может уничтожать многие виды бактерий. Ценнейшее лекарство – в самом человеке, это же замечательно! Но так как в человеке лизоцима мало, я пошла дальше и научилась получать его из яичного белка. В научных кругах это открытие было и замечено, и отмечено, так что сам бог велел мне заниматься лизоцимом и дальше. Но я буквально в одночасье эту тему забросила: виной тому стали две строчки, напечатанные в одном из научных журналов. Я прочитала, что английские ученые из какойто плесени получили пенициллин – лекарство, против которого не может устоять ни одна бактерия. «Вот чем я теперь займусь! – сказала я себе. – Живая вода из плесени, это же чудо, самое настоящее чудо!» Как ни грустно об этом говорить, но этим планам не суждено было сбыться – началась война. Тут уж было ни до лизоцима, ни до пенициллина, тем более что Зинаида Виссарионовна считалась признанным авторитетом в борьбе с холерой: еще в 1940 году в ее лаборатории был разработан метод получения так называемого холерного фага, самого надежного и самого эффективного средства в борьбе с этой смертельно опасной болезнью. Необходимость в создании этого бактериофага была острейшей, ведь холера всегда считалась неизбежным спутником воюющих армий. Достаточно сказать, что, скажем, во время Севастопольской кампании 1854– 1855 годов англо-французские войска от русской картечи и штыковых атак потеряли 73 тысячи человек, а от холеры – 18 тысяч. Находившиеся в непосредственном соприкосновении с ними русские полки тоже не смогли уберечься от этой пагубной заразы и недосчитались около четырех тысяч человек.Первые тревожные сообщения о вспышке холеры под Сталинградом пришли летом 1942-го, но самое странное – эпидемия началась не в наших отступающих войсках, а на территории, занятой врагом. Когда немецкие дивизии подошли к Сталинграду вплотную, а потом вошли в город, холера косила их ряды не хуже русских пулеметов.С одной стороны, холера – неожиданный союзник, пусть себе свирепствует, но в том-то и проблема, что линии фронта эпидемия не признает и в любой момент может перекинуться на наши полки.В Ставке забили тревогу. В Кремль вызвали наркома здравоохранения Георгия Митерева и поставили вопрос ребром.– Есть ли возможность предотвратить эпидемию холеры в наших войсках? И если есть, то что для этого нужно сделать?– Послать в Сталинград профессора Ермольеву, – ответил нарком. И после паузы добавил:– Наделив ее чрезвычайными полномочиями.Решение было принято на самом высоком уровне, и на следующий день Зинаида Виссарионовна вылетела в Сталинград. До города добралась в два часа ночи и тут же открыла заседание чрезвычайной комиссии по борьбе с холерой. Выводы, которые сделала комиссия, были тревожно однозначными: так как через город проходят сотни тысяч солдат и эвакуированных мирных граждан, нет никакой гарантии, что они не только не занесут эпидемию в Сталинград, но и не переправят ее в глубокий тыл. А это катастрофа! Действовать надо было немедленно, поэтому решили всем без исключения солдатам и офицерам дать созданный Ермольевой бактериофаг. Но так как Зинаида Виссарионовна привезла его мало, обратились за помощью в Москву. И надо же так случиться, что эшелон, в котором везли с трудом изготовленный препарат, разбомбили немецкие «юнкерсы».Теперь многие были уверены, что эпидемии не миновать. Но Зинаида Виссарионовна, проявив неженский характер, взяла ситуацию под контроль и решила наладить производство бактериофага в осажденном Сталинграде.Где? В специально созданной подземной лаборатории. Изготовленный в подвале бактериофаг тут же шел в дело: ее молодые сотрудницы делали по 50 тысяч прививок в день.Все плотнее сжималось кольцо окружения, все беспощаднее становились бои не только за каждый дом, но и за каждый этаж, все больше было потерь, но... не от холеры. А вот в немецких войсках холера лютовала.Профессор Ермольева была не только фронтовым врачом, но и серьезным ученым, поэтому не могла не заняться и исследовательской работой. Но так как для этих исследований нужен был «материал», пришлось обращаться к полковым разведчикам.Эти бесстрашные парни, которым море было по колено, изрядно оробели, когда им приказали таскать из немецкого тыла не разговорчивых «языков», а трупы умерших от холеры немцев. И лишь после того, когда с ними поговорила сама Ермольева и объяснила, что после соответствующих исследований каждый такой труп может стать отгадкой причины возникновения эпидемии, разведчики взялись за дело.Именно тогда, в конце 1942-го, в Берлин полетели полные недоумения депеши: из полевых лазаретов стали пропадать трупы умерших от холеры солдат. Тогда же Зинаиде Виссарионовне по прямому проводу позвонил лично Сталин и задал три чрезвычайно важных вопроса: «Можно ли считать холеру побежденной? Не опасно ли держать под Сталинградом более миллиона людей? Не помешает ли эпидемия планам командования?» Ермольева ответила, что на своем фронте она победу одержала, теперь слово за Красной армией.Как известно, наступательная фаза Сталинградской битвы началась 19 ноября 1942 года и 2 февраля 1943-го победоносно завершилась.Вклад Зинаиды Виссарионовны Ермольевой в эту победу не просто велик, он ни с чем не сравним! В Ставке это прекрасно понимали, поэтому представили ее к награждению орденом Ленина, а потом и к присвоению Сталинской (позже ее стали называть Государственной) премии.Деньги за эту премию полагались немалые, но Зинаида Виссарионовна передала их на строительство самолета – так появился истребитель с надписью на борту «Зинаида Ермольева».Говорят, на всевозможных приемах, обращаясь к Ермольевой, Сталин называл ее «сестренкой» – видимо, из-за одинакового отчества. Так вот, желая отблагодарить «сестренку», вождь как-то спросил, кого бы она хотела видеть на свободе – своего первого мужа, известного микробиолога Зильбера, с которым она в разводе, или второго, который тоже сидит. К вящему изумлению Сталина, Зинаида Виссарионовна назвала Зильбера.– Но почему? – удивился вождь. – Ведь он к вам не вернется, он женат на другой.– Он нужен науке, – коротко ответила Ермольева.– Ну а вы? Вы к науке вернуться думаете? Есть ли какие-нибудь задумки, мечты?– Есть. Я мечтаю заняться пенициллином.– Что еще за пенициллин?– Это живая вода. Да-да, самая настоящая живая вода, полученная из плесени. О пенициллине стало известно двадцать лет назад, но всерьез им так никто и не занялся.– А вы хотите?– Да, я хочу найти эту плесень и приготовить препарат.Если это удастся, мы спасем тысячи, а может, и миллионы жизней. Особенно сейчас, когда раненые солдаты сплошь и рядом гибнут от заражения крови, гангрены и воспалений.– Что ж, после победы под Сталинградом, когда линия фронта проходила по дну вашей пробирки, вы это право заслужили. Работайте! Ни на что другое мы вас отвлекать не будем.Напомню, первое сообщение о пенициллине Ермольева прочитала еще до войны.За эти годы появилось еще несколько публикаций, из которых она узнала, как было сделано это открытие. Оказывается, еще в 1928 году, работая над статьей для научного журнала, английский бактериолог Александр Флеминг наткнулся на несколько мешавших ему старых чашек с гноеродными кокками и хотел их выбросить. Но когда взглянул на чашки, то чуть не подпрыгнул.– Забавно! – воскликнул он.С этого-то «забавно» все и началось. Оказывается, в чашку случайно попала спора плесневого грибка, и там, где выросла плесень, все колонии бактерий исчезли – они были уничтожены плесневыми грибками. Вскоре Флеминг установил, что питательная жидкость, в которой рос плесневый грибок «пеницилум нотатум», способна уничтожать не только стафилококки, но и стрептококки, а также палочки дифтерии и сибирской язвы.Самое удивительное – поначалу врачи-коллеги не заинтересовались открытием Флеминга, хотя он не раз выступал с докладами и писал о волшебных свойствах плесневого грибка. Вспомнили о пенициллине лишь через десять лет. Свою роль сыграла война: нужно было срочно найти препарат, который бы предотвращал воспалительные процессы после огнестрельных ранений. Профессор Оксфорда Говард Флори и доктор Эрнст Чейн заинтересовались работами Флеминга и через два года получили щепотку пенициллина, да и то не в чистом виде. Однако первые же испытания на больном с тяжелым заражением крови дали обнадеживающие результаты: больной начал поправляться.Трудно, очень трудно приходилось в то время английским ученым. А когда в июне 1940 года возникла угроза высадки гитлеровцев в Англии, Флори и Чейн обратились в правительство: надо что-то делать, чтобы пенициллин ни в коем случае не попал в руки врага, ведь это одна из самых больших военных тайн.Но мало не дать пенициллин фашистам, надо сохранить его для себя. А тогда никто не был уверен, удастся ли найти драгоценный грибок снова, если он, не дай бог, будет уничтожен. И тогда ученые, на всякий случай предав огню всю документацию, пропитали кусочки полотна пенициллиновой жидкостью и пришили их к подкладке своих пиджаков. Чейн остался в Англии, а Флори сел на пароход и отправился в США, где наладил промышленное производство пенициллина.Ничего этого Ермольева, конечно же, не знала и свои исследования начинала с нуля. Правда, некоторый опыт в изучении плесневых грибков у нее был: еще до войны ей приходилось исследовать плесень, образующуюся в галереях метрополитена. Но тогда цель была совсем иной: не допустить возникновения плесени, которая могла бы повредить туннели. А теперь на карте стояли жизни миллионов людей.И вот однажды ей принесли плесень из бомбоубежища на улице Обуха. Плесень как плесень, сотни таких образцов прошли через руки Ермольевой. Но эта называлась «пенициллиум курстозум». Именно из нее был получен первый советский пенициллин! Опыты на животных дали просто фантастические результаты: все мыши, жеребята и морские свинки, зараженные микробами газовой гангрены, с воспалением легких или сепсисом после инъекций пенициллина выживали! Вскоре начались испытания на людях… И вот наконец врачи собрались в конференц-зале, где состоялось историческое заседание, посвященное результатам испытания пенициллина.Эмоциональную сторону этого заседания оставлю в стороне: все равно передать состояние его участников не удастся – ведь люди нашли живую воду! А вот несколько выдержек из протокола приведу.Доктор А. М. Маршак: «Рядовой Шамаев получил осколочное ранение левой голени. На четвертый день началась гангрена. Ногу пришлось ампутировать. Послеоперационное состояние очень тяжелое – развивалось общее заражение крови. После лечения пенициллином больной пошел на поправку. Старшина Гордеев горел в танке. Ожоги третьей степени. Состояние безнадежное. После применения пенициллина больной начал поправляться».Профессор В. Я. Шлапоберский: «Красноармеец Малышев поступил в клинику со сквозным осколочным ранением левого коленного сустава. Через две недели под гипсовой повязкой обнаружено гнойное воспаление сустава, которое распространилось на голень. Началось лечение пенициллином. Через десять дней температура упала до нормы. Рана заживает. Полное выздоровление».Весть о чудодейственных свойствах пенициллина разнеслась по всем госпиталям. Отовсюду летели письма, в которых раненые просили вернуть их в строй. Пенициллина нужно было много, очень много. А сколько его сделаешь в крошечной лаборатории? И тогда правительство принимает решение организовать промышленное производство этого препарата – к 1944 году в Москве начал работать самый настоящий пенициллиновый завод.Как раз в это время в Москву приехал один из создателей английского пенициллина – профессор Флори. В качестве ассистента с ним был доктор Сандерс. Ни тот, ни другой понятия не имели, что в Советском Союзе есть свой пенициллин, поэтому под большим секретом сообщили, что создали чудодейственное лекарство и в качестве бескорыстного дара союзников привезли с собой несколько доз пенициллина.Каково же было их удивление, когда вместо восторгов и выражения безмерной благодарности Зинаида Виссарионовна спокойно сказала, что в Москве уже больше года работает завод, производящий этот препарат. Англичане сделали вид, что поверили профессору Ермольевой и тут же предложили проверить, чей пенициллин лучше.В тот же день в Яузской больнице отобрали двенадцать раненых солдат и положили их в одну палату.Диагноз у всех один: общее заражение крови. Шесть человек положили справа и шесть слева. Лежащих справа лечили советским пенициллином, а тех, кто слева, английским.Уже на десятый день стало ясно, что все «наши» раненые на пути к выздоровлению. Не отставали и подопечные англичан, но они получали за один прием 100 тысяч единиц, а «наши» в десять раз меньше.Это означало, что пенициллин Ермольевой гораздо сильнее пенициллина Флори. Но, по большому счету, это не имело никакого значения, так как всем стало ясно: на планете началась эра пенициллина.– Что верно, то верно, – соглашалась со мной Зинаида Виссарионовна. – На определенном этапе пенициллин был самой настоящей живой водой, но жизнь, в том числе и жизнь бактерий, не стоит на месте, поэтому для победы над этой напастью нужны новые, более совершенные лекарства. Создать их в максимально короткие сроки и дать людям – это то, чем денно и нощно занимаются мои ученики. Так что не удивляйтесь, если в один прекрасный день в больницах и на полках аптек появится новая живая вода, но только уже не из плесени, а из чего-то другого.