Профессор Владимир Розинов: «Хирурги должны любить детей»

Главный детский хирург Минздравсоцразвития России, заслуженный врач РФ, профессор Владимир Розинов руководит Клиникой детской хирургии на базе больницы № 9 имени Г. Н. Сперанского. В канун Всемирного дня ребенка с ним встретилась корреспондент «ВМ». Вот что рассказал профессор.– В нашей стране более 26 миллионов детей. В прошлом году, например, юным пациентам было сделано 686 тысяч различных операций. В том числе свыше 37 тысяч – основанных на высоких медицинских технологиях.– Согласен, и все же тенденция к расширению возможностей хирургической помощи детям – большое благо. Ведь речь зачастую идет об исцелении недугов, считавшихся в прежние годы фатальными.Хирургия всегда связана с агрессией, но сегодня мы получили доступ к методам, которые позволяют ее минимизировать. Очевидное достижение – широко используемые эндохирургические и так называемые навигационные технологии. Это когда доступ к патологическому очагу осуществляется не традиционным открытым способом, а путем введения хирургических инструментов под контролем ультразвука или рентгена. Мы также располагаем арсеналом эндоваскулярных вмешательств. В этих случаях инструмент хирурга «пробирается» к очагу по сосудистому руслу.Или возьмем лапароскопию. Такой метод дает возможность проникать в брюшную полость и получать доступ к болезненным очагам, не делая больших разрезов, а действуя через крошечные, буквально миллиметровые отверстия.Подобные операции делаются при многих заболеваниях у детей всех возрастов, включая новорожденных. Все чаще в нашей сфере возникают новые направления. Скажем, уверенно входит в практику неонатальная нейрохирургия. В общем, успехи в младенческой хирургии очевидны.Но несмотря на такие серьезные подвижки, у нас есть к чему стремиться. Надо создавать принципиально новое оборудование, совершенствовать инструменты, делать их все более миниатюрными – мы же живем в век нанотехнологий! Необходимо использовать и новые виды энергии. Например, ультразвук и лазеры для безопасной коагуляции и резки тканей. Нужны новые материалы, биологические клеи, методы сшивания тканей, а также робототехника, которая ни в коем случае не заменит руки хирурга, зато станет нашим безошибочным помощником.Именно по такому пути движется вся мировая медицина.– Да, эта одно из направлений, в которых мы специализируемся. И я могу с уверенностью сказать, что здесь тоже сделан серьезный прорыв. У нас уже имеется опыт выхаживания детишек с ожогами более 80 процентов поверхности тела, в то время как еще 20 лет назад дети с глубокими ожогами (свыше 35 процентов) считались безнадежными.Все это удается благодаря слаженным действиям команды высококлассных специалистов: анестезиологов-реаниматологов, хирургов, реабилитологов. Сказывается и наличие перевязочных материалов (раневых покрытий) последнего поколения и современных хирургических технологий.Особый разговор о причинах такого рода травм. В ряде случаев они происходят по недосмотру взрослых. Например, если в непосредственной близости от маленького ребенка кипит кастрюля или стоит включенный утюг – ребенок скорее всего постарается их потрогать. Последствия могут оказаться самыми тяжелыми.Это и серия непростых операций, и длительная реабилитация, не говоря уж о физических страданиях и психологическом дискомфорте, которые испытывает маленький пациент.– Да, таких случаев немало. Но все же сейчас все больше высокотехнологичных операций производится в региональных медицинских центрах. И качество оказания медицинской помощи на местах неуклонно растет. Республиканские, областные, краевые и окружные детские больницы делают доступной детям специализированную медицинскую помощь. Чтобы спасти тяжело больного ребенка, теперь все реже требуется помощь столичных светил.Но, к сожалению, детская хирургия развивается неравномерно, демонстрируя, что Россия – страна контрастов.В городах, где действуют медицинские университеты и сложились школы специалистов, все обстоит благополучно.Однако вдали от них проблем хватает. Поэтому многие родители рвутся в Москву, думая, что спасение их ребенка возможно только в столице. Хотя на самом деле это далеко не всегда так. Родители не знают, а медицинские чиновники на местах не всегда умеют и хотят объяснить, в каком учреждении здравоохранения им смогут быстрее и эффективнее помочь. Иногда оказывается, что оно совсем рядом.– Если вы имеете в виду частоту заболеваний, то здесь ничего не изменилось: острый аппендицит, грыжи, инвагинации кишечника. Это вечные проблемы не только нашего, но и мирового здравоохранения.А если речь идет о «тяжести», то это, конечно, детская онкология – наиболее драматичный раздел хирургии. До последнего времени такие заболевания рассматривались как смертный приговор. Но несколько лет назад в педиатрической онкологии был совершен прорыв. Скажем, саркома – злокачественное заболевание костей – теперь уже не требует обязательной ампутации. Стали возможны резекция измененного участка кости и эндопротезирование.– Да.– У нас есть общественные движения, которые выполняют большую и полезную работу.Ведь лечение детей с онкологическими заболеваниями – очень затратный процесс. Само лечение, конечно, финансируется из госбюджета, но бывает, что родителям не на что приехать в Москву, негде здесь жить. В этих случаях фонды оказываются весьма кстати. И такое, замечу, принято во всем мире.– У нас существует система отбора и направления детей для лечения за рубежом. Но это требует определенного времени. Иногда людям кажется, что сроки поджимают, и они пытаются ускорить решение проблемы. Да и медицинские чиновники на местах не всегда умеют найти общий язык с родителями больных детей, убедить, что можно получить такое же лечение в одном из высококлассных медицинских центров в России. Сейчас возможности наших лучших клиник в целом практически не уступают тем, что имеются за рубежом.– Да, такие случаи есть. И в первую очередь они касаются детской трансплантологии. Мы располагаем возможностями родственной трансплантологии, но далеко не всегда можем подобрать орган у родственников. Вот почему так остро стоит вопрос о пересадках органов от умерших детей. Наше общество, воспитанное на сказках о спящей (не умершей!) царевне и мифах о заживо похороненных людях, не готово к тому, чтобы разрешить изымать донорские органы у фактически погибших детей. Многие к тому же верят слухам о трансплантологах-убийцах, которые умерщвляют малышей в секретных подвалах и продают части тела за рубеж.– Это выдумки. Подобную операцию может провести только бригада специалистов в стенах специализированного медицинского учреждения.У нас же речь идет исключительно о спасении жизней малышей ценой изъятия органов у детей, которым мы не смогли помочь. Скажем, тяжело пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях.Общественность в странах Северной Америки, Западной Европы осознала, насколько это важно. Мы еще нет. Регламента, который бы определил возможность забора органов у погибших детей, в России пока не существует. И это также осложняет ситуацию.– У нас детям нравится. Мы стараемся максимально облегчить их пребывание в стационаре, что, по сути, отнюдь не праздник. В отделениях оборудованы прекрасные игровые комнаты, в палатах имеются телевизоры с DVD-плеерами, по которым можно смотреть мультики. В клинике работают люди, которые любят детей, и маленькие пациенты это чувствуют. А что, разве должно быть как-то иначе?