Ослабление мер по усилению

Есть в истории советского государства многими забытая, хотя и судьбоносная дата — 16 мая 1985 года. В этот теплый весенний день, аккурат между Днем Победы и Днем защиты детей, Президиум Верховного Совета РСФСР выпустил указ «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения». Ну и понеслось: закрытие винокурен, бульдозером по виноградникам, опустевшие магазинные полки и ресторанные столики, массовые отравления спиртосодержащей бурдой, суицид знаменитого крымского винодела… Страна погрузилась в мрачное трезвое отчаяние.

И вот сегодня, читатель, настало время восстановить историческую справедливость. Было так: в январе следующего, 1986 года автор по командировочным нуждам покинул Москву, где к тому моменту после шоковой наркологии появились признаки легкого послабления. Отстояв часа три-четыре в очереди, можно было — непременно по предъявлении паспорта со столичной пропиской — приобрести цельную бутылку сухого белого вина.

Ранним утром с платформы говорят: это город Ленинград. Через три дня, выполнив задание начальства, бреду на вокзал. В голове футуристическая мысль: хорошо бы сейчас принять. И вот прямо на Невском проспекте вижу полуподвальный продуктовый магазинчик. Провидение шепчет: зайди.

Зашел. На полках за прилавком стоят бутылки. «Старка» (водка такая, кто помнит), молдавский коньяк «Белый аист», крымская мадера, цимлянское игристое и два вида портвейна — азербайджанский «Агдам» и интерконтинентальные «Три семерки».

И я понимаю, что это, конечно же, выставка того, что мы потеряли. Раздражающая такая экспозиция, просто жесть. Ну а как еще перевоспитаешь народ? Клин клином.

А в магазине я один, потому что на улице ледяная вьюга, все уже сидят по домам. И робко так говорю продавщице: «Это, наверное, выставочные экспонаты?». «Почему?» — не понимает вопроса. Пауза. — «То есть вы хотите сказать, что это можно… приобрести в личное пользование?» — «Да ради бога!». И я, пережив ступор, начинаю мелко суетиться, потому что хочется выкупить весь прилавок вместе со складским помещением, где наверняка стоят ящики с запечатанной стеклотарой. Но денег кот наплакал, и из всего благолепного ассортимента потяну флакона три, не больше.

Выбираю, что повкуснее: две водки и один портвейн. И уже предвкушаю, как в злорадном одиночестве буду на кухне по рюмочке вкушать нектар, а потом из вредности расскажу об этом на работе, но в гости никого не позову.

Вскоре, благодарно помахав тающему в пурге Петра творенью, я под стук колес размышляю о том, что чем-то этот город особенный.

Как-то ведь их первый секретарь обкома Романов, которого на дух не переносит питерская интеллигенция, учуял, что у Ленинграда свой особый путь и что можно давить Товстоногова и Райкина, но нельзя оставить без продукта первой необходимости колыбель трех революций, не ровен час получишь четвертую. И ведь, должно быть, исхитрился согласовать вопрос в Москве с Лигачевым, могучим гуру сухого закона. И не исключено, что именно с берегов Невы началось отрезвление руководящих умов и пьянящее ослабление мер по усилению борьбы против пьянства, алкоголизма и самогоноварения.

Красиво сказано, согласны? А вы заладили: питерские, питерские… Думать надо, что говорите.