Мелкие буквы

«Ты не представляешь, Танечка, – жаловалась она мне, – сустав болел невыносимо. И вот сидят с одной стороны на передних сиденьях две молодые откормленные особы, а с другой, на одиночном сиденье, – какая-то вечная студентка с открытым смартфоном. Эта, у меня под боком, вообще ни на что не реагировала. Те две бывшие девицы посматривали: устою – не устою? Я оглянулась по сторонам – нет ли где таблички с требованием уступать место пожилым и беременным. Нет. Я бы никогда не стала делать замечание (Тамара очень щепетильна и застенчива), а только указала бы всем этим молодухам на табличку! Ты не знаешь, куда пожаловаться?»

Я иногда называю себя Эмчеэс, потому что реагирую незамедлительно. Тут же нашла повод для выхода на улицу, оторвалась от компьютера и проехалась по маршруту Тамары. И что обнаружила?

На запад по улице академика Королева шел, кажется, нужный мне троллейбус, освещенный солнцем, лучи которого били прямо в кабину. Женщина-водитель была защищена от них щитком. Но номер маршрута, «написанный» оранжевыми электрическими буквами, был совершенно неразличим: то ли 13, то ли 73.

- Тринадцатый? – спросила я водителя. – Совсем ведь ничего не видно.

Увы-увы, печально известной на российских пространствах фразой ответила дама за рулем!

- А я-то тут причем?

- А надо быть «при чем»! - назидательно сказала я, входя по ступенькам в троллейбус. – Вы людей возите. У вас бывают производственные совещания?

Но водительница уже поехала.

Осмотревшись, я обнаружила, что Тамаре, если бы она была повнимательней, было куда пожаловаться. Моя знакомая просто не заметила, что на стене кабины водителя висел листок бумаги с номерами телефонов транспортного управления. Можно было легко «переписать» их в телефон или записать карандашиком на листочек бумаги.

Но никаких табличек с требованием уступать места тем пассажирам, что нуждаются в помощи, действительно не было. Зато во всё окно, загораживая прелестные московские виды и привычные пробки, была навечно приклеена бумажища с пеленку величиной, озаглавленная «Правила пользования городским общественным транспортом общего пользования в городе Москве».

Швондер все-таки бессмертен. Это он, движитель революционного прогресса, вопреки всем нормам русского языка или не зная всей его лексики, нанизывал одно и то же слово на слово – что в романе М. Булгакова, что в телесериале В. Бортко «Собачье сердце»: «Мы, управление дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…».

Что было написано в бумажной пеленке, густо испещренной мелкими буквами чуть ли не нонпарельного кегля, узнать не удалось. Правила висели над выпуклостью колеса и обозрению, тем более прочтению, доступны не были. Да и собственный имидж мог быть подпорчен. Был сильный риск, что любому смельчаку, отважившемуся изучать на ходу троллейбуса громоздкий документ, не совсем по-русски написанный, сразу несколько человек тут же вызвали бы скорую психиатрическую помощь.

Возможно, в этих правилах как раз и содержалось то, что было нужно Тамаре: настойчивое пожелание уступать места пожилым и больным людям и беременным женщинам. Но что нужно было сделать работникам транспортного управления? Всего-то-навсего выделить нужное место в тексте, нажать на кегль 48 или 72 и распечатать по числу троллейбусных единиц. Или как-то иначе.

Эта операция даже у неопытного пользователя заняла бы одну минуту. А польза для здоровья пассажиров была бы на годы вперед.

Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции.