Быков отравился плавленым сырком. И оказался на «стороне Бога»
Быков летел с лекцией про русский анекдот в Уфу, Быков потерял сознание в самолете, Быков экстренно госпитализирован, Быкова ввели в искусственную кому, сама Скворцова стоит на ушах, народ волнуется, народ безмолвствует, народ не злорадствует (ну, разве что Лимонов не сдержался), народ желает выздоровления, Быкова перевезли в Москву, Быков вышел из комы, Быков говорит, Быков приступил к работе, Быков пояснил ситуацию.
На «Эхе Москвы».
Если коротенько — отравился, но непонятно чем. Причина неизвестна.
Прекрасная словесная вязь — какой он все-таки талантливый, этот Быков. Великолепные обороты — и про то, что «диабет считается унизительной буржуазной болезнью», и что «не было алкогольных излишеств, которые стали подозревать наиболее простые сердца». Простые сердца! Супер.
И «Бог есть, и он занимается, преимущественно, украшением мира». А какой чудесный, литературный рассказ о блуждании по коридорам медикаментозной комы, где встретился с удивительным человечком... Ой, нет, процитирую — просто я так красиво пересказать не смогу. «Вот одним из самых ярких воспоминаний в этом путешествии между жизнью и смертью, в этом блуждании, был небольшой, примерно 40-летний с внешностью Дроссельмейера человек, который развешивал украшения посреди реанимации. Причем видеть зал этой реанимации я не мог, я был еще под наркозом. Он в этом помещении развешивал золотистые ягоды и раскладывал невероятной красоты с арбуз величиной вкуснейшие сливы. А мне он протянул то, чего мне больше всего хотелось — стакан мокрой черной кислой свежей смородины».
А потом, находясь в коме, Быков читал стихи, помнит наизусть много стихов, по их строчкам и выбрался из тьмы.
Короче, прекрасный рассказ, поучительный, эффектный. И, кстати, я думаю — совершенно неважно, что именно случилось с Быковым. Может, отравился плавленым сырком, как в том бородатом анекдоте. Мое-то сердце — простое. И врожденный цинизм предполагает какие-то простые решения непростых ситуаций. Но, опять же повторюсь, совершенно неважно: что произошло с талантливым писателем, но не очень хорошим человеком — Дмитрием Быковым.
История эта не просто про болезнь Быкова, про историю чудесного исцеления и радостного возвращения в ряды активно функционирующих «окололитературных трутней». История эта про всех нас. Про то, что у меня была смутная гордость за ту часть общества, которую Быков, мягко говоря, недолюбливает. И много чего плохого о ней говорил и еще скажет. Я очень боялась, что ее яркие адепты начнут желать Быкову всех бед. А почему нет — вот ведь Верочка Полозкова, мятущаяся поэтесса, в свое время пожелала же Захару Прилепину, чтобы ему «отстрелили п....ю башку». В случае с Дмитрием — нет, не было такого. Может, кто-то плохо и думал, но все-таки зла не желал.
Наоборот, здоровья. Здоровье — это главное. И мы все — жители одной страны, пусть и ментально уже совершенно разные. Прошивка — разная. Родина — одна. И как-то мы должны все же быть вместе. Ведь все мы люди.
И Прилепин, и Быков, и Верочка, и Жириновский — мы все сложные организмы из живой крови, мышц и нервов, из знаний, чувств и переживаний. И дай Бог нам всем...
Как-то так вот думалось. Что болезнь Быкова — это всем нам урок и проверка. Которую мы, в общем-то, прошли.
И вот Быков выздоровел и окреп, и рассказывает сам о том, что произошло.
Больше всего меня удивило в рассказе, что Дмитрий Быков за время болезни убедился в том, что он на стороне Бога. Да, вот так прямо. Еще одна цитата.
«Ну, не могу сказать, что я радикально изменился. Просто у меня пока еще более-менее замедленная речь, но прелесть именно в том, что меня всегда ругали за ее ускоренность, поэтому сейчас, мне кажется, мы, наконец, достигли идеального темпа. Но прежней моя жизнь не будет в том смысле, что у меня случались моменты понятные — моменты метафизического сомнения, то есть я всегда знал, что Бог есть, но не всегда знал, что я на правильной стороне, что, может быть, я его достоин. А, может быть, ему, наоборот, нравятся суровые люди действия. Но то, что я увидел, меня убедило в том, что, в общем, я на правильной стороне. Поэтому прежним я не буду в одном — я не буду прислушиваться к глупым и злобным мелочам, к подтявкиваниям из подворотни и не буду больше сомневаться. Вот это меня чрезвычайно утешило.
Понимаете, быть на стороне Бога очень просто...»
Вот это самое, пожалуй, потрясающее.
Видите ли, мы все, такие разные, и по степени таланта, и по политическим убеждениям, и по миллиону других моментов — и каждый считает, что именно он — на стороне Бога.
Что именно ему Бог протягивает руку в трудный момент, ведет замысловатыми тропками из черных лабиринтов к свету горнему. Ну, или хотя бы просто на апрельскую предпасхальную московскую улицу, где яркое солнце, и уже зацветают сирень и черемуха.