Отец бы обрадовался
«Городским» — потому, что росла возле нашего старого деревянного дома в Лосинке, но расстаться с ней отец ни за что не захотел («Все равно под топор пойдет») и перевез деревце на дачу, за много километров от Москвы. «Зря ты ее тревожишь! — укоризненно качал головой сосед. — Не примется она у тебя на новом месте...» Но пересаженная антоновка сделала вид, что никакого переезда не было, и на новом месте не то что не болела, а напротив, поперла в рост так, что соседи по даче уже через несколько лет диву давались: «Володь, где ты такого монстра отыскал? Ну и махина!»
Махина наша оказалось единственным деревом, пережившим лютую зиму 1978 года. Все остальные встретили нас весной мертвыми, с черной полопавшейся корой... А она стояла в цвету, да еще и плодоносила в этот год. Когда пришло время урожай снимать, мама, решив во что бы то ни стало добраться до самых крупных яблок, не удержалась и сорвалась с лестницы. Я как сейчас вижу: лестница валяется, мама висит вниз головой, удерживаемая цепкими ветвями яблони и... хохочет, а перепуганный отец, прыгая под яблоней, кричит: «Ну отцепись ты уже, я тебя ловлю!» Сняв маму, схватился за голову: «А если б она тебя не удержала?..»
Года три назад отец, погладив ствол яблони, задумчиво произнес: «Знаешь, почему-то мне кажется, что, пока она жива, и я буду...»
В выходные я приехала на дачу. Провела ладонью по растрескавшейся коре: живая? Ответом мне стало упавшее на землю желтое яблоко. Живая. Отец бы обрадовался...