Огнеупорная книга
Если кто и был в то время поверх барьеров, то это именно он, проделавший головокружительный путь от «Белой гвардии» к «Батуму», но при этом не замаравший себя угодничеством, конформизмом, сделками с властью и собственной совестью. Его письма к Сталину и советскому правительству с просьбой разрешить поездку за границу напоминают бесхитростное обращение Иешуа к Понтию Пилату: «Отпустил бы ты меня, игемон».
Помню зачитанные до невесомой прозрачности номера журнала «Москва» с романом «Мастер и Маргарита». Я начал читать этот роман прямо на лекции в Полиграфическом институте, где тогда учился, и окружающая меня действительность исчезла, растворилась в фантастически прекрасном и яростном мире «Мастера и Маргариты».
В чем-то (применительно к своей эпохе) Булгаков повторил путь Гоголя, стартовавшего «Вечерами на хуторе близ Диканьки», а финишировавшего «Выбранными местами...» и сожженным томом «Мертвых душ». Уцелевшая книга «Мастер и Маргарита» («Рукописи не горят!» — это ответка Булгакова Гоголю, внутреннюю связь с которым он ощущал всю свою жизнь) — своеобразный духовно-творческий антипод «Выбранных мест...».
Это отчаянная и (что поразительно для человека, сформировавшегося в дореволюционной России) искренняя апелляция не к высшим, а низшим силам, которые утвердились в качестве судебной (в значении «суд» и «судьба») инстанции в ненавистной Булгакову, но мертво держащей его в своей гравитации советской реальности. У этой силы, присутствовавшей одновременно на Патриарших прудах и в Кремле, просила измученная душа писателя тишины и покоя, предлагая взамен романтически отстраненный от текущего политического момента (1938 год, Большой террор) «Батум», повествующий о юных годах товарища Сталина.
Но сделка не состоялась. Или, если учесть, что Булгаков, в отличие от многих других, умер в своей постели на руках у любящей жены, состоялась, пусть и не в полном объеме. Определивший его судьбу Сталин отлично понимал надмирную внеполитичную сущность писателя. Именно Сталин несколько раз отменял запрет на пьесу «Дни Турбиных», защищал Булгакова от «неистовых ревнителей» из РАППа, обнаруживая в пьесе стальную (по аналогии со своим партийным псевдонимом) логику времени, вынуждавшую белых офицеров против собственной воли и представлений о добре и зле склонить голову перед победившей революцией.
Он не выпустил писателя за границу, оставив как редкую птицу с ярким непривычным оперением в советской «клетке». То есть сделал с Булгаковым то, что хотел, но не сумел сделать с Иешуа Понтий Пилат.
Роман «Мастер и Маргарита» переформатировал позднейшую советскую литературу. Из «плаща» Воланда выпорхнули «Альтист Данилов» Владимира Орлова, повести Михаила Анчарова, футуристические романы Чингиза Айтматова и Александра Проханова.
Но Булгаков неизмеримо сильнее и современнее любых своих вольных и невольных последователей. Он как будто заглянул в некое инфернальное зеркало и увидел многовариантное, но единое и неделимое в своих сущностных признаках отражение (советской, российской, социалистической, капиталистической — неважно) власти. Увидел и ужаснулся неотвратимости ее взгляда. Для России «Мастер и Маргарита» — вечная и огнеупорная книга.